В пучину вод бросая мысль... - Песах Амнуэль

— Да, — сказал Фил. — Я согласен с вами.

— Филипп Викторович, — голос Кронина дрогнул, — я вот что хотел сказать… Как бы ни сложились жизненные обстоятельства, нужно не терять собственного мироощущения, которое легко сломать, но практически невозможно воссоздать заново, потому что перерождаешься уже другим человеком, а это ведет к последствиям, во-первых, непредсказуемым, а во-вторых, нежелательным для тех людей, которые вас окружают и которые не повинны в изменении ваших обстоятельств. Вы меня понимаете?

— Да, — повторил Фил. — Конечно. Я в порядке, Николай Евгеньевич. Не беспокойтесь.

3

Часы показывали двадцать-семнадцать. Время не позднее, но Филипп не знал, какой телефон дал ему Гущин — рабочий или домашний. Впрочем, эта деталь его не интересовала. Два прошедших дня оказались самыми мучительными в жизни Фила, почти все время он проводил с Лизиными родителями и возвращался домой в полном отупении — почему-то лишь сегодня, в вечер перед похоронами, он вспомнил о собственной просьбе и отыскал в кармане пиджака помятый листок с номером телефона, записанным четким почерком Гущина.

— Канович слушает, — протяжно объявил оперный бас, будто не на телефонный звонок отвечал, а распевался перед исполнением партии Мефистофеля.

— Лев Бенционович, здравствуйте, извините, что так поздно…

— Двадцать часов девятнадцать минут — это поздно, по вашему мнению? — удивленно пропел Мефистофель.

— Ну… — смешался Филипп. — Моя фамилия Сокольский, ваш телефон мне дал Вадим Борисович Гущин.

На мгновение промелькнула мысль, что не знает Канович никакого Гущина, пропоет сейчас прощальную-походную и не станет разговаривать.

— Сокольский, как же, я ждал вашего звонка, — заявил Канович, перейдя с кантилены на речитатив. — Вадим Борисович просил меня оказать вам всяческое содействие и ответить на вопросы. Вас интересуют обстоятельства кончины Елизаветы Олеговны Мартыновой?

— Да.

— Неудобно говорить об этом по телефону. Подъезжайте, так будет лучше.

— Куда?

— Как куда? — удивился Канович. — Сюда, конечно. Вы не знаете, куда звоните?

— Я не…

— Восьмой корпус Третьей градской больницы. Жду в течение часа.

Филу понадобилось сорок две минуты.

Врач оказался похож на известного баскетболиста Сабониса. Впрочем, Филиппа настолько поразил рост Кановича, что подсознание дорисовало и другие общие черты, которых на самом деле не было — вряд ли он сумел бы узнать Сабониса среди его коллег по баскетбольной площадке.

— Сюда, пожалуйста, — пригласил Канович в кабинет, более похожий на приемную государственного чиновника.

— Вы, — спросил он, — видимо, родственник Мартыновой?

Филипп неопределенно пожал плечами и задал заготовленный вопрос:

— Неужели в двадцать семь лет человек может погибнуть от инфаркта?

— Медицине известны случаи, когда инфаркт сердца наступал и у более молодых людей, — пожал плечами патологоанатом. — В данном конкретном случае могу сказать, что болезнь протекала чрезвычайно нестандартно. Поражена не только передняя стенка сердца — собственно, место разрыва, — но и ткани грудины. Если говорить, не используя медицинскую терминологию… у вас ведь нет специального образования?

— Нет, — пробормотал Фил.

— Тогда я постараюсь… Обычно при инфарктах происходит разрыв одной из внутренних или внешних сердечных стенок, ткань при правильном лечении срастается, в некоторых случаях показано оперативное вмешательство. Но у Мартыновой, кроме разрыва сердечной стенки, произошло омертвление и разрыв еще нескольких кубических сантиметров тканей, расположенных между сердцем и кожей на левой груди. Очень необычно, очень! Я, конечно, иссек образцы и успел провести кое-какие лабораторные исследования. Предварительно могу сказать: речь идет о чрезвычайно быстром, я бы даже сказал, взрывном старении и гибели клеток. Синдром Вернера. Вы меня понимаете?

— Нет, — нахмурился Фил.

— Ну… вы правы в том, что инфаркты обычно поражают людей гораздо более старшего возраста. Организм изнашивается, структура тканей в теле старика отличается от структуры молодой ткани. Изучая сердце, легкие или даже просто мышечную ткань, можно — приблизительно, конечно, но достаточно уверенно — определить возраст человека. Так вот: если бы я не производил лично патологоанатомическое исследование тела Мартыновой, а имел дело только с образцами, взятыми для анализа, то вывод мой был бы однозначен: этому человеку исполнилось лет восемьдесят, не меньше.

— Лизе было двадцать семь…

— Конечно! Молодая женщина, но внутренняя структура нескольких кубических сантиметров ее тела, расположенных, как я уже вам сказал, между сердцем и грудиной, соответствует возрасту человека восьмидесяти лет.

— Старость…

— Именно. И область локализации этих, как вы выразились, старых клеток захватила переднюю стенку сердца, что и привело к неминуемому инфаркту.

— Не понимаю. Старые клетки? Почему?

— О, это очень интересный медицинский вопрос! Честно скажу, мне не встречались в литературе случаи, в точности соответствующие данному. Известны, конечно, прецеденты спонтанного старения тканей, но всегда это касается организма в целом и называется синдромом Вернера — по статистике один случай на четыре миллиона человек.

— А, — сказал Фил, — вы имеете в виду… Девочка за несколько месяцев превратилась в старуху и умерла… Ей было десять лет или двенадцать, а на вид — все восемьдесят?

— Совершенно верно! — воскликнул Канович, энергично кивая головой.

— Я думал, что это газетная утка, — удивленно проговорил Фил. — Вы же знаете, как сейчас создают сенсации… Об этом случае в «Комсомолке» писали года два или три назад.

— Не читаю, — Канович провел ладонями по столу, будто стирая с поверхности пыль. — Не знаю, что там было в «Комсомолке», возможно, чушь. Я вам привожу в пример то, что… Впрочем, все известные случаи, как я говорил, относятся к старению организма как целого, причем процесс с момента начала болезни — а это, конечно, болезнь, причем, скорее всего, вирусной природы — так вот, болезнь, начавшись, продолжается не меньше года: организм не может скачком перейти из одного состояния в другое, вы понимаете меня? А у Мартыновой омертвление тканей произошло очень быстро. Это я могу сказать практически наверняка — судя по тому, какая резкая граница отделяет старые, отмиравшие ткани от молодых, здоровых. Видимо, именно локализованность процесса привела к его ускорению, я не вижу иного объяснения. Эти старые клетки для здорового организма — все равно что рак. Даже хуже — раковые клетки развиваются с гораздо меньшей скоростью!