Дневник путешественника, или Душа Кавказа - София Глови

Что они могли видеть и чувствовать? Об этом прекрасно написал М.Ю.Лермонтов, в "Герое нашего времени":

"…кровь поминутно приливала в голову, но совсем тем какое-то обратное чувство распространилось во всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко парю над миром: чувство детское, не спорю, но отдаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она вновь делается такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять. Тот кому случилось, как мне бродить по горам пустынным долго-долго всматриваться в их причудливые образы, и жадно глотать животворящий воздух, разлитой в их ущельях, тот, конечно, поймет мое желание передать, рассказать, нарисовать эти волшебные картины…" Таким образом, в сознании автора детская чистота противопоставляется условиям общества. И действительно, известный медицине эффект прилива сил и радости, возникающий высоко в горах, наполняет меня, и я так же, как М.Ю.Лермонтов чувствую очищение глубин души. Не с проста автор использует безличные конструкции (кому случалось бродить…всматриваться…глотать…) в составе местоименно-соотносительного предложения с повторяющимся указательным местоимением тот – он создает эффект обобщенности, того, что такого рода ощущения испытывает каждый, кто поднимается в горы Кавказа.

Облокотившись на мраморные перила, отгораживающие местных от горного обрыва, я наблюдаю укромно укрытую листвой надпись "Провал". Ноги несут меня к знакомым по роману буквам: "вечером многочисленное общество отправилось пешком к провалу. По мнению здешних ученых, этот провал, ничто иное, как угасший кратер, он находиться на отлогости Машука, в версте от города. К нему ведет узкая тропинка, между кустарников и скал." Это действительно так – я наблюдаю как тонкая тропа, почти незаметная с высоты ведет меня к знакомым колоннам-львам: они величественно встречают "водяное общество", как бы говоря, о силе и могуществе природы Кавказа.

Неровные кирпичи, выложенные здесь Бог знает сколько лет назад, ведут мой взор дальше – в темноту прохода. Я смело шагаю и начинаю чувствовать запах давно не проветриваемого помещения. Тьма постепенно рассеивается, обретая очертания глубокого коридора, ведущего в самый центр кратера. За обломками камней я уже вижу волны озера – вода в нем невероятно чистая, кристально-бирюзовая, зовущая в глубину. Хочется купаться. Посреди светящихся камней на моих устах остается звоном только одно чувство – восхищение преклонное, величавое, гордое.

Глава четвертая

Герои Пятигорска

5 сентября 2019

Вечер 4 сентября выдался особенно одухотворенным: в открытое окно моего номера стремительно залетали голоса все набегающей на вечернее представление в Ресторации толпы. Смеялись дети, спешащие полакомиться сахарной ватой; шумели подростки, один громче другого; и даже взрослые, заряженные этой кавказской атмосферой вечернего Пятигорска спешили к колоннам. Ведь Ресторация Пятигорска является не просто первой казенной каменной постройкой в городе, но и особенным местом, в котором сумели побывать многие известные люди: А.С.Пушкин, Белинский, Л.Н.Толстой, император Николай 1 и М.Ю.Лермонтов.

После окончательного выздоровления, М.Ю.Лермонтов решился переехать в самый центр курорта – в нескольких шагах от пятигорской ресторации. В ресторации, и по сей день были сосредоточены многие развлечения – от балов, до собраний местной знати. Здание прекрасной архитектуры, с колоннадой, возвышалось на холме при входе в парк. По вечерам оно было освещено изнутри многочисленными свечами, снаружи – плошками. Яркий свет огней кое-где сквозил через густую листву темного парка. Но главная аллея, куда вела широкая лестница, тонула во мраке. Сюда выходили отдохнуть от шума и толкотни, освежиться после мазурки во времена великого поэта.

Часто воображая подобные представления, в этот вечер я специально не отходила от окна – из которого прекрасно было видно общий пейзаж города. Именно с этого расстояния были видны чудеса: чувствовалось незримое присутствие М.Ю.Лермонтова; вот, казалось бы, он шел вдоль горного ручья, начинающего свой путь от мраморных колонн. Из глубины аллеи к нему будто приближалась молодая дама. И вдруг на его лице вспархивало в высоту удивление, вперемешку с дежавю: он видел девушку из своей московской юности. И молодость словно расцветала в его душе. "Додо!" – чуть не воскликнул он от неожиданности. Но к сожалению, теперь это была не Додо Сушкова, девушка-поэтесса, а графиня Ростопчина. Уже несколько лет как Додо вышла замуж за сына бывшего московского генерал-губернатора богача Ростопчина. Это был примитивный, грубый человек.

Мгновенно вспомнилось ему, как танцевал он с Додо на детских вечерах, как посвящал ей стихи…Вспомнил и заветную тетрадь Додо. Тетрадь ходила по рукам среди передовой молодежи. Там было "Послание страдальцам" – сосланным декабристам. Пятнадцатилетняя поэтесса обращалась к "изгнанникам", "заступникам свободы". Неожиданные воспоминания, нахлынувшие на Лермонтова, и на меня, в одно мгновение отступили. Мне пришла в голову новая мысль – скорее всего, именно эта встреча, которую я будто сама увидела в Ресторации, сильно повлияла на молодого поэта. Ведь не зря, эти воспоминания он потом перенесет на страницы своего недописанного романа "княгиня Лиговская", а затем и на страницы "Героя нашего времени". Так, незапланированная встреча с своей юностью задела за живое поэта, положила начало великому и прозаическому.

На следующий день, оправившись от пережитых вечером впечатлений, я решила направиться в место, в котором писатель, спустя долгие годы работы над романом, начал историю своего героя. Первым местом, чьим посетителем стал Печорин – оказывается Елизаветинский, или, как его тогда называли кислый серный источник. Именно в нем происходит завязка произведения: "…воздух свеж и чист, как поцелуй ребенка: солнце ярко, небо сине – чего бы, кажется, больше? – зачем тут страсти, желания, сожаления… Однако пора. Пойду к Елизаветинскому источнику: там, говорят, по утру собирается все водяное общество…"

Побродив под полукруглыми арками Елизаветинской-Академической галереи, я с удовольствием вернулась в тень поросших рядом виноградников, и по маленькой тропке, пустилась дальше в свое литературное путешествие. Ноги привели меня к еще одному гроту, тесно связанному с поэтом и названному в его честь "гротом Лермонтова". Эта пещера, пахнувшая в меня свежестью и холодом, в отличие от грота Дианы имеет природное происхождение. Именно в этом гроте скрывались от любопытных глаз Печорин и Вера: "я углубился в виноградную аллею, ведущую в грот…подошел к самой пещере. Смотрю: в прохладной тени его свода, на каменной скамье сидит женщина…Я хотел было уже вернуться, когда она на меня взглянула. "Вера!", – воскликнул я невольно…"

Я выхожу из грота и устремляю взор вдаль, также, как когда-то устремлял его и Печорин на страницах романа разглядывая сверкающий Пятигорск. «Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подножья Машука: во время грозы облака будут опускаться до моей кровли… Уже сейчас, на западе от грота пятиглавый Бештау синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север поднимается