История любви Аннеты - Эрих Ремарк

И над этими полями словно бы продолжаются потерянные годы. Годы, которых не было и которые никак не найдут себе успокоения, — слишком рано был задушен зов молодости, слишком рано он оборвался.

С высот дует серый, свинцовый ветер, он сливается с жаром осени, ее ярким огнем и золотым светом. С высот опускается безмолвие, приветливые дни становятся вялыми и безжизненными, словно солнце затмилось, как в тот предвечерний час на Голгофе. С высот спускаются воспоминания, в памяти всплывают названия здешних мест: Во, Тисмон, Бельвиль, Холодная Земля, Ущелье Смерти, Высотка 304, Мертвец… Какие названия! Четыре долгих года они просуществовали под пронзительное, гигантское завывание смерти. Сегодня они поражают своим бесконечным безмолвием, и этого не могут изменить ни туристические группы бюро путешествий Кука, ни приятные экскурсии по удешевленному тарифу, с посещением глубоких блиндажей, романтически освещенных карбидными лампами. Эта земля принадлежит мертвым.

Но в этой земле, снова и снова взрываемой снарядами любого калибра, в этой земле застывшего ужаса, среди этого кратерного пейзажа живут люди. Их почти не видно — так хорошо они с течением времени адаптировались к окружению, так мало выделяются на его фоне. Одеты они в желтое, серое, грязное. Иногда их тут сотни, иногда, пожалуй, даже тысячи, но работают они в одиночку и так разбросаны по всей округе, что кажется, будто их совсем немного, этих трудолюбивых маленьких муравьев в пустых воронках. Живут они своей обособленной жизнью, зачастую месяцами остаются в своих барачных лагерях и лишь изредка появляются в деревнях. Эти люди — «искатели».

Поля сражений превратились в объекты спекуляции. Какой-нибудь предприниматель получает от правительства разрешение собирать здесь все нужные металлы. Для этого он и нанимает искателей. Они охотятся за всем, что имеет ценность металла: старые винтовки, неразорвавшиеся снаряды, бомбы, железнодорожные рельсы, катушки проволоки, лопаты. Для них эти поля горестных воспоминаний и траура стали своего рода рудниками по добыче железа, стали и меди. Больше всего их привлекает медь. За нее самая высокая цена.

Большинство искателей — русские. Среди этого безмолвия они и сами стали безмолвны. Они почти всегда в своем кругу. Никто не ищет их общества; и хотя правительство выдало тысячи подобных разрешений, все же чувствуешь, что они делают нехорошее дело. Да, в этой земле действительно есть металл стоимостью в миллионы франков, но в ней же и слезы, и кровь, и страх миллионов.

Занятие это доходное, и многие из искателей уже довольно скоро могут приобрести автомобиль. Годами артиллерия заботилась об их нынешних прибылях. Первоначальный поспешный и поверхностный сбор металла давно прошел, и теперь приходится копать глубже, чтобы добраться до следующего слоя зарытых сокровищ. Грунт твердый, и порой яму площадью в несколько квадратных метров надо выкапывать целую неделю. Поэтому очень важно уметь находить подходящие места. Для этого требуется опыт.

Обычно почву сначала прощупывают на металл длинными железными стержнями. Тут можно наткнуться и на сапог. Он хоть и не металлический, но с ходу его не проткнешь: как правило, сапоги на мертвецах, лежащих там, внизу, хорошо сохраняются. Но искатель сразу определяет это, у него навык. Он прямо с поверхности может решить, стоит ли вообще делать раскоп. Если он уткнулся в каску, значит, все хорошо и прекрасно. Такой подробностью пренебрегать нельзя — она указывает на возможную добычу. Есть несколько старых, опытных искателей, которые копают только в тех местах, где из-под земли пробился и взошел куст. Они вычисляют, что в этих местах находятся засыпанные укрытия с трупами — иначе куст не вырос бы так хорошо. А в укрытиях обычно есть металлы всех видов.

Если повезет, можно наткнуться на пулемет, а то и на небольшой склад боеприпасов. Тогда, конечно, и заработок солидный — сразу несколько тысяч франков. Находкой, о которой говорят по сей день, был германский аэроплан. На сиденье пилота все еще торчал скелет, а между голенями стоял ящик с 15 000 марок золотом.

