Дальняя дорога. Автобиография - Питирим Сорокин

Сознательно замалчивает или, точнее, пишет не всю правду Сорокин, пожалуй, только дважды. Оба этих эпизода снабжены пространными комментариями по тексту, и здесь я не стану подробно разбирать их. Отметим лишь, что первый из них связан с его защитой "докторской" диссертации весной 1922 года, а второй - с обстоятельствами заключения, смертного приговора и освобождения Сорокина в 1918 году.

Для всего мира П. А. Сорокин был и остается доктором социологии. Его вклад в науку стоит трудов сотен профессоров вместе взятых. Однако на самом деле он никогда не имел степени доктора: защита 1922 гола была защитой магистерской диссертации. Тем не менее авторитет его в заграничных научных кругах был столь высок, что, когда через полгода после защиты Сорокин оказывается в эмиграции, ни у кого и в мыслях не было, что формально ему еще только предстояло защищать докторскую диссертацию. По-видимому, он быстро свыкся со своим новым статусом и занимался наукой, не обращая внимания на пустые формальности. Однако, разворошив своими воспоминаниями навозную кучу истории, он вдруг обнаружил "фактик", как-то не согласующийся с имиджем "социолога No 1", который и решил исправить маленькой хирургической операцией над ключевой цитатой из опубликованного в 1922 году отчета о защите. Впрочем, подробности - в комментариях.

Второй эпизод, связанный с борьбой Сорокина против большевиков и его "покаянным" письмом, а также статьей В. И. Ленина "Ценные признания Питирима Сорокина", также оставляет впечатление некоторой недоговоренности. Имеющиеся в нашем распоряжении документы заставляют сомневаться как в искренности самого Сорокина, так и в подлинности официальной версии этих событий. Разгадка тайны сорокинских "признаний" помогла бы нам понять мотивы многих поступков "неистового Питирима".

После высылки Сорокина за границу его труды оказались под запретом, а имя упорно замалчивалось. Даже социологи, пользуясь научными понятиями, впервые введенными в обиход Питиримом Александровичем (например социальная мобильность или стратификация), не имели возможности упомянуть о нем. Если же пресса изредка напоминала нам о его существовании, то типичными в отношении ученого были, например, такие выражения: маститый теоретик-социолог, подвизающийся по части клеветы на нашу страну, политический мастодонт и т.п.

В то же время у себя на родине Сорокин все эти годы был предметом тайной гордости земляков - коми. Рассказы о нем в народе ходили самые невероятные превращая его в нечто среднее между Робин Гулом и "парнем из нашего города". Многие сегодня здравствующие жители Коми края хорошо осведомлены о Сорокине. Большинство получало информацию от своих родителей и старших родственников, знавших молодого Питирима. Однако в процессе работы над биографией мы нашли людей, лично знакомых с ним. Какое счастье, что наши северяне доживают до глубокой старости в полном рассудке. Материалы наших розысков публиковались в Коми АССР и в Москве (13), способствуя по мере возможности "возвращению" Сорокина из ссылки. Теперь наступил черед его автобиографии. Еще одно белое пятно в нашей истории стерто. Питирим Александрович снова с нами...

 Социолог А. В. Липский

Пролог. Самые ранние воспоминания 

Зимняя ночь. Комната в крестьянской избе слабо освещена горящими лучинами, наполняющими ее дымом и зыбкими тенями. На мне лежит обязанность менять сгоревшие лучины в железном подобии канделябра, свисающем с потолка.

Снаружи завывает снежная буря. На полу комнаты лежит моя мать. Лежит без движения и, что мне странно, молча. Подле нее мой старший брат и женщина-крестьянка чем-то заняты. Отца в доме нет, он ищет работу по селам. Я не совсем ясно представляю себе, что произошло, но чувствую - случилось нечто катастрофическое и непоправимое. Мне уже не так голодно и холодно, как было совсем недавно, но теперь я внезапно ощутил себя подавленным, одиноким и потерянным. Завывание метели, мечущиеся огни, слова "смерть", "умерла", произнесенные братом, причитания крестьянки о "бедных сиротках" - все это увеличивает мое горе. Я бы хотел, чтобы отец был здесь, но его нет, и мы не знаем, когда он вернется.

Далее я припоминаю отпевание в сельской церкви. Моя мать лежит в гробу, отец, брат и селяне молча стоят со свечами в руках, и священник, дьякон и псаломщик нараспев читают заупокойные молитвы и исполняют последние обряды. Я не понимаю слов, но фраза "...яко земля еси и в землю отъидеши" (*1) вкупе с жестом священника, как бы бросающего горсть земли в гроб, отпечатались в моей памяти.

По окончании отпевания домовину ставят на сани, чтобы везти на кладбище. Я и брат сидим на гробу. Отец, священник и жители села идут за санями. Снег ярко блестит под холодным, голубым и солнечным небом. Через какое-то время - не помню по какой причине - мы спрыгиваем с саней и бредем домой, где сразу же залезаем на полати и лежим молчаливо и подавленно...

* * *

Это мои самые ранние воспоминания. Тогда мне было около трех лет (*2). Я решительно не помню ничего, что происходило до этого печального события.

Часть I

Глава первая. МОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ И РАННЕЕ ДЕТСТВО

Со смерти матери начинаются мои осознанные воспоминания. Сама эта картина все еще жива в моей памяти и обособлена ото всех последующих событий. Я не помню, что происходило непосредственно после этого трагического пролога к драме моей жизни, но дальнейшие годы запечатлелись достаточно четко.

Все началось на севере Руси в Яренском уезде Вологодской губернии (*1) среди народа коми или зырян (*2) - одной из ветвей угро-финской языковой семьи. Там, в селе Турья (*3), я родился 21 января 1889 года (*4). Там же, в селе Коквицы, умерла моя мать, вероятно, в 1892 или 1893 году (*5). И наконец там, в этом обширном краю, я прожил первые 10 лет своей жизни (*6).

Эта местность в основном состояла из первозданных лесов, тянущихся на сотни верст во всех направлениях. В то время они еще не были испоганены "цивилизацией". Подобно маленьким островкам в море, затерялись в этих лесных массивах села и деревушки коми народа. Две великие реки - Вычегда и Печора - со своими притоками несли через лесную страну прозрачные, как хрусталь, воды. Их бурное течение омывало красивые песчаные пляжи, крутые холмы, благоухающие пойменные луга, деревья и кусты, растущие вдоль берегов. Привольно разливающиеся реки играючи бежали среди деревьев по затейливым руслам, а в глухих уголках этого зеленого царства лежали безмолвные озера, бочажки и болота.