Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать - Алексей Слаповский

Анна, благодарная ему за его легкость, откликалась:

— Пра-а-йдет!

Была осень.

Лили дожди.

Улицу имени Сакко и Ванцетти опять перекопали, троллейбус номер два перестал ходить своим маршрутом.

Саратов, одно слово. Несерьезный город.

Праздник

Потапов нашел ящик водки.

Он шел после работы к дому, как обычно сокращая путь — через пустырь, заросший густой травой.

В этой-то траве, чуть в стороне от протоптанной тропки, он и увидел ящик водки.

Не веря своим глазам, приблизился.

Точно: ящик водки.

Потапов не вор, не любитель чужого, поэтому он стоял возле ящика не меньше четверти часа и только после этого взвалил его на плечо, поняв, что ящик ничейный, взвалил — и понес. Он понес его, конечно, не домой, а к другу, кочегару Алексею, в котельную.

По пути ему встретился Антипов, актер драматического театра, который шел в театр играть драматическую роль в вечернем спектакле, но подумал, что еще сто раз успеет, и пошел с Потаповым, восхищаясь чудом такой находки.

Потом встретился хулиган и рэкетир Василевский, который направлялся на свидание с девушкой, но не с хулиганскими намерениями, а с любовью, с цветами. И он тоже пошел с Потаповым.

Потом встретился работник культуры Боровков, который вышел на свежий воздух собраться с мыслями, потому что обещал завтра утром сдать в одну из саратовских газет статью, а она не написана, придется сидеть вечер и, возможно, ночь, а раз так, время еще есть. И — присоединился.

Потом встретился совершенно необразованный человек, но с фамилией Книгин, которому надо было встретить жену из города Раскардака; он подумал, что жена и сама доберется до дому, не впервой, а вот друзей он сто лет не видел, да еще с таким поводом, — и пошел с друзьями.

Потом встретился сторож Яшудин, которому пора было заступать на суточную сторожевую смену, а сторожить, собственно, в унылом учреждении нечего, Яшудину было обидно, что государство не нашло лучшего применения его силам, он уже был близок к выводу, что жизнь никчемна и однообразна, и вот ящик водки, неожиданный, как океанский корабль в деревенском пруду, разубедил его, и от благодарности по отношению к своему просветлению он пошел за ящиком.

Потом встретился студент Володин, сдающий завтра госэкзамен и заранее готовящий для преподавателей такую длинную речь о необходимости поставить ему удовлетворительную отметку, с такими подробностями, деталями, частностями и логическими отступлениями, что, если бы записать эту речь, получился бы объем никак не меньше «Войны и мира». Ему-то примкнуть к компании сам Бог велел.

Наконец встретились кинокритик Усатов и интеллектуал-любитель Судец. Они шли в кинотеатр, где Усатов должен был предварить краткой лекцией показ нового фильма итальянского гения Узрелли, а Судец собирался ему оппонировать, считая Узрелли не гением, а всего лишь просто талантливым человеком. Увидев компанию с ящиком, Судец вдруг прекратил спор, сказав, что Узрелли, наверное, и в самом деле гений, а Усатов в ответ возразил, что Узрелли всего лишь просто талантлив. То есть они помирились — и грех это не отметить!

Они все были уже у входа в котельную, но тут Потапов посмотрел и увидел, что их десять человек, включая кочегара Алексея, четное число, плохая примета. Нужен одиннадцатый для нечетности. И, не снимая ящика с плеча (а отобрать у него эту честь никто и думать не смел), он пошел к телефону-автомату звонить мне. Я сказал, что, во-первых, творчески и плодотворно работаю, а во-вторых, как известно Потапову, совершенно не пью. Но Потапов рассказал о своей находке, и я, как русский человек, со всех ног помчался к котельной, заранее не веря глазам своим.

Но он был, он стоял среди нас — ящик с водкой, двадцать бутылок, одна к одной, мерцающие, словно люстра в торжественной и таинственной высоте темного замкового зала.

Потапов решился. Поперхав, чтобы придать голосу нарочитую грубую мужественность вместо просящейся нежности, он сказал: «Чего смотреть-то?» — и начал откупоривать бутылки и разливать по стаканам, которых было у Алексея достаточно.

Сглотнув от волнения, Потапов спросил:

— Ну? За что?

Мы не могли ответить.

Лики наши были светлы.

Мы верили в Бога и в будущее нашей великой обездоленной страны, мы верили в будущее человечества и Земли, мы верили, что где-то есть и другая Земля — и не одна, мы верили, что никогда не умрем.

Тихо заплакал светлыми слезами рэкетир и бандит Василевский.

— Выпьем, — тихо, из души произнес Потапов. И это стало тостом.

И мы выпили.

