Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

А нового дома все нет.

12 лет назад

Король без чести

Спи, мой принц, глаза закрой.

Здесь не слышен волчий вой.

Горе ты свое забудь.

Долгим был кровавый путь…

Я слышу это сквозь сон, пока морщинистая рука бережно перебирает мои волосы. Но проснуться я не могу. Мир плывет, и в нем ни одной краски, только голос ёрми[2] – королевы-матери, матери моего отца – и может пробиться туда.

Спи, мой принц, засыпай,

Пусть горит небесный край.

Злобой дальних городов

Не сомкнуть твоих оков…

Тоскливая песня, но раньше она пела ее ему, ему одному. В ночи бунтов – когда его предали вассалы, а меня не было вовсе. Потом он уничтожил их и все-таки занял трон, получил прозвище «Отважный», а я и мои братья появились на свет. А потом прошло много лет, и мы с ёрми оказались в плену в Осфолате. В худшем месте, куда могли попасть.

Спи, мой принц, не страшись.

Ничего не стоит жизнь…

Ничего. Кинжал уже в рукаве. Я украл его у часового, пока тот лупил меня по ребрам и животу, вытащив за волосы из камеры. Пока говорил, что у меня длинные кудри маленькой шлюхи. Пока обещал продать торговцам Шелковых земель и их властителям, не способным дня прожить без нового красивого мальчика в спальне. У него были причины злиться: когда он вздумал подразнить меня и подался к решетке слишком близко, я схватил его за плюмаж и впечатал зубами в решетку. Мне стыдно за одно: что ёрми пришлось поднять крик и вымаливать для меня пощаду. Она очень боится, что за нами не придут. Уверена, что отец давно разлюбил ее и не станет тратить силы на штурм ненужной крепости. И она думает так же, как тот часовой: что я отцу точно не нужен.

Я не верю. Но я прождал его две ночи и две ночи не спал.

Из окна задувает, с потолка капает: вроде бы вода, но склизкая, как испорченный суп. Наверное, ёрми холодно… мне нет. Все-таки я родился в Свергенхайме. А она – младшая принцесса Ойги, одного из Цветочных королевств. Ей, конечно, лучше в тепле, и она такая хрупкая, старая… скорее бы вывести ее. Я думаю об этом даже во сне. Главное, не заразиться ее страхом. Забыть, что развратные сагибы Шелковых земель – еще не самое страшное, что может нас ждать. Нас могут отдать и людоедам, более близким союзникам Дома Луны. На пир. Тут ведь поклоняются светлому Хийа́ро, Милосердному Воителю. А те, у кого самые добрые боги, способны на самые кровавые расправы.

Что-то шумит, грохочет. Тишина будто лопнула, зазвенела, задрожала. Рука ёрми перестает касаться моего лица. Скорее всего, она встала; скорее всего, прошла к узкому зарешеченному окну и встала на носки, она достаточно высокая. Кого она видит на улице? Кто к нам спешит, чьи кони ржут все громче? Отец? Я верю, он. Да, он нужен в другом месте. Да, он защищает пролив Ервейн, самое большое сокровище нашей голодной земли, которое лунные раз за разом пытаются отнять, чтобы торговать там самим. Да. Но, уверен, он пошел бы за родными детьми. И, вопреки всему, уверен, что пошел за мной.

Я особенный для него, я знаю. У него много бастардов и целых три законных сына, но я – особенный. Ведь мне не нужен трон. Не нужен даже титул, который он уже мне обещал, как обещает всем детям, родившимся от чужих женщин. Мне не нужно ничего, только его любовь, потому что он великий, и я стану таким же. Он чувствует это, не потому ли меня, одного меня взял на эту войну, хотя мне всего двенадцать? И не потому ли когда-то приехал за мной, чтобы забрать у ёрми? Не у этой, у другой, у той, что воспитывала меня.

У мертвой. Слово отдается в голове пушечным выстрелом сквозь сон. Лунные кричат.

Она тоже была великой – и потому я не боюсь судьбы, которую выбрал. А еще она была одной из немногих офицеров, не предавших отца во время бунта вассалов. Они жгли поля, а она убивала их. Они планировали заговоры, а она прикрывала отца грудью. Они переманивали солдат-мужчин, а она собирала солдат-женщин. У нее было красивое имя – Гюллрейль. И, наверное, она сама когда-то была такой же красивой, как ее племянница, моя мать, которую отец променял на множество других женщин. Ёрми так этого и не простила, потому забрала меня как можно дальше от двора. В Громаду – наш замок на краю Свергенхайма. Туда, где у меня были море, книги легенд и друзья среди рыбацких детей. И любовь ёрми. Много-много любви, которую ей больше некому было отдать.

«Эндре – драный кот! – говорила она об отце. – Однажды Эндре сам подавится тем, чем портил девок!» Я еще не знал, портят ли коты девок и как? Трутся о них, оставляя на платьях шерсть? Хотя… я мало видел в жизни котов, они у нас редки. Может, думал я, они более коварные создания, чем кажется. А потом она умерла, а «драный кот» приехал за мной и оказался лучшим человеком на свете. Большой, рыжий, очень храбрый. Он улыбнулся мне и спросил: «Наверное, тебе тут скучно. Хочешь со мной?» Я захотел. При дворе оказалось страшно, все было там слишком ярким, а три моих брата-принца – слишком высокомерными. Но я побил одного, и два других присмирели сами. Появилась новая ёрми, с которой мы сразу подружились. И Лисенок… как я скучаю по Лисенку! А отец был в восторге от меня и все время говорил кому-то:

«Это он в меня!»

«Он особенный!»

«Только посмотри, какой у него удар левой!»

«Он что, рычит?»

Он полюбил меня настолько и настолько стал гордиться моими успехами – в верховой езде, в фехтовании, в стрельбе, – что позвал сюда, хотя и не пустил в бой: с ёрми мы несколько недель ухаживали за ранеными в полевой больнице. И пусть он не спас нас во время ночной атаки. Пусть не послал погоню. Пусть я ждал его две ночи. Конское ржание уже затихло, зато стреляют пушки, и шипящее осфолатское наречие сменилось другим – не нашим, но наречием друзей. Ойга! Нас, кажется, пытаются освободить…

– Звереныш… малыш,