Мешок историй (сборник) - Александр Росков

Дай этой воде с ромашками настояться еще две недели в темном месте. Полученный настой процеди, перелей в бутылку и держи в холодильнике. При случае угости того парня, которого любишь, этой водицей – ни на кого, кроме тебя, он больше и не глянет…

Сделала я все, как бабка Степанида сказала. Правда, страшновато было идти в полночь на реку, но я сходила – желание быть любимой оказалось сильнее страха.

Настой у меня получился лимонного цвета, приятный и на вкус, и на запах. Поставила я бутылочку со снадобьем в холодильник и жила спокойно в деревне до осени. А осенью отдохнувшая и похорошевшая вернулась в город – к учебе. И бутылочку с собой привезла.

Встретились мы с друзьями и подругами и решили начало учебного года отметить. Оказался среди нас и парень, для которого я снадобье готовила. Он попросил попить, и я предложила ему «лимонного настоя». Он выпил стаканчик…

Верите – не верите, потом я сама своей задумке была не рада: забегал этот парень за мной, как теленок за своей мамкой. И быстро мне все это надоело, к тому же я его разлюбила. Хорошо, что вскоре учеба моя закончилась, и я уехала по распределению далеко от этого города. Хочу я предостеречь своим рассказом девушек и женщин от такого вот колдовства – потом сами не рады будут…

М. П., Пинежский район Архангельской области

Вот так братец!

Хочу одну быль рассказать… Раньше, до революции, не было никаких колхозов и совхозов, у крестьян были свои хозяйства и земельные наделы. Вот однажды, в один теплый осенний день, молодая пара – муж да жена – жали на своей полосе. А у них был маленький ребенок, которого не с кем было оставить дома. Они взяли его с собой в люльке, люльку повесили на елку – полоса была около леса. До вечера они жали, а потом жена поспешила домой – нужно было корову из стада встречать. Мужу сказала:

– Закончишь жать – забери ребеночка.

А муж про ребенка-то и забыл. Пришел домой без люльки. Жена и побежала в поле на свою полосу. Видит и слышит: ребенок плачет, а его укачивает в люльке человек ростом с елку. Две елки вместе соединил, между ними люльку повесил, качает ее и напевает:

– Бай-бай, мать тебя оставила, отец позабыл.

Женщине стало страшно, не знает, как и подойти к этому человеку. Но что поделаешь, подходить надо. Приблизилась она да и спрашивает:

– Качаешь, братец?

Он отвечает:

– Качаю, сестрица! – И подает ей люльку с ребенком, ему понравилось, что она его «братцем» назвала.

Кто был этот человек – догадывайтесь сами.

Антонида Ходырева

Стало нам жутко от глупой шутки

Когда я училась в девятом классе школы-интерната, девочки, жившие со мной в одной комнате, решили погадать на блюдечке, вызвать духов. Сейчас, когда прошло много лет, мне эта история кажется смешной, но тогда нам было не до смеха.

Шесть девочек собрались вокруг стола. Зажгли свечу. Открыли форточку. Все положили руки на блюдце и стали звать духов. Чей дух конкретно приглашали – сейчас не стоит и вспоминать. А блюдце, вопреки нашему ожиданию, не сдвинулось, не завертелось. Никто не ответил на наш запрос. Дело-то зимой было, холодно. Мы форточку то закрывали, то открывали. Шутили, много смеялись.

Вдруг из-под пола раздался стук. Мы жили на первом этаже, никакого подвала в доме не было, непонятно, кто мог так стучать. Мы замолкли, в испуге уставились друг на друга. Стук повторился еще громче. Кровати заходили ходуном, пружины заскрипели, будто на них кто-то раскачивался. Вообще поднялся невообразимый шум.

Мы все шестеро с испугу вскочили на стол. Свеча упала, погасла. Жившие на втором этаже парни, услышав шум внизу, толпой ввалились в нашу комнату. Включили свет и, увидев нас стоящими на столе, от удивления раскрыли рты. Потом стали хохотать.

Мы, смущенные и перепуганные, выпроводили их из комнаты, так и не объяснив, что же у нас произошло. В ту ночь мы спали плохо, не решились даже выключить свет в комнате. С тех пор, думаю, никто из участниц ночного гадания ничем таким никогда больше не занимался.

Хочу посоветовать молодым: не делайте глупости, не занимайтесь гаданием – это не шутка.

Любовь Ивановна Долгополова, г. Череповец Вологодской области

Заселяясь в дом новый, помни про домового

Построил я лет десять назад в деревне домик, небольшой, чтобы ездить на отдых в отпуск, чтоб не надоедать кому-то из родственников, а иметь, как говорится, собственный угол. Через пару лет мои деревенские соседи тоже решили обновить свое жилье – дом поставили. И вот в очередной мой приезд тетка Анна, моя соседка, спрашивает:

– Как с домовым-то отношения у тебя, хороши ли?

