Огнедева. Аскольдова невеста - Елизавета Дворецкая

Когда лодьи достигли верховьев Ловати, Белотур в одной из весей нанял проводника, знавшего место, от которого удобнее всего добираться до озера Узмень. Проводник, сильно хромающий, скособоченный мужик по имени Мезга, после неудачной схватки с медведем стал почти негоден к работе, зато отлично знал окрестности и был рад случаю заработать куну.

Дружина была большая — Белотур вел с собой сорок человек, а Велем присоединил к ним три десятка своих. Третий сын Домагостя женился всего за пять дней до отъезда, зато благодаря этому воевода смог доверить ему такое важное дело, как доставка сестры к жениху. Рослый, сильный, толковый и решительный, но при этом любознательный и общительный, Велем с охотой взялся за поручение — ему и самому хотелось поглядеть, как живут на Той Стороне. Внешнего сходства между ним и Дивляной было мало, хоть они и родились от одного отца и одной матери, и объединял их только цвет глаз: черты лица у Велема были по-мужски грубее, но тоже приятные, а волосы темнее.

Так же мало были похожи друг на друга и прочие их братья, двоюродные и троюродные, составлявшие половину Велемовой дружины: в их жилах смешалась кровь словен, чуди, варягов в разных поколениях. Старшие, Гребень и Стоинег, уже были женаты, остальные — Колога, Ивар, Радобож, Селяня, Синята да десяток внуков стрыя-деда Братомера — еще нет, и по вечерам они часто подзадоривали друг друга, обсуждая, каких невест себе раздобудут в чужих краях. Для них этот поход в полянскую землю был событием из кощуны, где добрый молодец идет за край света и находит там или Жар-птицу, или молодильные яблоки, или еще какое диво, но уж невесту, волшебницу и красавицу, — это непременно!

Остальные гриди были набраны в Ладоге и уже испытаны в недавних сражениях с русью Игволода: Опенок, Остатка, Божил, Нежата, Сокол, Пятьша. Из Святоборова рода были двое: его сын Добробой и братанич Мирята. Послали своих парней или даже молодых мужчин и другие ладожские роды: ведь все они собирались извлечь в будущем немалые выгоды из родства ладожской старейшины с Полянским князем. Шли они на шести довольно крупных речных лодьях с наставленными бортами, вмещавших человек по пятнадцать-двенадцать каждая, да еще с немалой поклажей. Немного найдется сел и городков, где всех удалось бы разместить под крышей, но оба воеводы стремились устроить в тепле хотя бы Дивляну. Всего месяц назад она едва не умерла, простудившись на реке, и ни брат, ни будущий деверь не хотели подвергать лишнему риску ее здоровье и саму жизнь.

— Нет ли тут жилья какого поблизости? — расспрашивал Белотур Мезгу. — Хоть заимка, лишь бы изба с печкой была.

— Есть тут и изба и печка, да лучше не соваться туда. — Мезга покачал головой.

— Что так? Лихие люди? Мы не боимся, пусть нас боятся! — выразительно ответил Велем и подмигнул Белотуру.

Тот усмехнулся: трудно было представить такое лихо, которого стоит бояться дружине из семи десятков хорошо вооруженных мужчин.

— Не так чтобы лихие… Село здесь, Межа называется, — пояснил Мезга, и Дивляна кивнула. Здесь, где кончалась Ловать и начинались неведомые земли, в ее глазах проходила межа Того и Этого Света, а значит, никак иначе село называться и не могло. — Хорошее село, большое, дворов с три десятка.

— Ого!

— Кривичи и голядь живут. Да только гостей они к себе не пускают. Бабка у них одна всеми верховодит — Кручиниха, старейшины Кручины Пытигневича вдова. Лет десять назад стояли у них на ночь варяги торговые, да завезли какую-то хворь злую, лютую — все село в лежку лежало, человек с двадцать умерло. С каждого двора кого ни то на жальник свезли. С тех пор не пускают чужих.

— Да мы уговорим! — Велем ухмыльнулся.

— Не надо! — Проводник потряс нечесаной головой. — Бабка-то, Кручиниха, — она знает. Сильная ведунья, духи разные у нее в услужении. Много чего может — порчу снимает… а то и наводит. Кто ей слово поперек скажет — непременно беда случится.

— Не надо мне этой бабки, — недовольно хмурясь, сказала Дивляна. — Обойдусь я без ее печки — среди своих сохраннее.

Белотур кивнул и не стал настаивать. Положение Дивляны было слишком уязвимым, чтобы рисковать навлечь на себя косой взгляд чужой изводчицы.[3] Обрученная невеста, она находилась на переломе своей судьбы, когда девушка уже вышла из-под защиты рода и чуров, но еще не вошла в другой род. Это время считается самым опасным, когда девушка наиболее доступна для любого видимого и невидимого зла, а Дивляне к тому же предстояло ехать так далеко — на край света, куда с робостью в душе пускаются даже зрелые, сильные мужчины.

Отроки тем временем начали устраивать стан: таскали от лодий поклажу, ставили шатры. В роще стучали топоры, и Мирята выбивал искру над кучкой щепок и бересты, а Опенок держал над ним щит, прикрывая от дождя и ветра. Запылали костры; вырубив в роще жерди, над пламенем растянули пологи из бычьих шкур, чтобы не заливало дождем. Такими же шкурами был покрыт шатер для Дивляны, и две ее челядинки уже возились внутри, раскладывая на земле сперва еловый лапник, потом кошмы, потом овчины, потом одеяла… Но сидеть в шатре среди сырости не хотелось, поэтому Дивляна пристроилась на бревнышке возле огня. Под пологом собирался дым, ел глаза и не давал дышать, но все же тут было лучше, чем под дождем. Как говорится, дымной горести не терпеть — тепла не видать.

Варили кашу, отроки резали купленные в одном из сел караваи из нового жита. Когда, наконец, все расселись, держа на коленях по миске с горячей кашей, уже начало темнеть. Дождь все поливал, ветер бросал в лицо дым. Морщась и отворачиваясь — это известное дело, с какой стороны ни сядь, дым пойдет на тебя! — Дивляна случайно глянула в сторону и вдруг увидела вдали огонь.

Охнув, она схватила за руку сидящего рядом Велема и дернула:

— Смотри!

Огонь будто висел между небом и землей, вероятно, он горел на какой-то возвышенности, которой в густых сумерках не было видно, и оттого производил пугающее впечатление. Невысокий, трепещущий, отчаянно борющийся с ветром и дождем, он, тем не менее, упорно пылал, резко бросаясь в глаза среди окружающей тьмы.

— Смотрите, смотрите! — Заметив огонь, поляне и ладожане стали дергать друг друга за рукава, толкать в плечи и показывать на диво. Наступила тишина, и все в тревожном изумлении уставились на пламя, парящее над землей.

— Вот это да! — пробормотал рядом с Дивляной брат Селяня. — Это сколько же там серебра?

В Ладоге ходило немало преданий о старых варяжских кладах, зарытых разными людьми у начала длинного торгового пути, где очень редко выпадали спокойные времена. Все знали, что забытый и оставшийся без хозяина клад дает о себе знать огнем, видным в ночи, загорающимся сам по себе, и теперь, увидев огонь в пустынной местности, ладожане первым делом подумали о зарытом серебре.