Мир-Земле (сборник) - Артур Кларк

Почему им нельзя вернуться? Планета выглядела такой мирной и тихой под текучим облачным одеялом. Но когда его глаза притерпелись к ослепительному блеску, Марвин увидел, что та часть диска, которой полагалось пребывать во мраке, слабо лучится зловещим мертвенным светом, — и вспомнил. Он смотрел на погребальный костер человечества — на радиоактивное пепелище Армагеддона[3]. Между ними лежали четверть миллиона миль, но все еще можно было видеть тление атомного распада, это вечное напоминание о гибельном прошлом. Пройдут века и века, прежде чем смертоносное свечение угаснет на окаменелой земле и жизнь сможет вернуться и заполнить собою этот пустой безмолвный мир.

И вот Отец заговорил. Он рассказывал Марвину о том, что до той минуты значило для мальчика не больше, чем слышанные в раннем детстве волшебные сказки. Многое было выше его разумения — он не умел и не мог вообразить сияющую многоцветную радугу жизни на планете, которую никогда не видал. Не мог он постигнуть и природу тех сил, что в конце концов ее уничтожили, так что на всем свете осталась одна лишь Колония, да и та уцелела только потому, что была на отшибе. Но агонию тех последних дней, когда в Колонии наконец осознали, что никогда уже не сверкнет среди звезд выхлопное пламя грузовой ракеты, доставившей подарки из дома, — эту агонию он был способен прочувствовать. Одна за другой умолкли радиостанции; померкли и угасли на затененной стороне планеты огни городов; и люди остались в одиночестве, какое до тех пор было неведомо человеку, и будущее всей расы легло им на плечи.

А потом пошли годы отчаяния, долгая битва за выживание в этом чуждом и лютом мире. Они победили, но победа была ненадежной: крохотный оазис жизни оградил себя от самого страшного, чем грозил Космос, однако без цели, без будущего, ради которого стоило бороться. Колония утратила бы волю к жизни, и тогда ее не спасли бы никакие машины, ни наука, ни опыт и сноровка колонистов.

Только теперь до Марвина дошел смысл их паломничества. Сам он не пройдет берегами рек потерянного и канувшего в легенду мира, не услышит раскатов грома над мягко круглящимися его холмами. Но когда-нибудь — кто знает когда? — потомки его потомков возвратятся, чтобы вступить во владение своим наследием. Дожди и ветра соберут отраву с выжженных земель, снесут ее в океан, и там, в бездне морской, она лишится своей губительной силы и не сможет вредить жизни. Тогда огромные корабли, терпеливо ждущие своего часа здесь, на пыльных безмолвных равнинах, снова поднимутся в космос и направят полет к родному дому.

Так вот она, заветная мечта; придет время — Марвин познал это в единый миг озарения — и он передаст ее своему собственному сыну, здесь, на этом самом месте, где за спиной высятся горы, а лицо омывает серебристым сиянием.

Марвин не оглянулся ни разу, когда они тронулись в обратный путь. Видеть, как ледяной блеск Земли постепенно истаивает на окружающих скалах, было ему не под силу — ведь он возвращался к своему народу, чтобы разделить со всеми их долгое изгнание.

Итак, погребальный костер человечества — или многоцветная радуга жизни. Третьего не дано.

Повествования о судьбах мира нередко тяготеют к всеобщности: диктует тема, она же подсказывает и художественную форму — притчу или нечто ей близкое. Рассказ норвежского писателя Одда Солумсмуена выдержан именно в этом жанре.

Сочно, как на полотне П.Кончаловского, выписаны здесь умиротворенность и мягкая прелесть мирного земного дня: «В такой день так хорошо бродить вокруг, и жара не докучает, под деревьями много тени, дрожащие блики солнечного света проникают сквозь листву в глубину травы». Утраченное наследие Марвина из новеллы А.Кларка — реальное достояние героев Солумсмуена. Но призрак войны, мысль о ее неотвратимости и о том, что люди недостаточно сделали, чтобы отвести эту угрозу, запускает щупальца в их жизнь и убивает ее многоцветную радугу.

Страх смерти бывает сильнее смерти; предощущение Армагеддона — страшней самого кошмара. Нормальные люди не могут не ощущать незримого присутствия в мире мегатонн смерти. Тревога, беспокойство, стресс — для этого есть много слов признак нормальной, естественной реакции человека. Только «возлюбивший войну» (как назвал свой роман американский писатель Д.Херси) спокоен и самодоволен, но его состояние — как раз признак отхода от нормы.

«Мы верили в то, что сможем противостоять мировому злу с помощью блюдечка с молоком», — сетует героиня рассказа. Одним молоком для ежика, понятно, мирового зла не побороть, но в борьбе с ним ничто не лишне, и малая толика добра к тем, кого С. Есенин называл меньшими братьями человека, тоже способна внести в нее свою крохотную лепту. Однако защитить она действительно не может, ибо, как справедливо сказано в притче Солумсмуена, зло столь огромно, что одна только мысль о нем сводит с ума. Мысль — пагуба о том, что в будущем маячит война, что в перспективе.

ОДД СУЛУМСМУЕН

ГРЯДУЩАЯ КАТАСТРОФА[4]

Ненастью, казалось, не было конца. Дул сильный ветер, лил дождь, пока однажды утром вдруг не прояснилось, брызнули солнечные лучи, и глянцем заблестела зеленая листва деревьев. Горделиво стоял красный бук, всем своим видом заявляя, какой он вырос крепкий и могучий, какая у него пышная, раскидистая крона. Среди ее зелени медью сияли красные листья. Ближе к стволу зеленели маленькие веточки, листья на них еще не распустились до конца. Как воплощение мира и покоя выстроились в ряд елочки с молодыми побегами, тонкими и прозрачными.

Солнце припекало все сильнее, воздух был напоен ароматом цветов. В зарослях чайных роз жужжали пчелы, купаясь в солнечных лучах, заливался жаворонок. Поверхность пруда сплошь заросла желтыми кувшинками, которые как бы скользили по его глади, оставался лишь один незаросший участок, где резвились водоплавающие птицы. Чуть шелестел листвой ветерок. Трепетали листья осины, пробегала рябь по ивовой листве.

Под тентом на лужайке за завтраком сидели муж и жена. Они не разговаривали между собой, лишь изредка раздавались их восклицания.

— Какой чудесный день, — говорила она.

— Наконец-то дождались, — вторил он.

И они вновь замолкали, стараясь ничем не нарушать окружающей их гармонии; продолжали есть, выпили еще по чашечке кофе, просмотрели вчерашние газеты.

Они испытывали умиротворение, чувствовали себя под защитой этого чудесного дня. То, чего им так не хватало, наконец пришло. Сияние солнечных лучей, аромат роз, шелест листвы.