Волчья корона - Ульяна Соболева

этим зверям или звери служат им? Или…эта мысль еще не воспринималась моим мозгом, пока взгляд волка не потух…, и я не увидела, что его глаза светло-зеленые. Такие же как у…сердце зашлось. Какие-то доли секунд мы так и стояли друг напротив друга. Я и огромнейший волк, в холке чуть выше ростом меня самой. А если станет на задние лапы, я буду ему по пояс. У него большие черные зрачки, светлая радужка с темно-изумрудными вкраплениями и золотыми прожилками.

Страшная морда приблизилась к моему лицу, и я сильно зажмурилась, стискивая руки в кулаки. Ощутила, как меня обнюхивают, как щекотно цепляется горячее дыхание зверя о воспаленную кожу. Ткнулся носом мне в шею, и что-то шершавое прошлось по моей щеке, задело ключицу.

Медленно приоткрыла глаза и вздрогнула, встретившись с глазами зверя, он опустился, пригибая передние лапы, словно…словно призывая меня влезть к себе на спину. Фыркнул, толкая меня мордой. И я… я доверилась этому ощущению внутри себя. Этому какому-то четкому пониманию, еще неосознанному и не принятому мозгом. А сердце уже бьется, оно захлебывается идиотской радостью, хотя разум еще и не верит. Я сошла с ума. Окончательно, совершенно сошла с ума. Этого ведь не может быть…может…может. Эхом отзывается подсознание.

Когда забралась на лохматую, жесткую спину и впилась руками в шерсть на холке, зверь поднялся на четыре лапы, обернулся, бросив на меня взгляд, и вдруг сорвался с места, и помчался по лесу, расшибая ветки, прыгая из стороны в сторону. Он уносил меня подальше от машины. Куда-то в сторону горных вершин.

Страх сменялся кипящим в венах адреналином, и я силой обняла волка за шею, прижимаясь всем телом к его спине. Я узнала этот запах…узнала ощущение шерсти под ладонями…

***

Я смотрел на огонь, на языки пламени в камине, а перед глазами подрагивало ее лицо. Нежное, утонченное, обрамленное длинными волосами. И мне, тому, кто никогда не замерзает, мне вдруг стало отвратительно холодно.

Когда-то давно, когда я проходил коронацию, стая ушла высоко в горы, и меня ожидал бой с медведем-оборотнем, превосходящим меня в три раза по своему росту и силе. Гризли в нашем мире почти не остались, потому что никогда не были подконтрольны, не имели стаи, нападали и нарушали законы маскарада. Их уничтожали. Мы, горные волки, отвечали за истребление всех Гризли в своей округе.

Я не стану описывать схватку, я даже не стану вспоминать ее, потому что тогда реально попрощался с жизнью и был уверен, что огромная бурая махина раздавит меня, а потом щелкнет мою голову в своей пасти, как орех. Помню, как висел, цепляясь лапами за ледяные глыбы, висел над пропастью, истекая кровью, и понимал, что я уже почти труп…У меня оставался только один выбор – смириться и падать в бездну, рассчитывая, что каким-то образом выживу и не напорюсь на хрустальные штыри на ее дне. Либо рвать вперед…а рассвет уже близко, и когда я стану человеком, Гризли все еще будет оставаться медведем, потому что их обращение затягивается ровно на семь дней.

Но я рванул. Потому что подыхать не входило тогда в мои планы. Помню, как оборонялся, как наскакивал на тварь, превосходящую меня в десятки раз, и заманивал его самого к обрыву…пока не показались первые лучи солнца, и меня не начало выламывать, заставляя превращаться в человека. Это был конец. Это осознавали и я, и Гризли, который решил подождать обращения, чтобы сожрать меня в один миг. Это было его ошибкой.

Человеку удалось сломать ветку и вонзить в глаз Гризли, а потом столкнуть его на хрустальные штыри. Зверь упал в пропасть, долго агонизировал, пока внизу не осталось распростертое и продырявленное человеческое тело, с оскаленным ртом и торчащими из груди и из головы пиками, с которых стекала гранатовая жидкость и сверкала на солнце. Я, совершенно голый, шел по снегу вниз по горам к своей стае, которая уже похоронила меня и, скорее всего, спустилась на плато к замку…Истекая кровью, волоча за собой разодранную ногу, я понимал, что человек не выдержит, что регенерация не настанет, пока я не выпью крови. Я замерзну насмерть в этих горах и в этом лесу и не дотяну до ночи, когда зверь возьмет верх над слабой плотью.

Тогда я еще не владел способностью звать зверя и давать ему возможность поглощать людскую сущность в любое время суток. Мне было четырнадцать. Я шел, потом полз, потом лежал и стонал от жуткого холода, боли и отчаяния, пока не понял, что если так и останусь лежать, смиренно, покоряясь судьбе, то уже через час превращусь в кусок льда. И я начал призывать волка…я начал представлять себе, как он вырывается на волю, как разламывает мои кости, как рвет сухожилия, чтобы потом они срослись заново. Пока сам не услышал треск выворачивающихся костей и не завыл от триумфа.

Петляя и ковыляя, победивший Гризли Альфа вернулся в свою стаю…туда, где все в человеческом облике тихо сидели за столом…готовились к траурным песнопениям. Я вошел в залу и победно завыл.

С тех пор я больше никогда не испытывал холода и никогда не смирялся с судьбой, потому что судьбу вершим мы сами. И ни одна живая душа не может управлять нашей жизнью кроме нас самих… а если и управляет, то значит мы это позволили. Как бы ни был силен мой зверь, человек придавал ему еще большей силы разумом. Сила без разума – ничто…когда разум без силы всегда имеет шансы на победу. И вот сейчас, глядя на огонь, я снова замерзал, я снова ощущал, что я бессилен, что…я, б*ядь, не могу ничем управлять и принимать решения. И я не знал, насколько меня хватит. Насколько долго я смогу представлять себе, как ее увозит машина, как она отдаляется от меня. Представлять, кто теперь распорядится ее судьбой…МОЕЙ ЖЕНЩИНЫ! Женщины, которая не испугалась и выдержала моего волка, женщина, которая отдалась зверю без страха. Я слушаю потрескивание веток в камине и вспоминаю каждую секунду рядом с ней. ЕЕ глаза, такие голубые, яркие, нежные и светлые, как куски весеннего неба. Ее губы, которые касались клочков шерсти с невероятной страстью.

Я понимал, что проиграл. Меня переиграли и заставили отдать, заставили поступиться и, склонив голову, позволить. Хрена с два! Ничего подобного! Решаю я и только я!

И решение было мгновенным, как и обращение…молча, без рыка и стонов, только под шелест ломающихся суставов, проломить тушей окно и прыгнуть в снег всеми четырьмя