Обратимость (ЛП) - Эшли Энн Дьюал

Неожиданно постель прогибается.

Поворачиваю голову и вижу перед собой улыбающееся лицо брата. Оно совсем близко. В нескольких сантиметрах от моего лба, поэтому я немного отодвигаюсь в сторону.

- Я примерный старший брат. Конечно, я иду в институт, - его глаза прилежно закрываются. – А ты? Может, пропустишь пары хотя бы раз в жизни.

- Папа разозлится.

- Папы здесь нет.

- Опять твоя тупая легкомысленность.

Саша хватает подушку и лениво бросает ее поверх моей головы. Усмехаюсь и, насупившись, легонько даю ему сдачи.

- Чего начинаешь?

- А ты чего? – парирует он. – Ты ведь приехала не для того, чтобы читать мораль? Тоже мне, советы излечившейся дикарки.

- А в чем проблема?

- Проблема в том, что я все равно тебя не послушаю.

Саша поднимается и, шаркая, покидает комнату. Этот парень всегда горбится, даже когда ощущает внеземной прилив сил. И такой недостаток можно было бы списать на неуверенность в себе, робость или трусость. На самом деле ответ кроется в куда более простой, и в то же время сложной вещи: беззаботность, странная беспечность заставляет Сашу не просто жить на широкую ногу, но еще и сгибаться в три погибели от своей же тяжелой ноши. Свобода – спорное слово, бросаться которым могут лишь те, кто ничего не смыслит в жизни. Но мой брат определенно считает себя таковым, ну, или, по крайней мере, хочет считать. От того с детства он привык высказываться, демонстрируя свое «я» во всеобщем неподчинении, в вальяжности, в ленивой небрежности, в горбатой, неторопливой походке, будто времени у него так много, что можно было бы прожить ни одну жизнь, а сразу несколько. Правда, все это лишь глупое притворство, которое поспешило перевоплотиться в плохую привычку. Тот мальчик, не подчиняющийся взрослым и отрицающий все, что попадалось ему под руку, давным-давно вырос. Его мировоззрение поменялось, взгляды смягчились, в отличие от черт лица. Однако повадки прочно врослись в скелет и никуда не делись, не испарились. От того спина его до сих пор такая же полукруглая, как и полумесяц.

Я еще несколько секунд лежу в кровати, думая о том, что вновь должна взять себя в руки. Присутствие брата немного отвлекло меня, но сейчас страх вновь подкатил к горлу, вновь упрямо заявил о себе. Когда человек позволяет мыслям взять контроль над чувствами, он саморучно кидает себя в реку. При этом он прекрасно осознает, что не сможет выбраться, так как абсолютно не умеет плавать, но все равно валится в воду. И я невольно делаю это – прыгаю в темную пучину неразберихи, вспомнив все: и испуганного мальчишку, и изуродованные машины, и кровь, пропитавшую стерильный бинт. Так что же такое сон? Это наши страхи или фантазии? Откуда в голове берутся подобные странные истории, наполненные, порой, нереальными, возмутительными событиями? Есть ли во сне хоть толика смысла? И стоит ли обратить на него внимание? А, может, правильным было бы просто выкинуть кошмар из головы, попросту забыть его? Ведь к чему донимать себя подобными мыслями, когда в реальной жизни и так хватает пищи для размышлений.

Расчесываю волосы, не отводя глаз от собственного отражения. Я изучаю россыпь веснушек, острые скулы и вдруг неуверенно прикусываю губу. Что-то не так. Мое лицо как-то изменилось, стало немного другим – вытянулось что ли. Может, с возрастом человек действительно начинает замечать в себе даже такие маленькие, микроскопические изменения, как эти. Ведь в детстве ты даже не улавливаешь тот момент, когда внезапно становишься старше. Но сейчас, когда за плечами далеко не семь лет, внимание привлекает каждая новая морщинка, каждый серьезный взгляд, каждое сказанное слово. Поджав губы, я надеваю заранее приготовленные вещи, складываю в сумку учебники и тяжело выдыхаю: глупые мысли. Наверно, я не выспалась и поэтому забиваю себе голову всякой чепухой.

