Отданная вампиру - Лея Болейн

что она и так принадлежит ему без остатка, так и не поцеловал меня в губы, но с каждым днём позволял себе всё больше и больше, а я, собираясь то пропустить очередную встречу, то отказать жениху хоть в чём-нибудь, почему-то всё равно приходила… и почти ни в чём не отказывала.

Что-то мне нравилось: то, как уверенно он ласкал меня между ног, потирая скользкие от влаги складочки, массируя пальцем заветный, самый чувствительный бугорок так, что я порой сама подавалась ему навстречу, постанывая, точно течная кошка. Иногда пытался проникнуть чуть глубже, но это было больно, я зажималась и шикала — и он отступал… пока. Что-то оставляло меня почти равнодушным, например, прикосновения к его члену. Один раз Аякс попытался убедить меня лизнуть своё достоинство языком, но мой презрительный взгляд был таким выразительным, что даже его «дружок», как Аякс называл свою самую драгоценную часть, уныло повял на время. Что-то мне и совсем не нравилось: то, как он рьяно мял мою грудь, это было болезненно, пару раз я позволила жениху прикоснуться губами к тёмным вершинкам сосков, но удовольствия не получила никакого. Стыдно, да и всё тут.

— Дурак, это же детей кормить, — оттолкнула я его лохматую голову.

— Не только, Ларушка… ну, ничего, потихоньку ты у меня ко всему привыкнешь.

И всё больше, день ото дня, я склонялась к мысли о том, что надо погадать на Гореслав о нашем семейном будущем. Моя ли это судьба? Или у всех так — вроде и радуюсь встрече с суженым, а вроде и хочется оттолкнуть. Губы, касавшиеся моей шеи, были слишком уж мягкие и слюнявые, а ласки — торопливые и резкие. Всегда не хватало чего-то, самую чуточку, всегда что-то было лишним…

Может быть, после свадьбы всё само изменится к лучшему?

* * *

Моя бабушка, мать рано почившей матери, была не из местных, и на хуторе её сторонились. Угрюмая, малоразговорчивая с соседями, не жаловавшая праздников, вечерних посиделок на деревянных скамьях на хуторской площади — суровый нрав лои Рогнеды не располагал к симпатии окружающих. Площадью у нас именовали небольшое пустое пространство перед маленькой церквушкой Всесоздателя, во флигеле рядом с которой проживал бессменный на протяжении четырёх десятков лет служитель Харус. Из-за давней ссоры с лоем Харусом и нежелании коротать летние вечера перед церквушкой бабку и записали в местные ведьмы.

Впрочем, не исключаю, что что-то этакое она умела: заговаривала мои детские ранки, один раз только взглядом успокоила погнавшуюся за мной злобную щенную псину семейства Хоркентов, а в огороде у Рогнеды всё росло без навоза и прочих садоводческих ухищрений: свёкла и морковь, кабачки и клубника настырно пробивались сквозь бурные сорняки, огурцы и перец росли чуть ли не толщиной в руку безо всякой теплицы, а крыжовник увешивался крупной зелёной полосатой ягодой чуть ли не на три десятника раньше прочих хозяйств. При этом бабка, интересуясь исключительно лесными редкими травами, относилась к грядкам с постыдным пренебрежением, а те, напротив, отвечали ей искренней любовью…

Ну не ведьма ли!

Меня бабушка Рога учила гадать на суженого.

— Важно всё, Лария, — строго говорила она своим глухим низким голосом, не отрывая взгляда от раскрытой на коленях книге. Бабушка любила читать, а потому сад и дом периодически приходили в запустение, покрываясь пылью, паутиной и чёрной кошачьей шерстью. — В какой день ты гадаешь, где собираешь перья, цветы, землю и воду, в каком состоянии духа зажигаешь свечу, с каким камнем на сердце садишься перед зеркалом…

— Где нужно собирать перья? — простодушно переспрашивала маленькая я, вертясь волчком на стуле, под которым сидел неподвижным изваянием очередной бабкин чёрный кот.

— Ведомо где — в Червонном лесу!

— Ба-а-а… — ныла я, — не шути-и-и так! Всем известно, что нельзя в Червонный лес ходить, там обрыв!

— Обрыв, коли по широкой тропе пойдёшь, а ты правее сворачивай.

— Там боло-о-о-то!

— Болото, если на узкую тропу выйдешь, а ты левее бери, через папоротник и костянику перешагивай, да и иди на север, кто хожеными тропами бродит, тот не гадает, чуда не изведает.

— Там нечисть живёт!

— А ну и пусть себе живёт, ты в дом-то не входи!

— Какой ещё дом?!

— А такой: каменный, чёрный, окна заколочены, кресты перевёрнуты. Стоит там один такой, на краю Червонного леса и Северного града, и живёт там проклятие…

— Какое?!

— А не твоего ума дела. Увидишь дом — поворачивай обратно, но по тропам не ходи, усекла? Перо нужно перепёлкино, цветок — беладонны, земля с мертвеца, вода с лица…

— Как это с лица?

— Вот дура, Ларка! Слёзы твои нужны. Соберёшь перо, землю и цветок в предрассветный час, на поднос положишь, серебряный, у меня в подполе припрятан, в ночь на Гореслав сядешь перед зеркалом и будешь в него смотреть, пока слёзы из глаз не упадут. И тогда спрашивай, но только один вопрос, усекла, девка? Не соврёт зеркало.

Глава 3. Встреча в Червонном лесу

Червонный лес таковым прозвали за изобилие особой вестуольской осины, которая зимой и летом была одним цветом, а именно могла похвастаться ярко-малиновым оттенком густой листвы. Кроме того, даже в зимнее заснежье вестуольская осина почти не теряла листву, только угрюмо темнела до багрового оттенка.

Так вот, ходили слухи, что Червонный лес облюбовала нечисть. Поэтому на север хуторские не ходили — город с юга, на западе полноводная река Лайша, на востоке — богатый живностью, грибами и ягодами нормальный светлый лес, за которым располагался ещё один хутор…онних глаз влюблённых, поговаривали не с обычным насмешливым вызовом, а с некоторым уважением, что само по себе было довольно странно. И обрыв, и болото Червонного леса обвиняли в особой злокозненности: якобы вопреки всяким законам природы они подстерегали путников в самых разных местах, так что бесполезно было составлять карты, маршруты и ходить в сопровождении немногочисленных бывалых лесопроходцев. А тут уже и до разговоров о нечисти было недалеко. Бургомистр, сидевший в ближайшем от хутора городе, слухов о нечисти страсть как не любил, и за болтовню о ней мог и спровадить в места, не столь отдалённые, так что кричать — не кричкали. А вот шептались с превеликим удовольствием.

Так вот, ходили слухи, что Червонный лес облюбовала нечисть. Поэтому на север хуторские не ходили — есть город с юга, на западе полноводная река Лойша, на востоке