Гремящий перевал - Константин Павлов

— Вотан! Прими еще одно любящее тебя дитя! — торжественно промолвил Тольрик, поднося ребенка к изваянию в белом углу их жилища. Каменный Вотан вполовину гномьего роста сурово глядел на младенца, как будто уже что-то подозревал.

— Гу! — восторженно сказал Дирги и ловко вывернулся из войлочного покрывала.

— Куда же ты! — засмеялся отец, перехватил маленького вьюна и повернулся, чтобы заново его укутать. Счастливый папаша даже не заметил, как маленькая нога толкнула изваяние.

Бах! Услышал Тольрик, только-только отвернувшись от статуи. Вотан лежал на полированном каменном полу, а его голова весело каталась по кругу. Устремиться вдаль ей мешал только нос, цеплявшийся за пол при поворотах.

Хрясь! И освобожденная голова устремилась к двери.

Тревожно охнула Игди.

— Ничего, ничего, — успокоил молодую мать Тольрик. — Вотан не разгневается на безвинного младенца. Я сделаю изваяние куда лучше прежнего, а сына мы отнесем в храм и попросим совета у хранителя.

Величав и прекрасен храм горного клана. Ярок свет в его середине и полны загадкой темные уголки. О великом прошлом повествуют величественные картины на стенах, и шепчут о грядущем невнятные шорохи из дали времен. Чудесных предметов и свитков полны сундуки храма, и мудры берегущие их хранители. Посреди высоченного зала замер Вотан, подпирающий головой своды, и яркое сияние падает на его лик. Младшие боги выстроились у его ног. Вечно курятся в храме душистые дымы, и не гаснет огонь в маленьком очаге у ног верховного бога.

— Вотан не разгневается на безвинного младенца, — улыбнулся нестарый еще хранитель знаний. — Сердце его полно любви к своим детям, и различает он случайный проступок и злой умысел. Ничего, что разбил малыш изваяние. И пролитое масло из лампады — пустяки. Я не вижу на нем знаков гнева. Ух ты, какой милый! Давай поглядим, какую судьбу вещают тебе камни. Славно! Славно! Вижу я великие знаки! Когда-нибудь это дитя спасет клан!

— Гу! — сказал Дирги и потянулся к сияющему хрусталю.

— Нет, сорванец! Второй раз тебе это не удастся! — засмеялся хранитель, убирая ребенка подальше от хрупкого шара. Но приблизил при этом к посоху дрыгающие ножки.

С тихим шорохом скользнул вдоль стены каменный посох с навершием в виде раскинувшей крылья птицы, сокрушил бутыль с ярко-синей жидкостью и разлетелся на куски. А жидкость попортила свитки, испачкала сапоги хранителя и залила негаснущий огонь в очаге перед Вотаном — лишь взвился напоследок душистый дымок.

— Или не спасет… — заключил хранитель и осторожно отдал ребенка отцу.

Прошло семь лет.

— …Да, говорят, хороший был гобелен. И все боги как живые были. Жаль, что пострадал наш отец. Но ничего. Вотан различает злой умысел и случайный проступок. В его сердце нет гнева на тебя. Одно ожерелье из синего стекла дарует тебе прощение. Нет! Не трогай эту шкатулку! Это был священный прах с Первой Горы. Ничего. Вотан простит тебя, Дирги.

Еще восемь лет миновало.

— Нет-нет, Дирги, не заходи в храм, я и отсюда тебя хорошо вижу! Да, я слышал. Большая суматоха была. Я тоже не знал, что этот камень так хорошо горит. Ничего. Безмерна доброта Вотана, и малы пятнышки сомнений на его сердце. Ты должен собственноручно вытесать три изваяния в локоть вышиной, и это развеет тучи над твоей головой. Ай! Не трогай! Забыл сказать! На этой плите был тоже он, только со спины. Да, трудно узнать. Но ничего, уходи, Дирги. Тебе надо быстро начинать работу. Уже пять изваяний. Ты не ослышался. Пять.

Луну спустя.

— Все шесть, говорите? На кусочки? А еще четыре откуда? А-а-а, делали другие ученики. Нет-нет, Дирги, не двигай руками. Держите его крепче, вы, двое, и Вотан вас простит. А тебе, Дирги, надо погулять. Где-нибудь подальше от храма. Погода замечательная! Нечего тебе в пещере сидеть!

Четыре года спустя.

— Я тоже не знал, что королевский базальт можно расколоть. Этому изваянию тысяча лет. У тебя точно не было алмаза, Дирги? Нет, я не буду сегодня глядеть на твою судьбу через хрустальный шар и спрашивать Вотана. Почему лоб чешется? Нет, не вижу отсюда. Что-то глаза у меня болят. Пойду, пожалуй, посплю. Он ушел? Открывайте решетку.

Тревогой полнилось сердце хранителя знаний, когда думал он о Дирги. А вождь всегда хмурился, завидев этого мальчишку. Ибо хоть и не выделялся Дирги среди остальных детей ни статью, ни озорством, но был отмечен особой судьбой. Гном познает мир с молотком и долотом в руках. Так заповедал Вотан, и ничего не собираются менять Горные Кланы. Радуются отцы, заказывая новые кувшины и столы, и хвастаются друг перед другом, если сумел оставить чей-то сорванец глубокую выбоину в твердом граните. От маленьких гномов ждут маленьких разрушений.

И Дирги был истинным сыном Горных Кланов. Только одна роковая черта выделяла его шалости. Гномы любят своего создателя. Идол Вотана стоит в белых углах, его именем украшены тарелки и клинки, знак Вотана лежит и на колыбелях, и на телегах. Течет через эти тысячи знаков любовь гномов к своему создателю, и отвечает он любовью. Но все это обращалось в прах, если рядом оказывался Дирги. Под его руками ломались колеса, вспыхивали гобелены, гнулись стальные молоты и трескались стены, несущие знак верховного бога. И от года в год все сильнее хмурился хранитель, спрашивая у шара о судьбе подрастающего мальчишки, ибо темной дымкой покрыто было его будущее.

Вотан — добрый бог. Любой из его детей может разбить десять его статуй и за пять гвоздей вымолить прощение. Но даже глупец умеет сложить два следа, а мудрость Вотана прославлена в веках. И если постоянно жалит тебя один и тот же не желающий тебе зла овод, даже у доброго бога может подняться для удара ладонь. Страх охватывал хранителя, когда представлял он рушащийся на мальчишку гнев Вотана. Вот и теперь, будто злой рок вел Дирги в его последней шалости. Любой ребенок мог захотеть испытать огнем драконову кожу. Десятки раз похищали из оружейной клинки, огненные бочки и паровые арбалеты.

Сын Идрис шел рядом с озорником и должен был поровну разделить все его глупости. Но только Дирги додумался обрядить Вотана в женское платье. И носа лишилась статуя от пламени из его руки. Нос гнома — его гордость и символ доблести. Много приходится отсекать камня, чтобы сделать такой выступ на лице изваяния. Куда проще приклеить нужный кусок. Но, когда речь идет о богах, мастера никогда не хитрят. Цельнокаменные носы гордо торчат на статуях всех восьми богов кланов, и отбить изваянию нос — значит сотворить богу самое тяжкое бесчестье. Что за рок висел над этим юнцом?