Вне времен - Говард Лавкрафт

музея Кабо отличалась таким консерватизмом и скромностью, что ни одному репортеру или очеркисту и в голову не приходило вторгнуться в его бессобытийные пределы ради статьи в газете, которая оказалась бы способной расшевелить публику.

Шумиха началась весной 1931 года, когда приобретение вовсе уж экстравагантных экспонатов — а именно: диковинных предметов и необъяснимо хорошо сохранившихся тел, найденных в гробницах близ французского города Аверуань, под почти исчезнувшими и приобретшими зловещую известность руинами Шато Фоссесфламм — вынесло музей на газетные столбцы как нечто выдающееся. Верная своей манере «работать локтями» городская газета «Бостон Пиллар» заказала своему очеркисту, для воскресного номера, большую статью о новых приобретениях и посоветовала приправить ее общим описанием музея; но этот молодой человек — по имени Стюарт Рейнолдс, — наткнувшись на давно всем известную чудовищную мумию, увидел в ней материал для сенсации куда более сногсшибательной нежели описание вновь приобретенных находок, ради которых его и послал сюда редактор. Поверхностное знакомство с теософскими трудами, увлечение вымыслами таких писателей, как полковник Черчуорд и Льюис Спенс, повествующих об исчезнувших континентах и забытых первобытных цивилизациях, одарили Рейнолдса особым вкусом к любой реликвии вечности.

В музее журналист долго досаждал всем бесконечными и не всегда умными вопросами, а также требованиями помочь ему сфотографировать мумию в необычных ракурсах, для чего понадобилось без конца передвигать ее то туда, то сюда. В музейной библиотеке, расположенной в подвальном этаже, он часами разглядывал странный металлический цилиндр и свиток, снимая их под разными углами, а также запечатлев во всех подробностях загадочный иероглифический текст. Он попросил показать все книги, хоть в какой-то мере относящиеся к примитивным культурам и затонувшим континентам, а потом по три часа в день делал выписки из них, покидая музей только для того, чтобы тут же поспешить в Кембридж, где можно было полистать (если получить разрешение), в библиотеке Уайденера, этот ужасный, запретный «Некрономикон».

5 апреля большая его статья появилась в воскресном номере «Бостон Пиллара» — обильно уснащенная фотографиями мумии, цилиндра и свитка с иероглифами, написанная как бы с глуповатой усмешкой, в обычном инфантильном духе, в каком газета привыкла вещать в угоду широкому кругу своих умственно незрелых читателей. Полная несообразностей, преувеличений, потуг на сенсацию, она в точности соответствовала тому роду статей, какие обычно возбуждают поверхностный и недолгий интерес черни, — и в результате еще недавно малолюдные, полные тишины залы музея заполнились тупо глазеющими и болтливыми толпами, каких величавый его интерьер прежде не знавал никогда.

При всем инфантилизме статьи приходили в музей и умные, образованные посетители — фотографии в ней говорили сами за себя, — ведь случается и многим серьезным людям заглядывать в «Бостон Пиллар». Вспоминаю, например, одного странного посетителя, появившегося в музее в ноябре, — темнолицего, в тюрбане, с густой бородой, с каким-то вымученным, неестественным голосом и удивительно бесстрастным лицом, с неловкими руками, затянутыми в нелепо выглядевшие здесь белые перчатки; он сказал, что живет в трущобах Уэст-Энда, и назвался именем Свами Чандрагупта. Малый этот оказался феноменальным эрудитом в оккультных науках и, по-видимому, был глубоко и серьезно тронут близостью иероглифов свитка с некоторыми знаками и символами забытого древнего мира, о котором, по его признанию, он составил себе широкое интуитивное представление.

В июне известность мумии выплеснулась за пределы Бостона, и в адрес музея от оккультистов и других знатоков мистических учений посыпались вопросы, а также требования выслать фотографии. Это, в общем, не слишком радовало персонал музея, поскольку наше чисто научное учреждение не симпатизирует всяким фантастам и мечтателям, и все же мы деликатно отвечали на все письма. Одним из результатов такой переписки явилась высокоученая статья знаменитого новоорлеанского мистика Этьен-Лорана де Мариньи в журнале «Оккультревю», где он доказывал абсолютное тождество многих геометрических орнаментов цилиндра и иероглифов свитка некоторым идеограммам зловещего значения (транскрибированных с первобытных монолитов и, по слуху, с тайных ритуалов засекретившихся банд знатоков-эзотериков и приверженцев культов), которые воспроизведены в чудовищной «Черной книге», а также в труде фон Юнцта «Сокровенные культы».

Де Мариньи припомнил ужасную смерть фон Юнцта, случившуюся в 1840 году, спустя год после опубликования в Дюссельдорфе зловещей его книги, и рассказал о леденящих кровь легендах и прочих в достаточной степени подозрительных источниках информации, которыми пользовался ученый. Главное же, он подчеркивал поразительно близкое отношение этих легенд к затронутой теме — легенд, с которыми фон Юнцт связывал большинство воспроизводимых им идеограмм. Никто не мог отрицать того факта, что древние предания, настойчиво упоминавшие о цилиндре и свитке, явным образом имели прямое отношение к экспонатам музея, но при всем том они характеризовались такой захватывающей дух экстравагантностью — включая совершенно неимоверные диапазоны времен и невероятные, фантастические аномалии забытого древнего мира, — что намного легче было восхищаться ими, нежели поверить в них.

А восхищению публики поистине не было предела, так как перепечатки в прессе шли повсеместно. Статьи с многочисленными иллюстрациями, рассказывающие или кратко передающие суть легенд из «Черной книги», многословно распространяющиеся об ужасе, внушаемом мумией, сравнивающие орнамент на цилиндре и иероглифы свитка со знаками, воспроизведенными фон Юнцтом, и пускающиеся в самые дикие, самые нелепые и иррациональные измышления и теории, — такие статьи появились всюду. Число посетителей музея утроилось, а всеобъемлющий характер вспыхнувшего вдруг интереса подтверждался избытком получаемой нами корреспонденции — по большей части бессодержательной. Похоже, мумия и ее происхождение создали — для людей с воображением — достойного соперника депрессии, ставшей в 1931 и 1932 годах главной темой для разговоров. Что касается меня, то главный эффект всего этого фурора состоял в том, что мне поневоле пришлось одолеть чудовищный том фон Юнцта в сокращенном издании «Голден Гоблин» — и это внимательное чтение, с одной стороны, заставило меня не раз испытать головокружение и тошноту, но вместе с тем и поблагодарить судьбу за то, что она избавила меня от диких гнусностей последовавшего вскоре полного издания текста.

III

Древние толки и слухи, приведенные в «Черной книге» и связанные с орнаментами и символами, столь близко родственными знакам и иероглифам свитка и цилиндра, и в самом деле ошеломляли и внушали немалый страх. Преодолев неимоверную гряду веков — поверх всех цивилизаций, рас и государств, какие только нам известны — они сосредоточились вокруг исчезнувшего народа и сгинувшего континента, относящихся к баснословно далеким, туманным, первоначальным временам… вокруг того народа и континента, к которым древнейшее предание относит имя Му и о которых на первобытном языке Наакаль говорится с огромным пиететом: они процветали двести тысяч лет назад, когда Европа была еще прибежищем неких гибридных существ, а не дожившая до