Сокровище - Александр Силецкий

Ведь везде, по сути, было все!

Никто давно не голодал, никто не выстаивал очередей за нужными вещами.

Доступность товаров уравнивала всех. Дефицит возникал из совершенных пустяков, из ничего — обыкновенно из того, что никому на самом деле и не нужно. То одно, то — другое… Смешно! Настолько мелко!..

Неужели людям было тесно в рамках повсеместного достатка, надо было выделяться как-то сверх того?

Зачем?!

Гальбовиц этого не понимал.

И лишь одно его и вправду занимало — книги. Даже крошечный намек на них…

Тут он моментально терял голову и мог в сердцах наговорить такого…

— Позвольте, а причем здесь книги? — округлил глаза философ. — Ба, конечно! Тоже — редкость! — и он беззаботно рассмеялся. — Я их сызмальства люблю. В такие передряги попадал порой, чтобы достать!.. Но пиво, уверяю вас, сравнить ни с чем нельзя. Нектар!..

Вопреки ожиданию, дождь затянулся.

Молнии сверкали беспрерывно, и после каждой раздавался гром такой оглушительной силы, что казалось, будто весь мир гудит, как гигантский колокол. С неба на землю низвергались форменные водопады.

По такой погоде нечего было и думать двигаться куда-то дальше.

Совсем стемнело за окном, и сквозь пелену дождя виднелись размытые уличные огни да тусклые фары автомобилей, спешащих доставить своих седоков домой, прочь от разбушевавшейся на славу непогоды.

— Вот что, — произнес хозяин, меланхолично поглядев в окно, — пожалуй, эта напасть до утра не кончится. Вы на чем приехали сюда?

— У меня велосипед…

— Ах, даже так!.. Тогда и разговору нет. Вы остаетесь у меня. Переночуете, а утром — по делам.

— Может, лучше вызвать такси? — на всякий случай запротестовал Гальбовиц, которому и впрямь нисколько не хотелось никуда сегодня ехать.

Дома, если разобраться, никаких срочных дел не предстоит, а здесь так приятно посидеть и поболтать!..

— Пустое, — отозвался хозяин. — Только лишние хлопоты, ей-богу!.. Вы меня нимало не стесните. Все-таки — квартира… Чувствуйте себя запросто.

И Гальбовиц остался.

— Как вам пиво? — явно напрашиваясь на комплимент, поинтересовался несколько спустя философ. — Ведь очаровательно, не так ли?

— Да, недурно, — рассеянно кивнул Гальбовиц, хотя, по совести, ничего замечательного в этом пиве не заметил.

Право, на Земле не хуже. Может, даже посвежей.

Конечно, дефицит — он сладок, придает всему особый шарм, волнует…

Чувствуешь себя добытчиком, как будто в сквере мамонта поймал.

А то, что рядом ходят те же мамонты, пускай другого цвета, — этого не замечаешь…

Ах, лунное пиво, сказочная редкость!

Но на организм-то действует, как самое прогорклое земное! Вот что обижает.

Стоит после этого стараться?

А ведь, глядишь, еще придумывают…

Пельмени марсианские. Или сливной бачок по-венерянски, с музыкальной поднатужкой…

Как же, редкость! Где достать?!.

Здесь, в этом вальяжном доме, тоже было великое множество книг.

Им отвели целую комнату, где они и покоились царски-величаво на тускло полированных полках из настоящего дерева, — так во всяком случае утверждал гостеприимный хозяин, а сомневаться в правдивости его слов у Гальбовица в общем-то не было ни желания, ни причин.

Волнующая близость дорогих — естественно, не каждому доступных — книжных стеллажей автоматически настраивала на определенные, лирически-возвышенные мысли и, по мере поглощения редчайшего на свете пива, невольно направляла разговор в единственно возможное теперь русло.

Показать книгу Гальбовиц уже и не просил — знал заранее, что все равно откажут. Поэтому он лишь участливо поинтересовался:

— Я так полагаю, не каждому из нас дано книги собирать? Целую-то библиотеку? Ведь, наверно, столько сил уходит? Это — как талант: умеешь — собираешь, не умеешь — ну, и до свиданья. Или я не прав?

Философ откинулся на спинку кресла и безмятежно посмотрел в дверной проем: там, в соседней комнате, как диковинные аквариумы, поставленные друг на друга, как океанский лайнер, притушивший на всех ярусах огни и ошвартовавшийся на зимнюю стоянку, чуть светились отраженным светом и загадочно мерцали в полумраке стекла стеллажей.

— Если поставить перед собой значительную цель, — назидательно сказал философ, — и идти к ней неуклонно, день за днем, в конце концов удача улыбнется. Трудно, бегу словно. А что до какого-то особого таланта собирать… Не знаю. Я признаю один талант: умение поставить цель перед собой. Без этого все остальное — чепуха.

