Граф и часовых дел мастер - Бенуа Реннесон

приступить к полной разборке механизма. Я начинаю с удаления фарфоровой статуэтки, которую кладу на спину. В таком положении ребенок еще больше похож на младенца.

Я вожусь с механизмом уже более получаса, как вдруг мне кажется, что я уловил подобие движения сбоку от столика. Я рассеянно поворачиваю взгляд в его сторону. Сначала я ничего не замечаю из-за полутеней, но все же не сдаюсь, и постепенно мои глаза начинают привыкать. То, что я тогда обнаруживаю, настолько поразительно, что я осмысливаю увиденное только через мгновение. Жердочка в птичьей клетке, подвешенная на манер качелей, раскачивается, словно маятник. Однако! Или мне мерещится? Я бросаю взгляд на графа. Его голова не шевелится. Преклонный возраст его подвел, и он вопреки желанию уснул? Я этому радуюсь и возвращаюсь к жердочке, которая продолжает жить своей жизнью сама по себе, в отсутствие какого-то бы то ни было механизма, который бы ее к этому вынуждал. Я определенно не сплю. Как объяснить это раскачивание? На дверце клетки стоит замок, но ключа из скважины не торчит. Клетка, учитывая ее размер и толщину прутьев, должно быть, строилась для сокола, вроде тех, которых берут на охоту. Но в этот миг на жердочке нет никакой ловчей птицы. Кроме того, ни одна птица, даже дрессированная ярмарочным балаганщиком, не смогла бы, думается мне, так качаться. Мог ли вызвать это явление сквозняк, которого я не ощущаю со своего места? Сомнительно, но за неимением лучшего объяснения решаю удовлетвориться этим объяснением и возвращаюсь к своим шестеренкам. Боже, как же мне не терпится выбраться из этого дома!

По мере того, как солнце спускается к горизонту, тени в гостиной становятся все резче. Восстановление автомата продвигается быстро. Я буду дома к ужину. Теперь подтвердилось, что граф спит: я слышу его дыхание. Жердочка продолжает раскачиваться с размеренностью метронома. Меня подмывает подойти к клетке. В самом деле, мне все труднее объяснить постоянство этого феномена простым сквозняком. Осмелиться ли? В конце концов, даже если старик поймает меня отошедшим от стула, — что со мной может случиться? Бросят в ров? А ведь он вряд ли таким соблазном поступится.

Мне начинает сильно не хватать света. Если я его разбужу, чтобы попросить свечей, он злорадно заметит, что с кухонным огнем этой проблемы с освещением у меня бы не возникло. Так что я воздержусь. Но это просто глупо, я почти уже закончил! Осталось только вернуть механизм в шкатулку, только для этого мне совершенно необходимо четко видеть ее внутренности. Я обнаруживаю не так далеко от моего стола подсвечник. К черту дурацкие распоряжения старика! Я на цыпочках отправляюсь за ним. Рядом с креслом графа я удваиваю осторожность — излишнюю, так как он, похоже, уже устроился на ночь. Я завладеваю подсвечником, зажигаю свечи от лампадки и потихоньку возвращаюсь в сторону птичьей клетки. Не могу удержаться, и, оказавшись рядом с ней, тщетно ищу сквозняк.

— Немедленно уберите свой подсвечник!

Я вздрагиваю. Граф очнулся. Он с натугой выбирается из кресла, продолжая хрипло выкрикивать: «Назад, грязный проныра!». Потеряв дар речи, я делаю шаг назад и обнаруживаю на противоположной стене тень женской фигуры. Я столбенею и не в силах отвести взгляд. Граф может посадить меня на кол, но мне уже все равно, я попал под чары соблазнительной фигурки с четырьмя маленькими крылышками на спине. Она сидит и медленно раскачивается, то вытягивая ноги, то затем сводя их под ягодицами. Я придвигаю подсвечник немного ближе к клетке, тень на стене растет. Я отодвигаю его подальше, она уменьшается. Сомнений нет. Как бы невероятно это ни казалось, я вынужден констатировать, что в этой птичьей клетке качается на качелях крошечная невидимая фея, отбрасывающая тень. Неужели я схожу с ума? Я долго еще мог бы созерцать эту невероятную картину, если бы не получил увесистого удара тростью по затылку. «Уберите этот подсвечник, ради Бога, вы сожжете ей крылья!» Я в некотором ошеломлении оборачиваюсь. Как граф сумел подобраться так быстро? За ним стоит его камердинер со сжатыми кулаками, он готов наброситься. Я провожу пальцами по шее, на них остаются следы крови. Я хотя бы уверился, что не сплю. Я мямлю:

— Вы держите взаперти фею?

— Возвращайтесь к своей работе! — отвечает он и снова взмахивает тростью, по-прежнему жалким образом склоняясь головой к земле.

— Без объяснений — нет! Я в жизни не видел ничего подобного. Это правда или у меня зрение отказывает? Если вы не расскажете мне больше, я все брошу.

Никогда прежде я не чувствовал такой растерянности, и если противился этому старому болвану, то только затем, чтобы не потерять почвы под ногами. Неужели в этой клетке действительно сидит невидимое существо? Как и все прочие, я, конечно, слышал истории о маленьких — вполне, однако, зримых — феях, которые в далеком прошлом жили в окрестностях, и появлялись в селениях только ради поздравлений с рождением ребенка. Но эти истории относились к времени столь отдаленному, что я никогда не задавался вопросом, правдивы ли они.

— Заканчивайте с автоматом, и вы получите от меня свои объяснения, если они вас успокоят.

Так-то лучше; я покоряюсь, поскольку мне очень любопытно и обязательно нужно узнать больше. Вернувшись за свой стол, я, несмотря на нервозность, как можно скорее устанавливаю механизм в музыкальную шкатулку. Камердинер принимается зажигать все свечи в гостиной, заставляя изящную фигурку на стене полностью исчезнуть. Качели в клетке только что остановились. Маленькая фея уже на полпути к тому, чтобы превратиться в воспоминание. Мне приходится немедленно освежить ее образ, иначе я вечно стану сомневаться в ее реальности.

— Она осознает, что мы тут присутствуем?

— Естественно, она ведь не слабоумная! — Граф помедлил, затем продолжил: — Вы не имели права покидать своего места. Вы просто наглец, и я сожалею, что обратился к вам.

— Прошу, приступайте же к объяснениям. Я не знал, что феи невидимы.

— В прежние времена они и не были, но я той поры не застал. Те феи в детстве, которые встречались нам летними вечерами у пруда, уже растеряли все свои краски и стали почти прозрачны. Можно сказать, существа из стекла. Это были молчаливые, чрезвычайно пугливые создания, безостановочно скользившие в воздухе и внезапно исчезавшие. Они редко возникали дольше, чем на несколько секунд, но оставались главным событием наших вечеров. Потом исчезли даже отблески света на их телах, и теперь, кроме теней, ничто не говорит об их присутствии в этом мире.