Отстегните ремни - Катерина Кириченко

Чемодан за мое отсутствие никто не украл, и на том спасибо!

В такси случился настоящий прикол. Меня это даже развеселило. Поторговавшись о цене, села в «Волгу», с таким шофером за рулем! Ну прямо девяностые годы. Спортивные штаны и куртка типа «Адидас». И это после голландских-то таксистов в хороших костюмах, глаженных рубашках, а часто — и в запонках! Попыталась сесть на заднее сиденье, услышала: «Да садись сюда, там грязно». Села на переднее, автоматически пристегнула ремень. И сразу получила: «Ты что, мне не доверяешь?» Аж дар речи потеряла. Как ответить на такой вопрос? Да я и не думала «не доверять», я вообще о нем не думала как о человеке, просто пристегнулась. Оказалось — не надо, обидела человека. Отстегнулась и поняла в ту же секунду: я в таком специальном мире, где гарантий больше не будет, где все произойдет так, как произойдет, и пристегиваться здесь — не работает, не спасет, на все ВОЛЯ БОЖЬЯ и СУДЬБА. Шофер же добил меня окончательно: «Да я шучу. Ты че, не местная? Штрафы ж теперь дикие. Пристегивайся!» Все это почему-то меня слегка расслабило, я улыбнулась и подумала, что в таком такси, наверное, можно и курить. Спросила и узнала, что да, можно, «только бычки — в форточку». Ну, супер, рассмеялась вслух.

Пристегиваться — обидишь шофера, сидеть сзади — испачкаешься, зато курить можно, но при условии, что окурок лучше пусть засорит окружающую среду, но не пепельницу в салоне разваливающейся «Волги»!

Настроение вдруг резко поднялось, прямо подскочило, и мы понеслись в город-герой Москву!

— Ма-ам!

— Мусечка!

Мама вылетела отпирать какую-то хлипкую застекленную дверь у лифта, которая, судя по ее внешнему виду, все равно не смогла бы остановить грабителей, если бы им пришло в голову залезть в этот пыльный и облезлый коридор нашей шестнадцатиэтажки.

Мама была красивая. Толстая и красивая. Нарядная, в кружевной блузке, не по-домашнему. У меня немедленно потекли слезы. У нее тоже. Я прислонилась к стене. Сколько мы не виделись? Года три, наверное, с ее последнего приезда в Амстердам, когда она приехала в смешном, длинном таком пальто и нелепо смотрелась на улице. У нас все в куртках, длинное пальто — нигде не купить в принципе. Хотя нет, я видела их однажды в продаже, «Мax Marа», по тысяче двести евро, и они даже мне понравились, но я решила, что они меня состарят, и не купила. Да и куда в нем ходить в нашем демократичном городе? В машине оно мешает, на велосипеде — просто не представить, куда его девать…

— Ну как ты, Мусик, добралась? Все такая же худая! — У мамы слегка потекла тушь. Она виновато улыбнулась и потащила меня по коридору в квартиру.

Сказать, что это была моя квартира — не сказать ничего. Да, моя. Я, собственно, тут выросла, научилась пить и курить, а до этого — читать и писать. А до этого — ходить. И мама меня учила. Я помню, как держу ее за палец, а батарея надо мной — огромная, выше меня, и я отпускаю палец и берусь за нее, и боль! Ужасно горячо. Но какая же она другая, квартира эта! Ужасная. Маленькая, тесная, очень перегруженная всем, особенно цветовыми пятнами. Одни обои чего стоят — в нагруженный такой цветочек, и на их фоне мебель, в свою очередь нагруженная вещами. Слезы, уже почти подсохшие, от вида обоев потекли вновь, да с тройной силой.

У нас почему-то все общение за эти годы сводилось к переписке по имэйлу с сестрой, звонкам по телефону маме раз в месяц, и еще они приезжали ко мне, раза четыре за все эти годы, и были сначала страшно родные, но на третий день уже очень мешали жить и раздражали постоянными дурацкими вопросами. Я же — никогда не приезжала домой… Сначала долгие годы на это не было денег. Потом не хватало времени. А потом, наверное, появился какой-то страх. Мне стало удобнее встречаться на нейтральной территории, мы прилетали, каждая из своей страны, в Париж, например, и проводили там неделю. Маму это тоже устраивало, она иначе вряд ли бы попала во Францию. А так — все в одном флаконе.

— Мамулечка, я умираю с голода, пошли на кухню. — Вышло ненатурально, натянуто. Ничего, сейчас пройдет.

— Конечно, котик, все давно готово, я не знала, когда ты точно приедешь, и все приготовила еще с обеда, только разогреть осталось, — суетилась мама, перекладывая из руки в руку клетчатое кухонное полотенце.

