Плоскости времени. Стихи и проза - Инесса Ганкина

Глава 5. Одиночество

Эта нота звучит для каждого по-своему, имеет свой собственный цвет и вкус. Стремление к одиночеству и бегство от него в бессмысленные разговоры, одиночество в толпе, в семье, одиночество горя и праздника, возвышенное одиночество юности и печально-мудрое – старости, вынужденное и добровольное, творческое и болезненное.

Кому неведом этот горько-сладкий вкус? Искус одиночества рождает личность и он же способен разрушить самый прочный фундамент устоявшейся судьбы. Океан любит бесстрашных пловцов. Первый опыт во многом определяет путь.

Детская кровать с сеткой, невыносимый вкус хлористого кальция, очередная ангина. Можно заплакать, тогда придут мать или отец, скажут что-то ласковое, но потом противная дверь все равно закроется. Уж лучше не показывать виду, и она начинает строить замки и пропасти из большого и тяжелого одеяла, передвигаться по складкам маленькими пальцами и наконец засыпает. Так она впервые укротила демонов страха и горечи чудом творчества. Золотой ключик счастья оказался в собственных руках.

Она не раз возвращалась к переживанию одиночества в своих текстах. Но это случится во взрослой жизни, когда поэтическое начало проклюнется из опущенных в детстве в благодатную почву семян.

А сейчас девочка спит в волшебном замке, созданном собственными руками из колючего и тяжелого одеяла действительности, преображенной игрой.

Глава 6. Игры

Игры, игрушки, игривость – игровое начало человеческой культуры. Признаться в своих детских пристрастиях – все равно что открыть самый главный секрет, возможно, более важный, чем первый сексуальный опыт, ибо из детских игр, как из корня, вырастает дерево взрослости.

Неуклюжий, твердый, с грустным выражением лица медведь. Он украшает собой почти все детские фотографии и уже почти полвека спит возле ее постели. Порой кажется, что даже муж похож на медведя – на смешного сказочного и немного нелепого мишку – Вини Пуха: седого и усталого от жизненных проблем, а в лучшие минуты – непосредственного и по-детски творческого.

Инесса Кабак (Ганкина). Начало 60-х годов ХХ века. Фотография из семейного архива.

Инесса Кабак (Ганкина). Начало 60-х годов ХХ века. Фотография из семейного архива.

Кукол было мало – несколько голых существ, вечно теряющих закрепленные на резинках руки и ноги, с нарисованными прическами и безумно невыразительными лицами. Да и звали их соответственно: Танька и Манька, одним словом, советская тоска. Была, правда, Жанна, с настоящими кукольными волосами, и – о чудо! – одетая в симпатичный бордовый сарафан с карманом и пуговицами. Она казалась нездешней, красивой и недоступной, Барби шестидесятых годов, надменной немецкой гостьей в красивом наряде.

Но настоящим другом был только медведь, ибо он один в глазах девочки обладал чудесным даром жизни. Она могла заплакать, если мишка со стуком падал на деревянный пол. Боль, чужая боль вызывала сочувствие и находила отзвук в душе.

Однажды девочка оказалась в доме у родственников и увидела на кровати, на китайском покрывале розовое чудо – куклу, одетую, как маленькая принцесса: в чепчике, кружевах и атласном платье.

Она даже не мечтала обладать такой куклой, лишь теплилась слабая надежда, что мама сошьет что-то подобное голышам. В доме даже появились маленькие кусочки шуршащего атласа. Но надежда так и не стала реальностью.

В десять лет она попросила себе подарок и получила от тетушки еще одно безобразное советское чучело.

Разрыв между мечтой и действительностью, разрыв, который она старалась ликвидировать в своей взрослой жизни, не жалея денег и времени на радости, путешествия и подарки для себя и других.

Через много лет, приехав погостить в Штаты, она купит двум маленьким родственницам забавные мягкие игрушки, надеясь обрадовать незнакомых девчонок. Каково же будет ее изумление, когда она увидит игрушечных жителей американского дома, посуду и мебель, сказочные квартиры – мир чужого детства.

Но вернемся в комнату на первом этаже старого дома, где счастливая девочка строит на полу дворец из конструктора, дополняя недостающие детали воображением или книжными иллюстрациями. Она много болеет, поэтому большинство времени проводит в квартире.

