Тайные архивы русских масонов - Тира Соколовская

На Павла I масоны возлагали большие упования. Еще в бытность его наследником масоны употребили все возможные средства для приобретения его симпатии к своему братству. Лица, окружавшие цесаревича Павла, слыли чуть ли не поголовно масонами, и его воспитатель Панин в масонских стихах воспевается как счастливый старец, которому удалось ввести царское сердце в братство. Князя Куракина Шеш-ковский называет «инструментом» к приведению великого князя в братство. В целях пропаганды масоны чрез посредство архитектора Баженова пересылали цесаревичу масонские книги. Когда же при следствии над кружком Новикова была обнаружена записка Баженова об отношениях Павла Петровича к масонам и императрица письменно запросила об этом великого князя, она получила от него в ответ записку, где им резко отрицалась какая-либо его связь с масонством и все дело выставлялось последствием вымысла. Любопытно, что в числе лиц, осыпанных милостями при восшествии на престол Павла Петровича, находился и виновник докучного «вымысла»: 8 ноября 1796 г. коллежский асессор архитектор Василий Баженов был произведен прямо в действительные статские советники; вскоре он был награжден имениями, а в 1799 г. назначен вице-президентом Академии художеств[6]. «Инструмент» же Куракин тоже осыпается царскими милостями. Не забыты были государем и другие впавшие в опалу масоны Новиковского кружка, а между тем императору Павлу не мог быть неизвестным «зловредный умысел» сих «государственных преступников уловить» его в орден. Допрошенные Лопухин, Тургенев, Трубецкой даже не отрицали желания видеть в ордене великого князя, а Трубецкой откровенно признал на допросе: «Покойный Шварц предлагал нам, чтобы известную особу сделать великим мастером в масонстве в России, а я перед Богом скажу, что, предполагая, что сия особа в чужих краях принята в масоны, согласовался на оное из единого того, чтобы иметь покровителя в оном»[7]. Причастность цесаревича Павла к масонству признавалась тогдашней ходячей молвой; толки расходились лишьв указаниях на время и место, где состоялось это посвящение в масонство. По случаю вступления Павла Петровича за границею в орден, состоявшегося или только предполагавшегося, был составлен особый пролог[8]. Как бы то ни было, первые шаги Павла по вступлении на престол были полны милости по отношению к масонам. Новиков был тотчас же освобожден из крепости[9]. После коронации в Москве у Павла I даже явилась мысль об открытии масонских лож, для чего были собраны влиятельнейшие масоны, но они просили с открытием лож повременить; Павел, как говорят, обошелся с масонами весьма любезно, каждому подал руку и сказал[10]: «В случае надобности пишите ко мне просто, по-братски и без всяких комплиментов». Однако розовые масонские мечты и надежды найти в Павле своего покровителя должны были вскоре поблекнуть: в 1799 г. последовало запрещение масонских лож. Такое изменение во взглядах государя, ранее относившегося к масонству доброжелательно, вполне объясняется его неровным, порывистым, увлекающимся характером. Но Ростопчин причину этой реакции, причину этой перемены в направлении правительственного взгляда приписывает себе: он, дескать, доложил государю, что масоны — опасные люди, что они хороши для наследника престола, а не для самого императора, что они замышляли даже убийство Екатерины II, причем метали между собою жребий на этот террористический акт и жребий пал на Лопухина[11].

Запрещение лож было повторено Александром I в 1802 г., но уже с 1803 г. число масонских лож растет с большой быстротой. В этом именно году, по иностранным источникам, передающим слова флигель-адъютанта Брозина[12], происходила аудиенция известнейшего масона Бебера у государя. Между ними происходил продолжительный разговор, во время которого Бебер изложил сущность масонского учения и испрашивал отмены запрещения масонства в России. Государь, убежденный Бебером, якобы отвечал: «То, что вы мне говорите об этом обществе, меня вынуждает не только оказать ему покровительство, но даже просить о принятии меня в число масонов; полагаете ли вы, что это возможно?» — «Государь, — сказал на это Бебер, — сам я не могу дать вам ответ, но я соберу всех масонов столицы, чтобы им объявить о вашем намерении, и я убежден, что они поспешат пойти навстречу вашим желаниям». По выражению Брозина, ни один русский масон того времени не забыл этих знаменательных слов государя, который будто и был вскоре посвящен в масоны. Как бы то ни было, с этого времени масонские ложи, повторяю, стали размножаться в России.

В Александре I масоны видели в продолжение долгих лет своего покровителя, своего единомышленника, исполненного, собственно говоря, масонскими заветами. Даже не важно, был ли Александр фактически принят в масоны, подвязывался ли ему масонский фартук, посещал ли он масонские ложи. Это вопрос второстепенный. Важно, что Александр, искавший мятежной душой исхода своему нравственному чувству, вечно колеблющийся, представлявший тип ищущего, пристававший то к одной секте, то к другой, был долгое время масоном по духу. Он многие годы не запрещал масонских собраний, не преследовал масонов как религиозных еретиков или политических заговорщиков. И масоны видели поэтому в Александре оплот своему ордену, залог его безмятежного существования и даже процветания; они видели в нем правителя, радевшего о благе подданных. Слагая приветственные песни в честь Александра I, масоны всякий раз, воздавая ему хвалу, вспоминали об его гражданских добродетелях; они подчеркивали, что он — «страж блага, миротворец»; они воспевали его не только за то, что он царь, но за то, что он — «царь и вместе человек»: «он — блага подданных рачитель, он — царь и вместе человек». В масонских ложах ставился иногда портрет государя. 24 августа 1819 г. варшавская масонская ложа извещала виленскую ложу Славянского орла о постановке в ней портрета государя. Та же ложа препровождала в виленскую ложу Доброго пастыря экземпляр песни, составленной по поводу этой постановки портрета. Варшавский великий восток 12 декабря 1818 г. обнадеживал литовскую провинциальную ложу, которая только что получила от петербургской ложи извещение о нежелании входить с нею в соглашения, в покровительстве государя как сочлена[13]. В письме[14], «пущенном» за подписью графа Платера от великой варшавской ложи в великую виленскую ложу, рассеивается опасение последней о закрытии правительством литовских лож, с уверением, что этого не может случиться в царствование Александра I и с советом в случае, если «паче чаяния таковое запрещение последует, не противиться силе, прекратить на время работы и, ожидая благоприятнейших времен, сохранить масонство в своем сердце, оставаться между собою в связи». Масонская муза еще в 1821 г. влагает в уста императора Александра такое двустишие: «Вас не постигнет участь слезна, от прежних бед — я вам оплот!»

