Семья - Алексис Опсокополос

отправлялись домой под завистливый взгляд Тойво, которому не очень-то нравилось сутками торчать у маяка. Он сначала попытался приставить к нему Хеду или ещё кого-нибудь из службы безопасности, но бабушка сказала, что Туркестан не Новгород, и велела Тойво дежурить у маяка самому.

Сегодня Мила отстрелялась первой, и ей сообщили, что больше у суда к ней вопросов нет. Я очень надеялся, что со мной поступят так же. Ответив на последний вопрос судьи, я с нетерпением ждал, что он скажет.

— Благодарю Вас, господин Седов-Белозерский, суд больше не имеет к вам вопросов. Вы имеете право присутствовать на оглашении приговора.

— Это обязательно? — не удержавшись спросил я и тут же осознал, что это выглядело не очень-то красиво.

— Это Ваше право, а не обязанность, — совершенно спокойно ответил судья.

— Благодарю Вас, ваша честь! — произнёс я и быстро покинул зал заседаний, после чего в сопровождении работника суда я дошёл до комнаты, где меня ожидала Мила.

— Ну что? — спросила она. — Отстали от тебя?

— Ага, — ответил я. — Сказали, что, если хочу, могу прийти на оглашение приговора.

— А ты хочешь?

— Не имею ни малейшего желания.

Я не соврал, мне действительно не хотелось идти и смотреть, как вынесут приговор Кариму — я заранее знал, каким он будет. И дело даже не в Дане, которая явно ждала вынесения самого строгого приговора и не приняла бы никакой другой, а в том, что никакой судья в каганате не посмел бы оправдать Карима или назначить ему незначительное наказание, просто потому, что преступление его было чудовищно и требовало самого сурового наказания по Уголовному кодексу Тюркского каганата.

Смотреть на то, как Карим воспримет вынесение приговора? Это мне было неинтересно. Я не любил злорадствовать, мне было достаточно знать, что виновный будет наказан. К тому же я видел Карима на заседаниях суда — это был уже не тот Карим, он был тенью самого себя. Ни капли не осталось от прошлого высокомерия и напыщенности, лишь потухший взгляд и полное безразличие к происходящему. Страха я не заметил, озлобленности или ненависти тоже. Одно лишь безразличие. Видимо, перегорел и просто ждал, когда это всё закончится.

Мы покинули здание суда и отправились на автомобильную стоянку, где нас ожидала предоставленная нам Даной машина, а в ней водитель и Тойво, который сопровождал меня в Туркестане вообще везде. Разве что в здание суда эльф не входил — мне удалось его убедить, что там мне ничего не грозит. Да и в целом логичнее было оставаться в машине и следить, чтобы с ней ничего не сделали, пока нас нет.

* * *

Премьер-министр Британской империи герцог Эджертон нервно ходил по кабинету, а хозяин этого кабинета — император Священной Римской империи Вильгельм Пятый с интересом наблюдал за другом, сидя в кресле

— Гарри, у меня сейчас начнёт рябить в глазах от твоих перемещений по кабинету, — произнёс Вильгельм Пятый. — Может, присядешь?

— Да я просто не могу сидеть! — в сердцах воскликнул Эджертон. — Меня трясёт от негодования. Этот выскочка Романов позволил себе разговаривать с Британией ультиматумами!

— Почему выскочка? — поинтересовался Вильгельм. — Он представитель бывшей правящей династии.

— Потому что никто не имеет права разговаривать с Британией с позиции ультиматума! — ответил Эджертон.

— Не совсем понимаю связи, но ладно, не будем заострять на этом внимание. Меня намного больше интересует другое: а чего ты ожидал?

— Что значит, чего ожидал? — удивился премьер-министр.

— Ну ты пакостил русским, всякие гадости им делал и думал, что ответа не последует?

— Ты тоже им пакостил! Фон Лангерман рассказал мне, как вы детей у русских воровали!

— Нет, друг мой, — возразил Вильгельм. — Мы воровали детей не у русских, мы воровали детей у всех! Непосредственно к России у меня никаких претензий нет. И этот вопрос с детьми мы закрыли. Даже Кэтхен меня простила, хотя среди похищенных детей был её внук. А вот ты именно к России питаешь особую неприязнь.

— Тебе кажется.

— А не ты ли мне рассказывал про Большую игру?

— Я поступал и поступаю правильно — как того требует мой долг и сложившаяся ситуация!

— Так и Романов поступает, с его точки зрения, правильно.

— Он угрожает Британии войной! А я России войны не объявлял.

— Ты воевал с ней без объявления войны, только и всего.

— Нет, Вилли! Тебе кажется. Я бы никогда не допустил большой войны, мы лишь хотели ограничить влияние России. Не больше! Ты ведь помнишь, что мы обещали учителю?

— Ты вспомнил про учителя?

— Я всегда про него помню. И помню, что мы обещали ему не допустить мировой войны.

— Ты уверен, что помнил об этом, когда пытался развязать войну в каганате?

— Это другое, Вилли! — возмутился Эджертон. — Ты не понимаешь!

— Ну да, другое, — усмехнулся Вильгельм Пятый. — Но пусть будет другое, не хочу с тобой спорить. Но что тебе от меня-то надо? Зачем ты прибыл? Просто пожаловаться на Романова?

— Я хочу попросить тебя организовать мне с ним переговоры, — с заметным усилием выдавил из себя англичанин.

— Нет, Гарри, извини, этим я заниматься не буду, — отрезал немецкий император.

— Но мы не можем допустить войны! Мы обещали учителю!

— Нет, Гарри, нет и ещё раз нет! Я не полезу в это дело и в первую очередь потому, что уверен: Романов не будет с тобой встречаться.

— Почему ты так думаешь?

— Да потому что он выставил тебе ультиматум! Гарри, что с тобой? Да посмотри ты уже трезвым взглядом на ситуацию, которую сам же создал. Когда кто-то ставит ультиматум, это означает лишь одно — переговоров не будет! Либо выполнение условий ультиматума, либо война!

— Но там такие условия, на которые мы никогда не пойдём! — воскликнул Эджертон.

— Полагаю, их такими сделали не случайно, — предположил Вильгельм Пятый. — Готовься к войне. В конце концов, ты мечтал стать тем, кто окончит Большую игру. Тебе и все карты в руки.

— Сейчас не самое удачное время для войны. И мы обещали учителю! Мы не можем его подвести.

— Так выполни условия ультиматума, если тебе так важно исполнить наказ учителя. И не будет войны, я уверен — Романов всегда держит слово.

— Это не