Шутка

Тимофеев был женат и заботлив о семье, а Ашот был холост и шутник. Тимофеев жил, как вы сами понимаете, в городе Саратове, а Ашот жил тоже догадываетесь где: на Черном море в небольшом поселке и работал в ботанической лаборатории лаборантом — он любил выращивать цветы.

Тимофеев отправил жену с дочкой на отдых в пансионат «Крутой берег». В туристическом бюро, где брали путевки, им даже сказали телефон этого пансионата, и вот на второй или третий день, не имея никаких известий, кроме телеграммы о благополучном приезде, Тимофеев стал звонить. Он не знал, что этот телефон уже полгода как передали ботанической лаборатории стараниями ее начальника Автандила Егоровича, а «Крутой берег» оставили пока без телефона. И трубку снял Ашот, заранее улыбаясь.

— Это «Крутой берег»? — спросил Тимофеев.

— Что вы хотели? — поинтересовался Ашот.

— Нельзя ли пригласить Тимофееву Ларису Андреевну? Я не знаю, в каком она там у вас корпусе или что там у вас, у нее дочка, Верой зовут. Отдыхающие то есть.

— Найдем, — сказал Ашот. — Но ждать надо. Сколько буду искать, столько и жди. Денег не жалко на телефон ждать?

— О чем речь! — воскликнул беспокоящийся о семье Тимофеев.

Ашот замкнул своим ключом дверь кабинета начальника, который часто отлучался и его сроду никогда не было, и вышел из кабинета.

До пансионата было тридцать километров. Но что такое тридцать километров по хорошей дороге и на хорошей машине со скоростью сто шестьдесят километров в час, спрашивал себя Ашот. И сам себе отвечал: э!

Небольшая трудность заключалась в том, что машина Ашота была в ремонте, но могут ли быть помехи, когда речь идет о тревоге человека за свою семью?!

Из многочисленных машин, стоявших у пятизвездного отеля «Парус» (бывший «Профсоюзник»), он выбрал спортивный «Шевроле». Всполошилась гадким голосом сигнализация, но Ашот в момент ее утихомирил. Он привел в действие систему зажигания быстрее, чем об этом рассказано, и рванул с места. За машиной побежали люди, размахивая руками и крича.

Они сели в другую машину и погнались за Ашотом.

Радость Ашота поднималась так же стремительно, как стрелка спидометра.

Я бы не брал без спроса, мысленно говорил он преследователям, укоряя их. Но вы же не дадите, если по-человечески просить! А у людей, может, судьба решается, как ты думаешь? Может, человек повеситься хочет и ему нужно услышать любимую женщину, чтобы раздумать? Может, у него была болезнь рак, и он вылечился и хочет скорей сообщить любимой женщине, чтобы она заплакала от счастья? Э? Разве тебе объяснишь?

И Ашот доводил стрелку до своих любимых ста шестидесяти. Справа были скалы, слева была пропасть. Те ехали, однако, тоже на хорошей машине — и стали сигналить догоняя.

Ашот усмехнулся.

Вдруг послышались выстрелы. Треснуло заднее стекло, осколок впился Ашоту в шею, он вытащил его и кинул, не глядя, и стал снижать скорость. Преследователи поравнялись с ним, продолжая стрелять.

Шины прострелят, забеспокоился Ашот и резко повернул руль, его «Шевроле» ударил в бок машину хулиганов, ударил еще, но глупый шофер вместо того, чтобы отстать, продолжал гнать, чтобы тем, кто сидел с ним в машине, было удобно стрелять в Ашота.

На двух колесах ехать хочет, подумал Ашот, зная, что впереди узкий участок дороги. И действительно, нападавшая машина некоторое время ехала на двух колесах на краю попасти, а потом упала в пропасть.

Ашот продолжал путь.

Он приехал в пансионат «Крутой берег», отыскал Тимофееву Ларису Андреевну с дочерью Верой и сказал свою любимую фразу: «Вас к телефону!»

Он привез удивленных мать и дочь в лабораторию, взял трубку.

— Ждем?

— Безобразие! — закричал Тимофеев. — Целый час прошел!

— Не час, а всего-навсего двадцать четыре минуты, — сказал точный Ашот.

И удалился, чтобы не слушать личные семейные разговоры.

Через несколько минут Лариса Андреевна Тимофеева с дочерью Верой вышли, у Веры Андреевны было изумленное лицо, а у Веры легкомысленное, потому что она в этом возрасте еще ничего не понимала.

— Спасибо, — сказала от души Лариса Андреевна.

— Не за что! — от души ответил Ашот, подавая ей букет только что срезанных роз: одна белая, две красные и две розовые — он обожает именно такое сочетание цветов.

Мусорщик