— Зачем они вам? — неожиданно спросил Гальбовиц. — Есть ведь микрофильмы…

Философ растерянно пожал плечами, точно услыхал нелепицу, какую даже затруднительно себе вообразить.

— Вот уж просто и не представляю, что ответить. Так уж получилось… Мне приятно. Беспрерывно хочется все больше, больше… Не суррогат, а подлинную ценность… Вы проводите рукой по корешкам и словно ощущаете тепло, идущее от них, как будто в вас перетекает удивительная сила. Мысли всех веков, страдания и обретения, добро и зло — застыли перед вами, они — ваши, здесь, всегда, и сами вы — их неотъемлемая часть. Это. знаете ли, поразительное чувство…

— А как украшают квартиру, какое благородство придают хозяину!.. — в тон ему откликнулся Гальбовиц.

Вдруг невероятно захотелось сказать какую-нибудь пошлость, гадость этому самовлюбленному владельцу..

Я опять завидую, подумал с горечью Гальбовиц, неужели так и будет всю оставшуюся жизнь?!

Некоторое время философ глядел на гостя изучающе-настороженно, а затем, что-то словно решив для себя, ограничился короткой снисходительной усмешкой.

— Да! — не без вызова ответил он. — И это — тоже! И, пожалуйста, не иронизируйте. Для того, чтобы сопереживать, нужно иметь самому.

— Иметь! — невольно вырвалось у Гальбовица. — Обязательно — иметь!

— А вы как думали? Проникнуть в суть предмета, не имея такового, невозможно. Нельзя любить, когда объекта для любви перед собой не видишь. А все эти умозрительные рассуждения — не стоят ровным счетом ничего.

— Ну, хорошо, — возразил Гальбовиц, — вы так поступаете и говорите, потому что книг достать практически нельзя. Добывая каждый раз новую, вы тешите свое тщеславие, вы как бы возвеличиваетесь в собственных глазах.

Философ только досадливо замахал руками, но Гальбовиц, будто и не замечая этого, упрямо продолжал:

— А вот скажите мне по совести: будь книг везде навалом, не имей они такой, что называется, престижной ценности, вы бы стали собирать их, не пожалели бы расходов, времени, усилий? Или тогда ваш интерес нацелен был бы на иное, в свой черед — ужасно редкое? Скажем, каменные топоры неандертальцев? Ведь отыскались бы, наверняка, умельцы, наловчившиеся их вытесывать, поскольку это — модно!

— Господи, при чем здесь какая-то мода?! — горестно воздел руки к потолку философ, — Вы путаете вещь сугубо утилитарную с духовной, облеченную в вещественную оболочку! Что поделаешь? Так уж устроен мир. Даже высшие духовные ценности, ни во что не материализованные, попросту нелепы. И вообще, в конце концов, что вы хотите от меня? Чтобы я выбросил все книги?!. Такое впечатление, как будто вы упорно стараетесь уличить меня в грехе, в каком-то невозможном преступлении!..

— Ну, что вы, зачем уж так… — улыбнулся Гальбовиц, подавляя неожиданный зевок: как-то незаметно его разобрала сонливость. То ли выпитое так подействовало, то ли просто вымотался за день, много нынче выдалось работы… — Нет, я вас ни в чем не обвиняю. Было бы смешно!.. Я лишь хочу понять… Мне это важно — самому. Или я и вправду не дорос, или другие что-то делают не так…

— Скажите-ка на милость!.. Стало быть, не все благополучно в Датском королевстве? — хмыкнул с напускной беспечностью философ.

— Может быть. Мне судить трудно. Я не такая уж фигура — так, настройщик либропроекторов…

— Помилуйте, отличная профессия! Что бы мы все делали без вас?!.

— Может быть, — повторил Гальбовиц. — Хотя, наверное, мечтал о большем…

— Ну, таких разговоров я не признаю, — ободряюще похлопал его по плечу философ. — Любое дело, если это дело, безусловно, — только возвышает. В конце концов, уж коли вас так удручает невозможность достать книгу, я вам помогу. Дам адресок. А впрочем, нет, сам позвоню, и кому надо отрекомендую: так и так, мол, человеку надо… Познакомлю кое с кем… Но это лучше сделать завтра. Сейчас, боюсь, немного поздновато, — он мельком глянул на часы. — Да, неудобно. А утром встанем — и все-все обговорим. Идет?

— Еще бы! — радостно кивнул Гальбовиц.

Уж чего-чего, а эдакой возможности он совершенно не предвидел.

Прямо сказка наяву!..

— В таком случае — за нового библиофила! — заговорщически подмигнул ему хозяин и приподнял свой бокал. — Спать ляжете в библиотеке, на диване. Будет, может, не совсем удобно, но, к сожалению, просто больше негде.