Выйдя из комнаты, удивленно вскидываю брови, увидев на кухне одетого брата. Он увлеченно делает бутерброды, строя высокие пирамиды из хлеба, колбасы и листов капусты.

- Саша, - улыбаясь, протягиваю я и останавливаюсь на проходе, - неужели я все-таки посеяла в твоей голове зерно сомнения?

- Нет, - одарив меня, язвительной ухмылкой, отвечает он. – Я хочу заехать к Стасу, узнать, как он себя чувствует.

Выдыхаю и присаживаюсь за стол.

- А я уж подумала.

- Вот и не думай.

Витающий в воздухе аромат сарказма, на самом деле обычная защитная реакция. Когда-то давным-давно, мы могли поделиться друг с другом даже самыми страшными тайнами. Но сейчас.… Нет, мы все те же брат и сестра, несоизмеримо сильно тянущиеся один навстречу другому. Просто теперь между нами появились стены, которые вокруг себя воздвигают все взрослые, неожиданно решившие, будто быть самостоятельным и быть одиноким абсолютно одинаковые вещи.

Холодный октябрь никогда не приносит счастья тем, кто не способен довольствоваться малым. Например, видом из окна. Я в который раз замечаю до боли знакомую картину реки и леса, простирающегося вдоль ее берега, и не могу оторваться. Слишком красиво. Деревья такие яркие: желтые, зеленые, бардовые. Подперев рукой подбородок, я выдыхаю и довольно вытягиваю ноги.

- Хорошо, что ты согласился меня подвезти, - шепчу брату. – Обычно я долго жду автобус. Еще бы ты почаще выбирался по утрам из дома…

- Ты во сколько сегодня возвращается? – резко сменив тему, спрашивает Саша и лениво переключает передачу.

- Как обычно наверно. Часам к четырем.

- Надо к папе съездить. Он просил помочь с машиной.

- А что с ней?

- Это я и хочу выяснить.

Я изучаю похожие веснушки на щеках у брата. Они едва видны. Не то, что у меня. Затем смотрю на его прямой нос, тонкие губы – вдруг в нем тоже что-то изменилось. Но нет. Я не замечаю в Саше никаких перемен. Может, и мне все это почудилось, может, мое лицо вовсе не вытягивалось, а взгляд не становился жестче или тверже. Поправив на коленях и так хорошо лежащую сумку, я вновь возвращаюсь к пейзажу за окном, правда, неожиданно понимаю, что река осталась далеко позади. Теперь вместо леса по бокам высокие здания, чужие машины, спешащие люди. И ничего уже не оправдывает холодный октябрь.

Саша высаживает меня в нескольких метрах от главного входа в институт. Я выбегаю и машу ему рукой. Горстями студенты плетутся к зданию, шепчась и переговариваясь, будто действительно существуют интересные темы для разговоров в половину девятого утра.

Не верьте слухам, на втором курсе университета проблемы только убавляются. Если раньше мысль опоздать или не прийти вызывала дикий ужас – сейчас о ней рассуждают все, кому не лень. А правда, чего бояться, если приходится не студентов заставлять учиться, а учителей учить? Подобная политика вызывает у меня в груди неприятные, горячие ощущения. Я никак не могу понять: зачем люди ходят в институт, если никто из них не задается целью получить высшее образование? Все лишь хотят выйти в открытое море, иными словами расширить свои потенциальные границы, найти новых знакомых, завязать связи, провести неплохо время, отведенное на отрочество и юность. Но в том ли смысл? Потратить столько нервов на государственные экзамены, потратить столько денег и времени на репетиторов, чтобы в конечном итоге просто числиться в институте, но никак в нем не учиться? Нет. Я явно этого не понимаю. Крепко сжимаю в пальцах, не поместившиеся в сумке, книги и высоко держу подбородок. Возможно, внутри существует тот самый соблазн, перетягивающий к себе на берег всех хороших и нехороших людей. Но я не поддамся. Да, институтская жизнь – это действительно борьба. Правда, борьба не с учителями, а с самим собой.