Вечером ее ждет продолжение бесконечных историй про героев, чудовищ и дальние путешествия.

Так большой мир входил в маленькую комнату, манил, соблазнял и пугал одновременно.

Путешествия, история, культура, наука, языки – все богатства человечества лежали у ее колыбели. Чудесные дары, доступные многим, но оцененные по достоинству далеко не всеми.

Игры разума, игры чувства, игры детства, вкус знания и творчества, оставшийся на всю жизнь.

Глава 7. Вкус знания

Три мяча разной величины стали первым уроком астрономии – оказывается, вот как просто и гармонично устроен мир: Земля, Солнце и Луна попеременно поворачивались друг к другу разными сторонами, являя собой годовые и суточные циклы.

Инесса Кабак (Ганкина). Конец 50-х годов ХХ века. Фотография из семейного архива.

Видимо, с этого момента зародились в ней некоторые отношения с миром: вкус к понятному и наглядному объяснению, радость понимания – та самая «ага-реакция», умение слушать и слышать новую информацию.

Спустя много лет кто-то из учителей на выпускном вечере признался, что часто наблюдал за ее реакцией на уроках: если она сидит и кивает головой – значит, хоть кому-то из класса интересно происходящее. Занявшись преподаванием, она часто ловит себя на мысли, что тоже ориентирована на молчаливую поддержку, на внимательные глаза, ибо их наличие придает смысл ее работе.

Смысл… Смысл? Смысл! Самое опасное слово человеческого существования. Задуматься над смыслом, потерять смысл, обрести смысл – вся человеческая жизнь заключена между вершинами этого треугольника.

Для нее одним из главных жизненных смыслов стала напряженная работа ума. Радость переполняла ее с детства, когда удавалось решить трудную задачу по математике, выиграть партию в шахматы или создать собственную теорию устройства Вселенной. Смешно звучит, но примерно в шестом классе, идя на день рождения к подруге, она размышляла над процессом горения, чувствуя всей кожей особенность материально-нематериальной природы огня. Жаль, что не подвернулись ей в этот момент книги древнегреческих натурфилософов.

А собственная теория социально-исторического переустройства советского общества родом из старших классов! Как пахли нагретые доски на заводском дворе, когда она пересказывала свои идеи школьным подругам. Шел апрель семьдесят четвертого, до митингов восьмидесятых была еще целая вечность, но молодость, с ее неуемной энергией, мечтала о балансе между справедливостью и свободой.

Эти моменты поиска истины яркими вспышками сопровождают всю ее жизнь. С возрастом они становятся более локальными и практичными, направленными на конкретные частные проблемы, но опыт детского восхищенного открытия мира не дает покоя уму.

Как жаль ребенка, который за всю школьную жизнь не пережил этого радостно-возбужденного состояния обретения ответа.

Но вернемся к первым шагам! На всю жизнь она запомнит прогулки по парку с отцом и просьбы: «Дай задачу посложнее!». Он достает из своей памяти обрывки знаний, полученных бог весть когда, а точнее, в двадцатых годах прошлого века, в русской гимназии города Варшавы. И едут навстречу друг другу вечные поезда, выливается вода из бассейна, а две фигуры – немолодого человека и маленькой девочки бредут по снежным аллеям старого парка, объединенные чувством радости и любви.

Хаим Кабак. Отец героини. 1957 г. Фотография из семейного архива.

Детские воспоминания питают родниками взрослые прогулки по тому же парку, рождая на первый взгляд запутанные строки.

Но кружево памяти все возвращает на место и складывает узор из маленьких стеклышек калейдоскопа.

* * *

Подсмотрено в щелку столетий, навеяно снами —

в креманке немыслимо сладкое таяло детство,

и желтое кресло устойчивость зыбкую дало,

а терпкая радость свое утверждала соседство,

мерцающим шелком влюбленной ладони касалась.

Джинсовое время с размаху раздвинет барьеры,

но пахнет духами по-прежнему страстно, печально

кофейная кружка неловкие руки согреет,

желтеет плетеная спинка над старой аллеей,

где слезы надежды сменяют улыбку отчаяния.

А рядом уверенно шумное детство неспешно растает,

и кто-то проложит орбиту любви и орбиты разлуки.

А кресло из пластика все эти тайны узнает,