Онкология любви. Драма женственности - Ольга Ушакова

Жертвам мужского деспотизма

посвящается

Онкология любви

(Драма женственности)

Диагноз звучит как приговор. Всего три безобидные буквы – две гласные и согласная, но в какой ужас они сливаются. Едва вспомнишь, произнесешь мысленно, как внутри все задрожит: «Рак, рак, рак». И этот «рак» мгновенно разрастается в мозгу, пронизывает все органы, опутывает тело. И уже все перестает существовать: только это зловещее слово звенит в пустоте. Кажется, и сама я уже не существую, а подвешена между жизнью и смертью, между бездной и землей, и сколько мне еще отпущено… Этот «рак» слишком велик, чтобы вместиться в сознание. И все же кому-то удается выкарабкаться, но кому-то нет. А что будет со мной, каков мой приговор? Что-то внутри подсказывает: время есть. Но где найти врача, который исцелит сдвинутые органы? Может, и есть такой целитель на белом свете, да как его найти? А ведь он нужен немедленно. Только на чудо надеяться можно, но разве это серьезно? Обидно уходить сейчас, это несправедливо, почему это случилось именно со мной? Что-то внутри подсказывает: еще есть время. И разве есть такой врач, который исцелит дребезжащие и сдвинутые органы? Может, и есть на свете такой доктор, да как его найти? А ведь он нужен немедленно. Только на чудо надеяться можно, но разве это серьезно?

И все-таки чудеса случаются, и они мне являлись. Умом понимаю: спасение маловероятно, а только сердце подсказывает: отойдешь от пропасти. Не знаю, как можно поверить разумом в спасение, каким чудесным образом это может совершиться? А что, если этот врач окажется необыкновенным? Непонятное слово «гомеопатия», неужели она может помочь, что стоит за этим словом? Не знаю, не понимаю, но чутье нашептывает: в нем есть нечто магическое. Остается только молиться, но перебивает страх, вдруг ничто не поможет?

Я вошла в кабинет и увидела крупного мужчину приятной внешности, сердце застучало: «А можно ли ему довериться?» Но его уверенный и ровный голос быстро успокоил. Я присела на край, и мы пристально смотрели друг на друга: он изучал меня, а я – его. Высокий лоб с залысиной, проницательные и умные глаза, он вызывает доверие. Внешность располагает, мужчина привлекательный, хорошо сложен, женщинам нравится. Будь я моложе, ему лет 45—48, а я старше… Господи, прости, что за мысли лезут в голову? Похоже, я забыла, зачем пришла. Мне безразлично, какой он мужчина, важно, какой врач! Наверное, хороший, во всяком случае, похоже на то. Я облегченно выдохнула: кажется, есть надежда. Приятно довериться сильному и мужественному мужчине, жаль, судьба свела нас по печальному поводу. Интересно, могу ли я его заинтересовать? Увы, я уже не молода, хотя в прошлом году был любовник на двадцать лет моложе, а он в лучшем случае на пять, только любовник не знал моего возраста, а врач знает.

– Расскажите историю своей болезни, когда впервые заболели? – обратился доктор.

– В годовалом возрасте едва не умерла от ангины. Мама рассказывала, что уже задыхалась и храпела, врач сказал, надежды нет, но я выжила. А в два года чуть не умерла от двухстороннего воспаления легких. Мама в больнице лежала, а отец и дед напились и бросили меня на полу, к ночи печка погасла. Несколько дней пролежала в температуре, и врачи опять поставили на мне крест, но я выжила. После этого мама ушла от отца. В детстве часто мучила ангина, она дала осложнение на сердце. Лечили гормональными препаратами, я располнела, казалась себе уродливой и очень стеснялась.

– А что вы сейчас думаете по поводу своей внешности?

– Что симпатичная и у меня красивая фигура, есть недостатки, но маленькие недостатки придают женщине неповторимую привлекательность.

– А кем вы себя ощущаете в этой жизни?

– Космической частицей.

– Что, кем-кем? – удивленно и даже возмущенно переспросил доктор.

Я смутилась, наверное, это прозвучало неправдоподобно, но я действительно ощущаю связь с вселенной.

– Мне иногда представляется, что я маленькая частица в бесконечном пространстве, лечу по своей траектории, но подчиняюсь законам гравитации, иногда сталкиваюсь с другими частицами…

– А что чувствуете, когда сталкиваетесь с другими частицами?