Жизнь показала, однако, что эти слова звучат самой горькой иронией и что именно император Александр I официально запретил в России свободнокаменщическое учение.

Обращаясь к документам, касающимся разрешения правительством при Александре I масонства, прежде всего остановлюсь на ответах на вопросные пункты инструкции, данной Вибелю из Германии в 1818 г. На запрос немецкого масона русские масоны отвечали, что здание масонства возобновлено и терпимо в России с 1809 г.[15] Далее, согласно секретному отношению министра внутренних дел к начальнику главного штаба его императорского величества от 9 января 1826 г. за № 13[16], масонские ложи, начавшие устанавливаться в Петербурге и других губерниях с 1804 г., «были просто терпимы, но правительство не распространяло на них никакого посредственного или непосредственного влияния»; в 1810 г. вновь назначенный министр полиции Балашов «пригласил к себе начальников масонских обществ и, предначертав им некоторые в руководство правила, объявил повеление доставлять в министерство полиции ежемесячные отчеты о всем происходящем в собраниях их, которые сам несколько раз посещал»; этот порядок не изменился и при следующем министре полиции, Вязьмитинове, который по временам докладывал государю о масонских ложах, «постоянно уклонялся от всякого непосредственного влияния на управлявших ложами и не входил ни в какое письменное с ними сношение». По слиянии воедино министерств полиции и внутренних дел, новый министр Кочубей объявил тогдашнему великому мастеру директориальной ложи Беберу, что «правительство не требует никакого отчета в распоряжениях, но тогда лишь будет вмешиваться в дела обществ масонских», когда они, не сохранив уважения к тому, что относится к святости религии и к точному исполнению законов, и уклонившись от строгих обязанностей нравственности и гражданского благочиния, «обратят на себя справедливое преследование». Так писал министр внутренних дел В. Ланской. В 1815 г., при возникших в масонстве несогласиях, последствием чего явилось учреждение новой великой управляющей ложи (Астреи), на новых основаниях, приверженцы прежних установлений противились уничтожению существовавшей до того времени управляющей ложи: «принимая во внимание, — значится в протоколе великой директориаль-ной ложи, — что закрытие этой великой мастерской может быть постановлено только нашим августейшим государем, который ее уполномочил (a autorise), и что ложи, оставшиеся верными обряду, который известен этому великодушному императору, не могут выбрать более совершенного устроителя их трудов, чем эта масонская власть», братья порешили возобновить деятельность великой ложи и выбрать должностных лиц. Репрессии начались постепенно и издали. Выше было изложено, что с 1810 г. масонские ложи обязывались доставлять сведения о своей деятельности в министерство, хотя в 1816 г. Александр I при испрошении у него позволения на открытие новой ложи отозвался, что формального разрешения он не дает, но смотрит на все это дело сквозь пальцы[17]. В 1820 г. государь относился к масонам уже с явною недоверчивостью; так, фон Визин не был назначен губернатором только оттого, что был масоном[18].7/19 ноября 1820 г. кн. П.М. Волконский, бывший с государем в Троппау, вскоре после известной семеновской истории писал И.В. Васильчикову: «С некоторого времени государь замечает, что много офицеров разных полков ездят в Кронштадт; так как там существует масонская ложа, вновь устроенная, то весьма может быть, что, будучи под присмотром в Петербурге, не ездят ли они туда, чтобы участвовать в заседаниях без всякого стеснения»[19]. 13 июня 1821 г. тот же Волконский передавал Васильчикову повеление государя навести секретные справки по поводу поездки Эллизена в Торопец на воды, «действительно ли он поехал по этой причине и не остался ли он в самом То-ропце под какими-либо предлогами; так как кавалергарды также там находятся, то велите наблюдать, нет ли сношений между ними»[20]. В 1821 г. последовало запрещение печатания масонских песен. В этом году, 29 июня, кн. А.Н. Голицын сообщал[21] управляющему министерством внутренних дел о последовавшем запрещении печатать «масонские песни и другие сочинения, как и произведения такого сословия, которое не имеет никакого явного характера и никакими открытыми постановлениями и правилами в государстве не дозволено к существованию»; вместе с тем повелевалось, чтобы цензурные комитеты не дозволяли «к напечатанию песен таковых и других сочинений, хотя бы на них и не означалось того, что они издаются от масонских обществ, коль скоро по содержанию их довольно приметно, что они принадлежат к сим обществам». Таким образом, накладывалось цензурное veto на масонскую литературу. В этом же году был избран великим мастером граф Мусин-Пушкин, который письменно уведомил об этом управляющего Министерством внутренних дел; граф Кочубей «о сем извещении доводил до сведения государя императора и, изготовя на основании вышеизложенных правил письменный ответ графу Мусину-Пушкину, испрашивал высочайшее разрешение; его императорскому величеству не угодно было, чтобы письменно о сем было объявлено»[22].