К вам мой попугай не залетал? - Автор Неизвестен

В городах существуют постановления, карающие дурное обращение с родителями; родину же следует считать общей для всех матерью и приносить ей дары в знак признательности за то, что она вскормила и вспоила людей и дала им знание законов.

Никому еще не довелось увидеть человека, настолько забывшего родину, чтобы не думать о ней в чужой земле. Те, чьи дела на чужбине складываются неудачно, в один голос восклицают, что родина самое великое из благ. И даже преуспевающие считают, что при всем их благоденствии им не хватает главного, ибо они живут не на родине, а в чужой стране. В жизни на чужбине есть даже доля бесчестья. И часто можно наблюдать, как те, кто, живя на чужой земле, прославился, приобрел большие богатства или снискал почет и всеобщее признание подлинным мужеством или обширными знаниями, всей душой стремятся на родину, словно не находя в чужих краях свидетелей, достойных оценить их успех. И чем большей славы достиг человек в другой стране, тем сильнее он рвется в объятия родины.

Родина желанна для юношей. Но у стариков тяга на родину настолько же сильнее, насколько сами они мудрее молодых. Каждый старец стремится и желает окончить жизнь там же, где начал ее, и сложить свой прах во вскормившую его землю и разделить отчую гробницу.

Лишь по коренным жителям ты сможешь судить, с каким благоговением относятся к родине подлинные ее уроженцы. Иноземцы же, словно незаконнорожденные, с легкостью переселяются, то ли не ведая слова «отечество», то ли не дорожа им, считая, что всюду они сыщут себе пропитание, они измеряют благополучие радостями желудка. Тем, кому отечество — мать, дорога сама земля, на которой они родились и возмужали, даже если земля эта не обширна, «камениста и скудна плодородною почвой». И даже если нелегко найти, за что хвалить землю, — все же не будет у них недостатка в похвалах родной стране. А услышав, как иноземцы похваляются широкими равнинами и лугами, изобилием всевозможных растений, они и тут не преминут воздать хвалу своей родине: пренебрегая землей, вскармливающей коней, они восславят землю, «питающую добрых юношей».

Каждый человек стремится на родину: даже если он

островитянин и если чужая сторона сулит ему вечное блаженство, он не примет предлагаемого бессмертия, предпочитая ему погребение в родной земле. И дым отечества покажется ему светлее огня на чужбине.

Кажется, отчизна столь дорога всем людям, что законодатели повсюду высшей мерой наказания за величайшие преступления положили изгнание. И не только законодатели, но и полководцы, ободряющие войско, держатся того же мнения: ведь в сражениях самым великий призыв для стоящих в строю — призыв идти в бой за отчизну. И никто, услышав его, не захочет оказаться недостойным, ибо и в робкого вселяет мужество слово «родина».

ЛОЗУНГ НАД ПЕЩЕРОЙ

И что бы об этой книге ни говорили, в ней. больше радости и надежды, кем насмешки, меньше иронии, нем настоящей, сердечной любви и нежной привязанности к людям.

Итак, поделившись с вами общими замечаниями, мы торжественно открываем наши отделы. И по этим отделам, как по аллеям истории, мы предлагаем читателю прогуляться. Дайте вашу мужественную руку, читатель. Идемте. Мы желаем вам показать кое-какие достопримечательности.

МИХАИЛ ЗОЩЕНКО (Из предисловия к «Голубой книге»)

1

Легенда рассказывает, что когда Иисуса Христа вели на казнь, он нес на себе тяжелый деревянный крест. Путь его к месту распятия был тяжелым и долгим. Обессиленный, он хотел опереться о стену одного жилища, чтобы передохнуть, однако хозяин дома Агасфер[2] (или же — Иосиф) не разрешил ему.

— Иди! Иди! — выкрикнул он под одобрительные возгласы жрецов. — Нечего отдыхать!

— Хорошо, — ответил Христос, — Но и ты всю жизнь будешь идти. Ты будешь всю жизнь бродить по свету, и никогда тебе не будет покоя и смерти.

