Дневник принцессы - Иван Безродный

Одиссей говорит только по-гречески (этим статным красавцем сразу заинтересовалась Анжелика), генерал Черномор слишком толст, а мистер Гудвин Изумрудным Городом давно уже не правит, все свои липовые драгоценности раздав направо, налево и, говорят, даже назад. Салтан, тот, который с острова Буян, не подошел министру Труту, заявившему, что маленькие островные империи нас не интересуют.

Со вчерашнего дня закатываю перед всеми жуткие истерики и по-всякому издеваюсь над своими женихами. Алешу Поповича, приехавшего во второй раз, с превеликим удовольствием довела до слез, а в некоего Улленшпигеля швырнула туфелькой, угодив ею прямо в глаз. Хорошо еще, что обошлось без международного скандала.

А сегодня явилось Кентервильское привидение, безумно перепугав придворных. Оно слезно молило папеньку отдать меня ему в жены, а то он, видите ли, никак не может обрести долгожданный покой. Трут несколько раз разрубил его пополам, но оно, в конце концов, жалобно рыдая и стеная, ушло само.

Распорядилась посадить Л. в темницу. Пусть подумает.

За последние два дня практически никого не было. Приходят или крестьяне, или разбойники. Вот Робин Гуд ничего, мне понравился. Правда, папенька велел схватить его, и стража устроила в приемной безобразную драку. Однако милому Робину удалось скрыться, а жаль… Я бы частенько навещала его в темнице…

Л. еще не одумался. Думаю отрубить ему голову.

У Анжелики новый роман.

Ужас! Сегодня припёрлись семеро гномов. Все маленькие, горбатые, носатые и ненормально волосатые. Заявили, что хотят создать шведскую семью. Папенька велел их гнать во все их семь шей. Надо будет спросить у Анжелики, что такое шведская семья. Кажется, это что-то интересненькое…

Никого не было. Почему-то все разбежались. Никто меня не хочет. По этому поводу папенька созвал экстренный совет министров, но они там ничего так и не решили.

Скучно. Даже не знаю, что писать.

Предложила Труту начать новую войну. Он с радостью согласился. Вот только папенька… как это… либеральничает. Вот.

А идея шведской семьи мне понравилась.

Сдохнуть можно с тоски! Золотая райская птица неожиданно сломалась и только хрипит, а у папеньки закончился запас моложавых… нет, молодильных яблок.

Он страшно злой. Я тоже!

Что бы написать? Не знаю. Пойду спать.

Долго не писала, хотя было что. Невероятно! Таких я еще не видела. К нам во дворец дня три назад пришел один парень, как он выразился, заглянул на огонек, так, с «тоски зеленой». У него длинные светлые волосы, перетянутые пестрой ленточкой, а на носу, перед глазами, странная штука с круглыми волшебными стеклами, через которые он смотрит. Говорит, ему так лучше видно. Думала, он подарит мне эти «очки», но он их не отдал, заявив, что подходят они только ему. Странно. Я смотрела в них, и все было очень маленькое и расплывчатое. Чудно, однако!

Представился этот славный юноша Димоном. Я сказала, что не бывает таких имен, а он сказал, что бывает. Я хотела отрубить ему голову вместе с его «очками», но потом раздумала. Потому что с ним пока было интересно…

Одет Димон более чем странно. У него темно-синяя курточка и такие же, но сильно потертые штаны, которые он называет «джинсами». На ногах — удивительные «кроссовки» — белые, мягкие, прочные… И подошва не деревянная! Дал мне их поносить, но немного, и я в восторге.

А под курткой у него «футболка» с непонятными письменами. Он сказал, что там написано «Beatles», такие ихние трубадуры. И такого добра, по его словам, «шмоток», в его стране видимо-невидимо. Врет, наверно. Не знаю я такой страны — Россия! И Трут не знает. И папенька. Даже географ Матёрик не знает.

В свою очередь Димон долго смеялся, что мы зовемся Три-девятое царство. А какое же, по его мнению, оно может быть, если слева от нас Три-восьмое, а справа — Три-десятое? Такой большой, а считать не умеет… Папенька обиделся за его неверие и хотел было посадить его на кол, но я не отдала его, и мы убежали в сад.

Он много рассказывал о том месте, где будто бы жил до этого, но его рассказ до того невероятен, что я даже не пытаюсь пересказать его. Но до чего же интересно! Враль он бесподобный.

Димон также сказал, что он «хиппи». А я сказала, что я принцесса, причем на выдане. Он ответил, что давно это понял. А я спросила, неужели он не свататься к нам во дворец пришел? Он сказал, что просто проходил мимо, а вообще слышал «про это дело» какие-то сплетни. Я сказала, что это не сплетни, а чистая правда, и я могу благосклонно рассмотреть его предложение, а то других что-то больше вообще не поступает. Он очень серьезно посмотрел на меня и вдруг громко рассмеялся: «Жениться?! Я?! Да еще на сказочной принцессе?! Ну, и умора! И полцарства в придачу дадите? Нет, ты мне, конечно, нравишься, все, как говорится, на месте, но…».

Я очень осерчала и посадила его в темницу, прямо в камеру к Л., забрав удивительные башмаки и «очки». Трут тут же пристал ко мне, чтобы я испытала эти таинственные скороходы в деле, но они меня совсем не слушались, а «очки» я носила сама, никому не давала, правда, приходилось натыкаться на разные предметы. Трут, как всегда, предложил применить к Димону ужасные пытки, чтобы он рассказал страшный секрет, но я не разрешила.

На следующее утро мне стало скучно, и я милостиво освободила его. Первым делом он пристал ко мне, за что я посадила Ланселота в темницу: «Не боишься, что Ричард Львиное Сердце прискачет его спасать?»

«Он заслужил это наказание! — сказала я. — Расскажи лучше еще о тех железных птицах, которые по воздуху летают и людей катают… И о штуках, зовущихся «компьютер». Сочинять, ты, однако, мастак! Наш придворный шут Горох так не может…»

«Ланселот — славный парень, — он серьезно посмотрел на меня, — я о нем еще в детстве легенды читал», — и почему-то очень грустно вздохнул.

«Как же ты о нем мог читать когда-то, если свои подвиги он совершил лишь недавно? — удивилась я. Логика у меня, согласитесь, железная! — И за морями уже успели написать про его похождения книгу? Врешь ты все».

«Не вру. Но теперь ты начинаешь кое-что понимать, — мрачно сказал он. — Слушай, отдай, пожалуйста, очки, а то я плохо вижу без них…»

Я милостиво отдала волшебные стекла и «кроссовки». Он медленно натянул свою странную обувь и уселся прямо на траву, не уважая Мое Высочество. Но ему можно, я разрешаю.

«Что-то затянулось веселье…»— пробормотал он.