«Мир приключений» 1975 (№22) - Кир Булычев

— Не сердись, не расстраивайся, мамочка, — обнимал он мать. — Тебе же вредно волноваться. А я больше не буду. Вот увидишь… Ну, честное ленинское, не буду…

Василий Тимофеевич не вмешивался, когда жена учила детей, но порой позволял себе осторожно пошутить:

— Мама у нас по ошибке родилась женщиной. Ей стать бы командиром самой недисциплинированной роты — мигом навела бы порядок.

— Чем глупости говорить, сходил бы с ребятами на реку. Все наловите, может, рыбы на уху.

Василий Тимофеевич, больше всего на свете любивший рыбалку, обычно с восторгом вскакивал и радостно хлопал себя по макушке:

— На рыбалку, ребятки! Генерал дает нам увольнительную. Ищите живей выползков и мух, а я крючки проверю.

— Эй, рыбаки! — кричала им вслед Александра Панкратьевна. — Глядите у меня! Без рыбы придете — колодезной водичкой на обед угощу…

Рыбалка! До мельчайших подробностей помнит Вася эти утренние часы, когда уходили они на реку. Тенистая, холодная от многочисленных ключей Лужа извивалась и петляла, огибая большую часть города. Иной раз в поисках удобного места доходили они до широкого Иванова луга, что лежал за рекой, на противоположной от вокзала стороне Малоярославца. Рыболовы усаживались в ивняке и опускали удочки в воду. Рыбы в ту пору в речке было много, и клевала она хорошо. Ведерко наполнялось. Петровы уж не так внимательно следили за поплавками, позволяли себе побродить, искупаться, полежать на песочном пляже.

Позади их, по могучей Буниной горе, взбирался темный хвойный лес, в котором желтой лентой таинственно светлела старая дорога, уходившая на Боровск. А впереди на холмах открывался город. На высоком утесе белой иглой возвышался обелиск на братской могиле героев Отечественной войны 1812 года. Вокруг обелиска заросло сиренью старинное кладбище, на котором среди едва заметных холмов зарылись в землю гранитные плиты с полустершимися надписями.

Василий Тимофеевич любил свой город, немного знал его пятисотлетнюю историю и нередко рассказывал сыновьям эпизоды из войны с французами. К тому же он считал, что рассказы о геройстве русских людей здесь, в родных местах, отлично воспитывают детей, показывают им благородный пример.

Василий с живостью представил себе ссутулившегося на бережку отца с удилищем в руках и словно услышал его мягкий, чуть глуховатый голос. Рассказывал отец напевно, как сказочник, считая, видимо, что о старине надо только так говорить.

— Да, было это, ребятки мои, осенью двенадцатого года. Не дождался Наполеон мира с русскими. Вышел он тогда из спаленной Москвы и начал отступление. Подошел вскорости к нашему городку. Солнышко, вот как сейчас, было низко и освещало Боровскую дорогу. Видите вон ее на горе. Французы как раз и двигались по этой дороге. Ну, жители, стало быть, ушли от ворога, попрятались в деревнях. Остался только махонький отрядик, который засел у реки в городище. Еще земляной вал там виднеется. Да… И вот из-за Буниной горы показались на дороге французские гренадеры. Несли награбленное в Москве добро, притомились, натурально. Мечтали хоть немножко отдохнуть в Малоярославце. Не пришлось им, однако, не пришлось.

Десяток храбрецов спустились с городища и подожгли единственный мост через Лужу. Да, ребятки, так и сгорел мосток на глазах у французов. Как свечка. А речка-то наша, сказывают, в те времена была пошире да поглубже, вброд ее не перейдешь, как нынче. Ну, значит, остановились французы перед речкой, почесали затылки и начали наводить понтоны. Что это такое? Ну, мост такой дощатый, на лодках. И хоть наполнилась от осенних дождичков речка, все ж работа у них спорилась. Пройдет час, и враг будет в городе. Что тут делать? Как быть? Растерялись мужики в городище, опечалились. А среди них находился один молодой служащий городского суда по имени Савва, по фамилии Беляев… Да, да, школа у нас его именем прозывается, и бюст там стоит. Этот самый… Видит он, что саперы вот-вот наведут треклятый мост, и спрашивает товарищей своих:

“Видите, ребята, плотину на городской мельнице?”

“Видим”, — говорят мужики.

“А гляньте, сколько воды набралось за нею?”

“Порядочно водицы”, — говорят.

“Что, ежели пустить эту воду на Иванов луг?”

“Знатно, Савва, получилось бы. Ох, неплохо бы!”

“А что, мужики, если нам сию плотину разрушить?”

“Дюже хорошо вышло бы!”

“Тогда, дяди, за мной, кто Россию любит!..” Такой вот был разговор у них, да…

— Ну, а дальше? Дальше что было? — спрашивали мальчики.

— Известно что. Посмотрел Савва Беляев на мужиков орлиным взором и бросился с ними к плотине. Кто с топором, кто с дубиной. Стали крушить перемычки, расшатывать сваи, выворачивать бревна. Силушкой бог не обидел… Очухались, знать, французы, сообразили, в чем дело. Подскочил отряд ихний, открыл стрельбу, поранил многих. И Савву в лицо ранило. Но что героям рана? От них мужики злей становятся. Под пулями успели свою работу сделать, разобрали плотину. А вода как нажмет, как заревет — всю плотину и разнесла. Помогла речка своим, да… Разрушила понтонный мост, разметала лодки. Вышла из берегов, затопила этот луг и соединилась с прудом. Пруд был вон там, где сейчас торф копают. Французы, натурально, подались назад, а Наполеон ихний сидит наверху и трясется аж от злости. Еще бы! Маленькая Лужа превратилась в море, задержала его на много часов перед городом. А за это время Кутузов и сам к Малому подоспел, стал недалече стеною. Дрались, дрались французы в городе, но не выдержали и пошли дальше по старой, ими же разоренной дороге. Во какие славные дела происходили в нашенских местах, ребятки мои. А от мельницы еще и столбы, глядите, остались…

Отец замолчал. Солнце стояло высоко, и рыба больше не клевала. Чуть слышно журча, бежала черная вода. Мальчики смотрели на поблескивающие струйки и переживали рассказ отца. Они думали о героях, которые жили здесь, в их городе, возможно, гуляли по берегу этой реки более ста лет назад. Простые русские люди в солдатских шинелях и без шинелей защищали тут, в глубине России, свою землю от вражеского нашествия…

Подняв загорелые лица, мальчики смотрели на строгий белый памятник, который четко выделялся на фоне безоблачного неба.

3

Когда человек думает о далеком прошлом, вспоминает своё детство, то не сплошная длинная дорога видится ему, а отдельные запомнившиеся отрывки, пестрые картинки. Это и есть воспоминания, которые то скользят быстрой чередой, бесцветные и неглубокие, то приобретают окраску и объемность. Вспомнил он, как мальчиком нередко месил для матери дрожжевое тесто, ничуть не стесняясь приятелей, повисших на подоконнике и насмешливо взиравших на эту “не мужскую” работу; зато первым он получал прямо со сковородки свои любимые хрустящие пирожки с капустой. Увидел он себя на экзаменах за семилетку. В новой рубашке-ковбойке и широких брюках стоит он перед исторической картой и рассказывает экзаменационной комиссии о битве на Чудском озере, о полководце, на которого ему хотелось хоть немного походить, — об Александре Невском.