О нем позже писал итальянский астролог Гвидо Бонатти, тот самый, которого Данте в своей «Божественной комедии» поселил в аду.

В 1223 году Бонатти будто бы встретил Агасфера при испанском дворе. По его свидетельству, это был именно тот человек, которого в свое время проклял Христос, и поэтому он не мог умереть.

А такое благо, как выяснилось, тоже не подарочек…

Итал.

2

Об одном египетском правителе рассказывают такое. На склоне своих лет он любил поучать сына-наследника:

— Есть такая загадка, сын мой: «Голова — как у кошки, ноги — как у кошки, туловище — как у кошки, хвост — как у кошки, но не кошка. Кто это?» Ответ: кот. Так и фараон. Он вроде и человек, но он не может смеяться тогда, когда ему смешно, плакать не может, когда горько на сердце. Даже в жены не может взять ту, кого любит. Потому что он вроде и человек, но не человек, а фараон. Он ближе к богам, чем к людям.

Егип., ассир.

3

Историк Геродот поведал, как лидийский царь Крез вопрошал божество в Дельфах, начинать ли ему войну с Персией, и получил ответ:

— Если царь пойдет войной на персов, то сокрушит великое царство.

А когда разгромленный и попавший в плен Крез упрекнул дельфийских жрецов в обмане, они заявили, что в войне действительно сокрушено великое царство. Только не Персидское, а… Лидийское.

Древнегреч.

4

У скифов существовал милый обычаи, нынче повсеместно вышедший из употребления. И когда пробил час вождя Сармака, состоялся совет, на котором обсуждался вопрос его загробной экипировки. Один из воинов взял слово и сказал:

— Мы хотим, Сармак, обеспечить тебе счастливую загробную жизнь, поэтому сам скажи, сколько жен отправить с тобой в лучший мир?

— Если вы желаете мне добра, — слабо ответил Сармак, — то оставьте их всех себе. И при жизни мне было легче побеждать врагов, управлять вами, чем

И вождь умер.

Укр., греч.

5

Кай Юлий Цезарь был ужасным ревнивцем, а не только великим римлянином, государственным деятелем и полководцем

Да, да. Он был к тому же и мужчиной.

И вот однажды император нанес жене ну как бы это сказать поделикатней. легкие телесные повреждения. Воин из императорских войск и не заметил бы их, а жена почему-то заплакала, а теща возмутилась.

— Почему ты даешь волю рукам? Ведь ты сам сказал, что жена Цезаря выше подозрений?

— Выше, — взвыл император, — конечно, выше. Но ваших подозрений, а не моих. На то я и Цезарь!

Древнерим.

6

Сезострис, царь египетским, приказал тащить и толкать свою торжественную колесницу четырем пленным царям вместо лошадей. Один из них, идя, смотрел, не спуская глаз, на колеса которые были ближе к нему. Сезострис, заметив это, спросил у пленного, что бы он находил достойного удивления в сем движении. «Я усматриваю в сих колесах непостоянство дел человеческих, ибо самая нижняя часть колеса вдруг возносится наверх и делается самою высокою, а самая верхняя опрокидывается вниз с такою же скоростью». Сезострис, со вниманием рассудивши о сказанных словах, отпустил тех царей на свободу.

Древнегреч.

7

Анаксимен[3], увидев, что Александр[4] идет с войском к городу Лапсаку с намерением его разорить, вышел к нему. Царь подумал, что сей мудрец, бывший некогда его учителем, идет к нему с просьбою о пощаде города, и, не дожидаясь его слов, сказал: «Клянусь тебе, Анаксимен, что не сделаю ничего по твоей просьбе». Услыша сие, философ молвил: «Прошу тебя, царь, явить мне свою милость, чтоб сей град тобою разорен был». Встретив заявление, противоположное своему мнению, а клятву преступить поносно, царь велел войску отступить от того города.

Древнегреч.

8

Юлия, кесаря Римского, на море настигла столь сильная буря, что и сам кормчий испугался, но Юлий сказал ему: «Не бойся, ты плывешь с кесарем».