Везде одна и та же картина. Грунт сперва разрыхляют и вскапывают, затем ворошат руками. Вытаскивают на свет божий ручные гранаты, немецкие, с длинными рукоятками, и, скажем, походный котелок. Это малоинтересно. А вот погнутый, разъеденный коррозией ствол винтовки бросают в кучу уже собранного ржавого металла. Или шлем — а за ним выцветшая и изодранная влажная серо-зеленая тряпка, а под ней череп, еще с волосами, белокурыми волосами, череп с раздробленной по краям дыркой — пуля врезалась прямо в лоб. Искатель кладет его в небольшой ящик позади себя. Он вытряхивает пятнистые коричневые кости из жалкого, грязно-зеленого тряпья — остатков мундира. Последние кости выдергиваются из носков сапог. Все это складывается в ящик и вечером сдается на головной склад для идентификации. Вконец истертый кошелек с несколькими уже слегка почерневшими монетками остается на месте. Также и остатки полусгнившего бумажника. Но вот лопата опять со звоном задевает металл, на поверхность извлекаются железные столбики и катушки с проволокой. Хорошая находка.

Всегда одна и та же картина, она повторяется стократно, тысячекратно: под лучами осеннего солнца лежит солдат, точнее, несколько кусков ветоши, несколько костей, череп, что-то из снаряжения с ржавой пряжкой поясного ремня, подсумок для патронов. И этот солдат был бы очень счастлив все еще жить.

Некоторые искатели говорят, что по форме нижней челюсти они могут определить, какой перед ними череп — германский или французский. Вечером кости обязательно нужно отнести на головной склад, это очень важно, иначе к утру их сожрут лисицы. Довольно странно — лисицы пожирают кости. Видимо, им больше нечем кормиться. Так или иначе, но здесь живет множество лисиц.

Искатели примостились на корточках в своих бесчисленных маленьких ямах и роют, как кроты. И это правда, что кости, которые они находят, идентифицируются. Их хоронят на кладбищах, помещают в мавзолеи, складывают в огромные каменные гробы. И все-таки было бы, пожалуй, лучше оставить этих солдат в покое там, где они отдыхают уже десять или двенадцать лет. Ведь все они — товарищи.

Кажется, они и сами бы не захотели другого. Кажется, сама земля, что над ними, охраняет их, защищает от загребущих рук, ищущих металл и деньги. Ибо между спящими солдатами спит и их оружие. И часто это оружие еще не утратило свою ударную силу.

Достаточно одного удара киркой. Достаточно один раз воткнуть лопату в землю, и все с глухим грохотом взлетает на воздух, свистят осколки, и смерть быстрой рукой хватает искателей. Уже многих разнесло в клочья, многие искалечены, и каждую неделю к ним прибавляются все новые и новые. Смерть, когда-то скосившая солдат, теперь сторожит могилы ею же убитых, а земля хранит их, словно не желая, чтобы они покоились в роскошных мавзолеях, а остались лежать там, где пали в бою.

И над этим земляным саваном время остановилось. Оно остановилось перед неизбывной болью, застывшей между горизонтами, над этим саваном нависли безмолвие, и скорбь, и память.

Карл Брегер во Флери

Машина несется на полном газу вдоль шоссе, шины поют, шоссе прямое, тихо позвякивают стекла, а Страсбург и Мец уже далеко позади. Рядом со мной сидит Карл Брегер и жует хлеб с маслом. Но он явно не собран. В мыслях он где-то в другом месте.

Два часа назад мы пообедали. Такие обеды запоминаются: на закуску нам подали половину омара под майонезом, и всего за двадцать пять франков, а после десерта принесли большую тарелку с различными сырами. Не стану говорить о других аппетитных кушаньях. И когда мы понемногу пришли в себя от этих гастрономических переживаний, Карл начинает подробно излагать свои планы и виды на будущее.

Я мало что смыслю в таких делах — с ними связано множество разных «но» и «если» и всяких расчетов и людей. То ли вследствие удовольствия от омара и выпитого вина, или, возможно, даже оттого, что и омар, и вино достались нам поразительно дешево, но мой друг громоздит одну мечту на другую, и они вырастают штабелем, который теряется где-то высоко-высоко, аж в облаках вокруг Монт Эвереста. Послушать Карла — так он через десять лет станет руководителем фирмы, через двадцать — ее директором, потом генеральным директором, президентом и так далее. А пока что Карл стоит на такой низкой ступеньке этой лестницы, что даже если свалится с нее, то наверняка серьезных травм не получит. Он — банковский служащий и отличается отменным здоровьем. Поэтому уже через два часа после омара он в состоянии съесть добрый ломоть хлеба с маслом. Не буду предвосхищать осуществление его заветных дум, но пока что его одолевают грезы о будущей деятельности в роли руководителя фирмы. Уж таков Карл.

Машина мчится дальше. Деревня за деревней. Островерхие двухскатные крыши, коровы, пестрые женские платья. Осенний ветер и кучи навоза проносятся мимо, поворот за поворотом, спуски, подъемы, и вот уже нет ни аллей, ни деревьев, дороги разветвляются, сужаются, мы обгоняем неуклюжие и громыхливые автобусы с броско намалеванными буквами, с какими-то призывами, а на дорожных указателях появляются названия, перед которыми все должны остановиться.