– Боль и радость, но чаще боль.

– А что для вас главное в жизни?

– Любовь…

– Вы ее встретили?

– Сталкивалась, но не могу сказать, что она состоялась в полной мере, скорее нет, чем да, хотя до сих пор не знаю, какой она должна быть. В юности любовь воображалась как гармоничное и полное слияние. Мне казалось, что я пришла в этот мир, чтобы любить и быть любимой. А сейчас думаю, бывают лишь мгновения любви, и надо дорожить ими, проживать до самого дна.

– Счастье для вас это именно любовь? А дети не могут быть счастьем?

– Мое представление о счастье расширилось, но без любви оно все-таки не полное. А дети должны рождаться от любви, иначе они становятся несчастными и больными…

– Вы росли в неполной семье?

– С четырех лет меня воспитывал отчим. Он относился ко мне хорошо, но я всегда чувствовала – у меня нет отца. Мама не любила его, в нашей семье даже не заикались о любви, будто ее и вовсе не существовало на Земле, мне очень хотелось любви.

– Непременно любви? Многие обходятся без нее.

– Да, живут, сначала терпят, а потом тихо друг друга ненавидят и калечат детей.

– Вы были разборчивы в мужчинах?

– Не знаю, я просто искала в мужчинах ум, благородство и понимание.

– Ну и как, нашли?

– Да, в книгах – «Золушка», «Спящая красавица», «Алые паруса», «Ромео и Джульетта».

– Желание стать Золушкой вполне понятно, но неужели вы хотели оказаться в роли трагической Джульетты?

– Меня потрясла подлинность чувства любви, образ этой любви захватил целиком, а когда я смотрела фильм, то плакала, но не в финале, а в любовной сцене. Мне очень хотелось пережить подобное чувство.

– А от чего вы страдаете более всего?

– От насилия…

– Вы часто подвергались насилию?

– Подвергалась, подвергаюсь и, наверное, до конца дней буду подвергаться.

– Вас муж избивает?

– Последние десять лет живу одна.

– Кто же вас насилует?

– Да все и вся; мы живем в агрессивном мире, неужели вы это не ощущаете?

– Я – нет. А вам таким представляется мир?

– Да, именно таким. Стоит включить телевизор, компьютер или просто выйти на улицу, как на тебя обрушивается агрессия: прокладки, окна, аспирин, подгузники, такси, унитазы, быстроденьги. И весь этот кричащий абсурд насилует глаза, уши, мозги. А когда на тебя обрушивается поток криминальных и катастрофических новостей, становится просто жутко, невольно приходит мысль: где же ты живешь? В каком обществе, в каком мире, где надо постоянно бояться и обороняться? И вот когда вникнешь в смысл всего этого, так и удивишься, как это я еще до сих пор жива-то?

– Но можно не включать телевизор, многие так и делают сейчас.

– Не могу, я работаю на телевидении.

– И не можете привыкнуть к новостям, они вас постоянно тревожат?

– Не постоянно, но когда услышу о теракте, стихийном бедствии или техногенной аварии, представляю, что я могла бы оказаться там. От рекламы и новостей еще можно отстраниться, а вот когда начальство над тобой ежедневно измывается, деваться некуда. Сначала дают одно задание, потом другое, потом оказывается, что надо было выполнить первое или вообще никуда не бежать, а читать почту. Целый день кричат, сыплют указания, рабочий день заканчивается, а по существу ничего не сделано, потом ругают за это.

Бюрократия бесит, порой не знаешь, с чего день начнется, а с тебя требуют планы на каждый день, на неделю и на месяц. Большую часть времени и сил поглощают эти бессмысленные игры, а ведь у меня работа творческая. Редакция ругает, власти недовольны, пиарщики навязывают корпоративные интересы и все тобой манипулируют, и каждый гнет в свою сторону. Иногда такое чувство охватывает, что тебя на части разрывают. Доктор, ну разве можно привыкнуть к постоянному насилию?

– Но не так остро реагировать.

– Рада бы не реагировать, да как увидишь новые цены, так плохо делается: больше 20 лет живем в условиях высокой инфляции.

– Так пора уже привыкнуть.

– К тому, что тебя постоянно обворовывают? Вкалываешь, света божьего не видишь, что-то скопишь, а твой карман в очередной раз вытрясут.