– Да я его ни разу не видал, приезжаю на неделю-две. Он меня не беспокоит, и я претензий к нему не имею.

– Значит, домовому ты понравился, раз у вас все хорошо. А вообще-то надо было в дом-то вселяться, как это в старину делали. Я вот по-старинному переезжала. Домовушник-то меня иногда навещает, ведь живу-то одна. После смерти хозяина моего домовой часто показывается мне: сядет на лавочку у окошечка и тихо-тихо песенку распевает, какую-то очень знакомую, а слов понять не могу. А как только окликну его, что, мол, распелся-то, он как дымок и растает.

– А как в старину-то заселялись? – спрашиваю тетку Анну.

– А как запомнилось с детства, я так и сделала. В старой избе замесила тесто, разбила в него пару яичек, сахарку, маслица, соли добавила. В корзинку буханку хлеба ржаного положила, соли пачку, бутылочку святой воды. Латку с тестом тоже в корзинку поставила. Взяла старую икону из красного угла да еще кошку под мышку и пошла в новую избу. Кошку запустила первой туда, а потом, перекрестясь, и сама вошла.

Из приготовленного теста утром испекла пирог. Вышел он ровный да румяный. Но есть его, по старинному обычаю, нельзя было три дня. И вот, когда я его через три дня поставила на обеденный стол, чтобы гостей угостить, пирог по самому центру дал трещину, а это дурная примета – хозяин-то мой мало после того и пожил. Да и мне-то, чувствую, уж недолго осталось одной вековать.

– Ну, а как вы домового ублажали?

– А задобрили мы его пирогом и рюмочку налили, и чокнулись все гости с ним, и расположенья его попросили. Угощенье домовушнику на теплую печку поставили. И заговор я прочитала: «Хозяин-батюшка, сударь домовой, меня полюби да пожалуй, добро мое береги, скотинку мою береги, угощение мое прими и винца отпей из полной чаши!» А потом взяла я кошку и на печку подсадила со словами: «Дарю тебе, батюшка-домовой, мохнатого зверя на богатый двор». Да тут случилось непредвиденное. Кошка-то была молодая, неизвестно чего испугалась – прыгнула за полатку, а потом молнией с печи, и хвостом опрокинула рюмку с угощеньем для домового. Налила я ему вторую рюмочку, да только неспокойно стало на душе моей. Что-то, видно, я не так сделала, ведь не зря по ночам приходит ко мне батюшка-домовой со своими печальными песенками.

Через неделю я уехал из деревни в город. Тетя Анна перекрестила меня на прощанье:

– Наверное, уж не увидимся на этом свете. А потом, через несколько дней, пришло известие: темной августовской ночью отдала Богу душу моя деревенская тетушка Анна. Видно, убаюкал батюшка-домовой старушку вечным сном.

Владимир Марков, Кенозерье – Архангельск

Как домовой отучил мою бабушку Федору кошек бить

Было это давно, лет сто назад. Моя бабушка Федора десятилетней девочкой в школу не ходила, дома сидела. Но у нее было очень много обязанностей: избу прибрать, кур накормить, поросенку пойло отнести и многое другое. Не знаю почему, но бабуля не любила кошек, особенно когда ест за столом, а они об ноги трутся, курнявкают, есть просят. Федора даже за стол не садилась, пока их из дома не выгонит и дверь не закроет.

А кормить кошек в то время было не принято, считалось, что они сами себе найдут пропитание. Блюдце молока налить – это еще ладно. А вот что другое… Никаких тебе «вискасов». Иначе зачем животное в доме? Пусть мышей ловит и ест.

И вот однажды Федора села поесть, а кошку забыла за дверь выставить, она – тут как тут. Курнявкает, об ноги Федоры трется. Рассердилась она да ногой кошку со всей силы и пнула.

И вдруг из подпечья показалась лохматая, бородатая голова – ну, точь-в-точь соседский мужик Яков, и заговорила даже его голосом:

– Ну, Федора! Если ты еще когда-нибудь кошку ударишь – не жить тебе на этом свете!

Дико закричала Федора, забилась в истерике. Со двора прибежали старшие братья с отцом и, с трудом разобрав, что говорит Федора, побежали искать Якова. Нашли, наорали на него, притянули к себе в дом, хотя он возмущался и упирался.

Дома попробовали Якова в подпечье засунуть – поместится или нет. А у того ни голова, ни зад туда не входят. Поняла моя родня, что это был домовой, принявший облик соседа.

Федора потом долго не могла в себя прийти. И на всю оставшуюся жизнь запомнила, что бить животных – большой грех, и хоть кошек не любила – больше ни разу их не трогала.