Всемирная история. Новый Свет: трижды открытая Америка - Роман Евлоев

яство – человеческую кровь, и потому священный долг каждого верующего состоял в своевременном обеспечении храмов рабами или военнопленными. Неудивительно, что доблесть воина в таком обществе определялась количеством не убитых врагов, а пленных для жертвоприношений.

Непоколебимая, на грани фанатизма, верность этому правилу в итоге если не сгубила Теночтитлан, то как минимум приблизила его падение. Командир конкистадоров, Эрнан Кортес, дважды попадал в руки индейских воинов и оба раза спасался лишь потому, что ацтеки желали не просто убить его, но принести в жертву. Неудивительно, что при таком подходе правители Теночтитлана допустили аналогичную фатальную ошибку и на уровне всей государственной политики. Не предложив вассалам взамен утраченной свободы ни новой общественной парадигмы, ни хотя бы ощущения безопасности, ацтеки сами заложили фундамент своего будущего поражения – ведь когда у покоренных народов нет возможности сплотиться вокруг победителя, они неизбежно при первой же возможности сплотятся вокруг его врага. Так и случилось.

Непреклонный догматизм в вопросах предотвращения гибели всего сущего – а жители Теночтитлана верили, что жертвоприношениями спасают мироздание, – компенсировался известной гибкостью в других сферах жизни. Прежде всего, разумеется, в военном деле. Например, столкнувшись с тотальным превосходством европейцев, ацтекские командиры в кратчайшие сроки разработали новые методы и тактики ведения войны с грозным противником и относительно успешно их применяли.

Не меньшую изобретательность ацтеки проявляли в строительстве и сельском хозяйстве. Теночтитлан, поразивший испанцев чистотой и размахом, являлся на тот момент одним из крупнейших городов планеты – и это несмотря на то, что он был частично построен на сваях и насыпных дамбах. Каналы, испещрявшие город, оснащались шлюзами и подъемными мостами, что облегчало судоходство, особенно важное для логистики не знавших колесного транспорта ацтеков. Особый восторг у европейцев вызвали уникальные «плавучие сады» ацтеков, называемые чинампы. Их высокая эффективность – чинампы давали по нескольку урожаев в год – позволяла уменьшить численность крестьянского сословия в пользу воинского.

Как и во многих милитаристских обществах, ориентированность на индивидуальное воинское мастерство и личное мужество открывало перед рядовыми жителями империи двери социальных лифтов. Бесстрашный сын крестьянина мог стать воином, удачливый воин – подняться до статуса аристократа. Более того, формально даже императорский титул не являлся наследственным. В экстренных ситуациях, какой, например, стало пленение Монтесумы испанцами, члены Совета четырех могли избрать более подходящего для исполнения императорских обязанностей человека. При этом главных критериев выбора было два: в первую очередь, разумеется, воинские заслуги, во вторую – поэтический дар… Неслучайно с языка науатль титул верховного правителя ацтеков «уэй-тлатоани» переводится как «Великий оратор». К счастью, вопреки всем усилиям испанцев, часть поэтического наследия ацтеков сохранилась до наших дней.

Инки

Империю инков Тауантинсуйу иногда характеризуют как теократический коммунизм. Каждый житель инкской державы был обязан работать на благо общества и отдавать результат своего труда государственным чиновникам для распределения, принцип которого действительно напоминал коммунистический лозунг «От каждого по способностям, каждому по потребностям». Государство полностью брало на себя ответственность за содержание экономически уязвимых слоев населения: вдов и сирот, немощных стариков, искалеченных ветеранов имперской армии, больных, увечных и т. д., – вообще всех, кто по каким-либо причинам не мог позаботиться о себе самостоятельно.

С имперских складов, объемы которых были столь велики, что вполне сопоставимы с современными, нуждающимся выдавали необходимые для выживания продукты питания, лекарства, одежду, обувь. Также государство выделяло им жилье и даже топливо на холодный сезон. Все это предоставлялось в должном объеме, должного качества и совершенно бесплатно! Правительство пристально следило за равным распределением благ, чтобы никто не испытывал нужды. Настолько пристально, что во время трапезы жителям было запрещено закрывать двери на случай проверки – всем ли хватает еды, на всех ли тарелках поровну…

Утопическая картина – если бы за «отеческую» заботу Сына Солнца о своих подданных им не приходилось расплачиваться почти полным отсутствием личной свободы и жизненного выбора. Так, если крестьянин к 25 годам все еще оставался холостым, государство от щедрот своих выделяло ему… жену! Степень зарегулированности жизни формально свободных земледельцев фактически ставила их в положение крепостных. Под страхом жестокого наказания или даже казни обычному человеку запрещалось менять без разрешения место жительства. Путешествия же совершались только в принудительной форме и на благо империи: участие в ее военных кампаниях, а также отбытие миты[9] на стройках государственного значения, золотых или серебряных рудниках и т. п.

Зато тем из простых смертных, кто выжил на очередной войне и не сгинул во глубине чилийских руд, держава гарантировала полное социальное обеспечение – ведь работник не должен бессмысленно умирать от холода или голода, он должен работать. «Не лги, не воруй, не ленись», – гласил неофициальный девиз Тауантинсуйу.

Единственным преимуществом положения простолюдина был шанс избежать – по «скудоумию» – высшей меры наказания за нетяжкие преступления. Знать такой привилегией похвастаться не могла. Инкское государство не имело свода законов, но в них не было нужды, ведь если во главе государства стоит живой бог, то всякое преступление автоматически превращается в святотатство, наказание за которое – смерть.

В отсутствие писаных законов, да и вообще письменности как таковой[10], управление огромной империей требовало колоссальных усилий и почти немыслимой концентрации. Нельзя не отдать инкам должное – это были выдающиеся, гениальные администраторы. С красотой построенной ими логистической системы могли сравниться лишь созданные ими произведения искусства, главным из которых был, конечно, Золотой сад.

Современники с восторгом описывали это чудо как филигранную золотую копию настоящего сада: на золотых ветках золотых деревьев висят золотые яблоки, к которым тянутся золотые руки прекрасных индейских дев. В серебряной траве замерли золотые змеи с драгоценными глазами и неотличимые от настоящих жуки из того же металла. Ламы, кукурузные початки, птицы, бабочки… Все это неведомые мастера превратили в совершенное отражение несовершенного реального мира.

Когда первый из побывавших в Золотом саду европейцев доложил о нем Франсиско Писарро[11], конкистадор в раздражении велел окатить разведчика ледяной водой, сочтя его пьяным или перегревшимся на солнце. И тем не менее удивительный рассказ оказался чистой – высшей пробы! – правдой. Когда удивительные скульптуры привезли в качестве выкупа за Атауальпу, даже загрубевшие сердца испанцев дрогнули. Почти все художественные сокровища инкской цивилизации были переплавлены в примитивные золотые кирпичи, но на Золотой сад рука завоевателей не поднялась.

Эрнандо, брат Франсиско Писарро, отвез золотых бабочек ко двору Карла V. К ужасу жестокого завоевателя, император, чтобы хоть ненадолго насытить вечно пустую казну, приказал переплавить чудесные изделия в звонкую монету. Эрнандо сражался за спасение бабочек как лев, но… Судя по тому, что никто и никогда