Я сейчас умру? Господи… Я и рада вроде, и в то же время нестерпимо хочется немедленно уехать домой. Слишком много эмоций, сердце отказывается все это принять, защищается. Вызвать бы такси, и все это разом прекратить…

Выбежала моя родная сестра Машка из комнаты, моей бывшей комнаты, вернее, нашей с ней бывшей комнаты, с мобильником в руке, договаривая на ходу кому-то: «Да… Я перезвоню. Ксюха приехала!» Кинулась мне на шею. Дышать стало почти невозможно, воздух — густой и душный — не шел в горло. Я закопала лицо в ее волосы и закусила губу. Чувствовала себя предательницей. Живу где-то, бог знает где, бросила всех, а они такие щемяще родные! Я тут же дала себе обещание, что отныне буду приезжать минимум два раза в год.

Машка у меня — просто красавица! Как выражалась одна моя старая приятельница: «Молодость не пропьешь». Длиннющие блондинистые волосы, высокая, такая ухоженная вся и видная, — настоящая современная москвичка. Она тоже зарылась в меня всю и заорала:

— Ксенька!

— А папа приедет? — спросила я, высвобождаясь. Просто чтобы о чем-то спросить. Я знала, что не приедет. Они не сильно ладили после развода.

— Сказал, что позвонит в восемь. Пошли на кухню. Я купила вино. — Машка хотела выпить не меньше меня. Мне же без стакана вина наша встреча представлялась дальше просто невозможной.

Вообще-то у меня спокойно с алкоголем, да нервы не выдерживали, хотелось выпить, закурить. Сделать что-то привычное, чтобы сразу не сойти с ума от нахлынувших на меня чувств.

Вино оказалось белым и теплым. И почему-то сладким. Портвейн? Да нет вроде, но гадость редкая. Из полуторалитрового пакета с пластмассовым краником, производства Испания, на пакете написано — Шардоне. Разве Шардоне такое на вкус? Но это сейчас неважно. Сейчас главное, что его полтора литра. 

День второй

Ну и когда вы встречаетесь? — Машка собиралась на работу и звучала бодро и деловито. — А он знает уже, что ты приехала?

— Ясное дело, знает. Я писала. Он даже спросил, выслать ли машину. Да ну, на фиг мне его машина? Я и на такси прекрасно добралась. Потом мне ж надо было отдышаться, прийти в себя?

— А ты уже ему звонила как приехала?

— Да не, все собираюсь… Маш, я не знаю… я его боюсь, кажется. Он слишком деловой и крутой какой-то.

— Дура, что ли? Это же классно, наоборот! В ресторан пойдете хороший, наверное, раз он такой крутой. — Машка укладывала волосы и курила одновременно. В ванной прямо на раковине стояла пепельница из ракушки. Там же приютилась и Машкина чашка кофе.

Я обвела глазами потрескавшуюся и местами отстающую от стены голубую кафельную плитку, старый коврик на полу, который давно пора было выбросить, полинявшие полотенца, висящие неопрятной горой.

— Мне бы карточку для мобилки купить, чтобы по нашей не звонить. Дорого же… Где б это сделать? — Я тоже пила кофе, сидя тут же, на полу в ванной, чтобы говорить с Машкой.

Она положила расческу:

— А-а-а, это фигня. У любого метро купишь. Ну позвони сейчас с домашнего.

Звонить почему-то не хотелось. Конечно, мы друг другу уже сто раз звонили, собственно, мы провели два последних месяца, ежевечерне не слезая с телефона, и голоса и интонации друг друга отлично знали… Но когда между нами тянулись две тысячи километров, это все было проще, словно не по-настоящему. А сейчас Макс был где-то тут, рядом, может, в моем районе… Слишком близко. И от этого звонить стало страшно, и хотелось придумать дела для отсрочки. Например, купить сначала карточку, или допить кофе.

— Дурочка! Ну позвони ему, — настаивала Машка.

Откладывать было действительно бессмысленно. Я понимала, что раз я впервые за все эти годы все-таки приехала в Москву, и сделала это ради встречи с ним, то не звонить сейчас — просто глупо. И чем дольше тянуть — тем хуже мне будет.

Я набрала номер. Послышались гудки, и потом резкий непривычный голос сказал: «Слушаю». Такой мужской голос и ужасно деловой. Я ни разу не звонила ему с утра. Обычно мы говорили вечерами, и звонил, как правило, он. И голос у него тогда был мягче и медленнее, он даже слегка так приятно растягивал слова, как бы задерживая их во рту и смакуя, как хороший коньяк.

Я испугалась, что отвлекаю его от чего-то важного и крупного, от его больниц и аптек.

— Макс? — Я постаралась придать вдруг ослабевшему голосу веселую непринужденность. — Это Ксения. Я в Москве.

Его голос поменялся, но все равно остался деловым и далеким.

— Приехала? Вот умничка! Вечером увидимся? — И, не дожидаясь ответа: — Давай после восьми, а лучше, девяти. Грузинскую кухню любишь?