Позывной «Курсант» — 3 - Павел Барчук

не использовать пространные, образные выражения. И дураку понятно, чем мог припугнуть. Тем более, если у Ольги Константиновны уже есть соответствующее прошлое. Другой вопрос, который меня неимоверно радует, я в блондинке все же не ошибся. Она — настоящая.

И вот сейчас, к примеру, задаст ей директор школы вопрос, а с хрена ли Вы, Ольга Константиновна, нам тут совсем недавно сказки тогда рассказывали? Ей придётся отвечать непосредственно в присутствии самого главного сказочника, который весь этот сюжет и придумал. Вряд ли Цыганков потом просто так ей подобную ситуацию на тормозах спустит. Он же — злопамятная дрянь. Мне, кстати, показалось, недовольство Шармазанашвили было связано именно с такими мыслями. Он, как и я, понимал, зря Ольга Константиновна решила каяться именно сейчас.

Тем более, лицо Цыганкова в данную секунду выглядело красноречивее всяких слов. Он тоже покраснел. Но только, в отличие от блондинки, испытывал совсем другие эмоции. Витюша был в бешенстве. Его кулаки сжимались и разжимались, а на скулах ходили желваки. Есть ощущение, если бы не присутствие свидетелей, он бы Ольгу Константиновну придушил прямо в этом кабинете. И я сейчас вовсе не в переносном смысле говорю. Но надо отдать должное, Цыганков молчал. Бесился, как чёрт знает кто, но молчал.

— Владимир Харитонович… — учительница продолжала сбивчиво говорить и этот процесс достаточно быстро шел к своему пику. Сейчас она конкретно озвучит, почему соврала. Назовет виновника.

— Ольга Константиновна! — директор снова положил ей одну руку на плечо, второй продолжая сжимать женскую ладонь. — Мы Вас поняли. Давайте, Вы сейчас отправитесь к себе и просто выпьете чаю. На травах. Хорошо?

— Но… — блондинка растерянно оглянулась на Шипко, потом посмотрела на Молодечного, а затем перевела взгляд на меня. Однако сразу же отвернулась. — Вы поняли, что я обманула Вас?

— Конечно! Мы все поняли. Идите. — Шармазанашвили с трудом освободился от пальцев учительницы, вцепившихся в его руку, а затем слегка подтолкнул ее к двери. — Идите…

Он повторил это более настойчиво. Ольга Константиновна поправила пальто, застегнула верхнюю пуговицу, почему-то только одну, а потом всё-таки направилась к двери. На Цыганкова она так и не глянула. А вот он на нее смотрел, не отрываясь. И вид у Витюши был такой, что даже последнему идиоту было бы понятно, у него нашлась еще одна жертва. Только со мной все гораздо сложнее. Я могу ответить силой. И как показывает опыт, Цыганков меня, не смотря на разницу в возрасте, побаивается. А вот блондинка… она в менее выгодном положении.

Однако меня по большому счету удивило другое. Реакция чекистов. Всех троих. Витюшу я полноценным нквдешником не считаю. Он — гнида и всегда ею останется.

Шипко продолжал пялиться в одну точку, хотя при этом я видел, что воспитатель доволен. В принципе, его понять можно. Окажись рассказанная Цыганковым история правдой, Панасыч мог отхватить за хреновое воспитание детдомовцев. Молодечный еле заметно улыбался. А вот Шармазанашвили заинтересовал меня сильнее всех. Он сто процентов не удивился словам Ольги Константиновны. Значит, с самого начала был в курсе, что Цыганков врет. Но при этом директора Школы сильно раздосадовали ее покаяния.

Глава 2

Я слышу знакомые фамилии, но не уверен, что это к добру

— Так что, товарищ Цыганков? По-прежнему есть возражения? Слушатель Реутов не достоин комсомольского билета?

Со стороны можно было подумать, будто Шармазанашвили беседует сам с собой. По крайней мере, это бы выглядело именно так, не назови он фамилию Витюши, который стоял посреди кабинета, словно пыльным мешком пристукнутый. Охреневший и злой. Мне кажется, если ткнуть в него сейчас пальцем, лопнет к чертовой матери, как воздушный шар.

Владимир Харитонович прошел обратно к столу, ровно мимо Цыганкова, буквально в десяти-двадцати сантиметрах от придурка. При этом он на него вообще не смотрел, хотя вопросы, озвученные вслух, были предназначены как раз Цыганкову. Садиться директор уже не спешил. Просто оперся о столешницу задом.

— Кому вы верите? Да она же… — начал было Цыганков, однако его моментально перебил Молодечный.

Причем, заговорил он не с Витюшей, что было бы логично. Наоборот, сержант госбезопасности вообще не смотрел в сторону моего «товарища». Это явно взбесило Цыганкова еще больше. Просто оба чекиста вели себя так, будто он — пустое место. А главное, было заметно, что и Шармазанашвили, и Молодечный делали это специально.

— Товарищ капитан государственной безопасности, раз уж Вас интересует мое мнение, так скажу… — Кривоносый вдруг замолчал на мгновение, отвлёкся от начальства, посмотрел на меня с ухмылкой, а потом снова переключился на начальника Школы.

Хотя, между прочим, Шармазанашвили ни слова не говорил, будто кому-то есть дело до мнения Молодечного. Это было даже как-то странно. Будто в башке у моего инструктора по борьбе все время шел свой диалог, который слышал только он. Как в дурке, честное слово.

Но вот директора Школы такое внезапное вступление ни капли не удивило. Наоборот, он внимательно уставился на Молодечного. Видимо, до моего появления, здесь в разгаре был процесс активного обсуждения нашей с дедом персоны.

— Если бы Реутов напал исподтишка на Цыганкова, уж поверьте, мы бы несомненно наблюдали следы этого нападения. Это я Вам говорю, как человек, занимающийся с Реутовым борьбой. Парень он способный. Не даст соврать товарищ Шипко. При испытательном поединке Реутов смог положить на лопатки меня. Неважно, насколько это было правильно с точки зрения приемов. Он и без отличного знания техники может обойтись. Поэтому… мне кажется, тут все очевидно.

Я в тихом офигевании уставился на Молодечного. И дело было вовсе не в том, что он за меня вроде как заступился. Хотя, врать не буду, тоже момент удивительный. Не ожидал от него поддержи. Просто впервые за несколько недель пребывания в Школе я услышал от Кривоносого столько много слов одновременно. Обычно это — два или три предложения. Он крайне молчалив даже на тренировках. Рявкнет, что нужно исправить, и все, отходит к другому курсанту. А тут — целая речь.

— Что? Что очевидно? — Вскинулся Цыганков.

Я так понимаю, несмотря на то, что Молодечный в Школе значится в первую очередь преподавателем, Витюша не считал его кем-то более значимым, чем он сам. Типа, с капитаном госбезопасности спорить — себе