InDriver: От Якутска до Кремниевой долины - Арсен Томский

хулиганы, если за нами нет ни одного угона? Автомобиль принадлежал дяде одного из нас. Эта модель была известна своими небольшими габаритами и одновременно очень громким звуком двигателя. А именно в этом агрегате был еще и снят глушитель, что делало его рекордсменом по издаваемым децибелам. Чтобы никого не разбудить, мы тихо откатили машину метров на триста от двора, только потом завели «с толкача» и поехали кататься по ночному городу, издавая победный рев однолитровым движком. Пребывая в адреналиновом возбуждении от совершенного деяния, мы, как настоящие криминальные элементы, решили раздобыть оружие. Один из нас вспомнил, что у его друга есть пневматическая винтовка. Знаете, из таких стреляли оловянными пульками в жестяных зайцев в тирах. Пока мы ехали к другу, нам навстречу попался патрульный милицейский УАЗ. Заметив, что за рулем подростки, патруль немедленно развернулся, догнал нас и потребовал остановиться. В ответ мы вжали педаль газа в пол, и началась бешеная погоня по всему городу. На окраине на очередном повороте нас выкинуло в кювет, попытка убежать завершилась через пару сотен метров – мы оказались перед огромной оградой из колючей проволоки, протянутой по периметру какого-то охраняемого объекта. Милиционеры настигли нас и прямо там жестоко избили, надели наручники и увезли в отделение. Избежал этой участи только самый маленький из нашей компании – он спрятался в лежащей рядом покрышке от большого грузовика и его не заметили. В милиции каждого из нас сфотографировали и собирались завести дела. Но вскоре, уже на рассвете, приехал владелец автомобиля. К нашему счастью, он сказал, что не намерен подавать заявление, и договорился, чтобы всех отпустили. Нам повезло, что он был дядей одного из нас. В противном случае нам светила как минимум постановка на учет в инспекции по делам несовершеннолетних, как максимум – спецшкола для малолетних преступников. И вряд ли бы я тогда написал эту книгу.

Заикание у меня возникло, когда мне было года четыре. Передалось мне оно от отца. Не знаю, как это происходит, видимо, ребенок начинает бессознательно повторять поведение самого сильного человека рядом. Говорят, на это еще повлиял сильный испуг, когда на меня сверху, с сарая, прыгнула овчарка и укусила. В любом случае у меня не врожденное физиологическое неизлечимое заикание, а приобретенное, так называемый логоневроз. Иногда он был почти незаметен, а иногда обострялся так, что я предпочитал не выходить из дома.

Нормально говорящим даже сложно представить, насколько бывает унизительно, стыдно и тяжело ребенку или подростку стоять перед другим человеком или, еще хуже, группой людей и, бледнея и напрягаясь, пытаться выговорить несколько простых слов.

Заикание усиливало мое социальное отторжение среди ровесников, принижало самооценку. Это настоящая беда для любого ребенка, и, если вы видите таких детей или взрослых, пожалуйста, будьте с ними деликатны и добры. Учите своих детей относиться по-доброму к любому проявлению ограниченных физических возможностей у людей. Чьей-то вины в этом нет. Это просто данность, данность природы, и стыдиться тут нечего. Бороться с заиканием тяжело. Я потратил на развитие коммуникативных способностей много усилий – об этом будет ниже – и полностью от логоневроза так и не избавился, но почти не замечаю его теперь и считаю еще одной своей яркой особенностью. На самом деле в жизни, как в спорте: если тебе пришлось преодолевать дистанцию с утяжелителями на ногах и ты все равно победил – твой успех гораздо более значителен, чем если бы ты бежал налегке. Интересно, что заикание всегда ограждало меня от ненужных речей и общения, держало на расстоянии от политики, заставляло концентрироваться на работе. В этом смысле оно было для меня ценным даром судьбы.

Отец избавился от заикания, когда ему было около сорока лет. Я потом спрашивал, как ему это удалось. Он ответил просто: решил, что ему нечего стесняться. На самом деле в этом подходе есть глубокая мысль, и если сформулировать и развернуть ее, добавив мой собственный опыт, и донести до других людей, страдающих от логоневроза, это может им здорово помочь. Если получится, я постараюсь в будущем развить эту тему в том или ином виде – возможно, даже напишу отдельную книгу.

Начиная с двенадцати лет, каждый год в летние каникулы я работал в деревне. Мы занимались прополкой капусты на полях местного совхоза или охотились на сусликов, поедавших урожай на полях. Но в основном я в составе школьных и студенческих стройотрядов делал деревянные изгороди вдоль опушки леса, предназначенные для того, чтобы коровы и лошади не уходили в тайгу, где они могли погибнуть, заблудившись, или где их мог задрать медведь. За лето мы строили по 15–30 километров, это было тяжело для городского подростка, но зато я впервые почувствовал, что такое настоящий труд и что такое заработанные трудом деньги. Тогда же я научился работать топором, пилой и другими инструментами. Не могу не сказать и о романтике совместного труда с такими же, как ты, молодыми парнями и девушками, о красивейших закатах, о самом вкусном в мире обеде из макарон по-флотски, который ешь, сидя на свежесрубленном тобой дереве в тенистом северном лесу, о купании и волейболе после трудового дня и походах на дискотеки в соседние деревни, сопровождавшихся разными приключениями. Мне кажется, такой опыт физической работы очень полезен. Даже не знаю, как его получить сейчас в условиях города, особенно с учетом законодательных ограничений по использованию детского труда.

В начале учебы в девятом классе, в сентябре, вдруг обнаружилось, что двоих моих друзей-одноклассников с нами нет. Они были первыми отличниками в потоке и за это больше других терпели унижения и побои. Позвонив им, я узнал удивительную новость: ребята перешли в физико-математическую школу при Якутском государственном университете – РФМШ ЯГУ. Но больше всего меня потрясло то, что в этой школе, по их словам, есть настоящие компьютеры и учеников пускают на них работать и играть! Это фактически было единственное место в Якутске, где школьники имели доступ к компьютерам. После этого мною, при поддержке мамы, было предпринято все возможное, чтобы перейти в эту школу, к своей давней мечте – компьютерам.

Приемная кампания уже завершилась, и изрядную часть моих оценок за восьмой класс составляли тройки, но, несмотря на это, меня приняли. Свою роль сыграли хорошие оценки по математике и геометрии, а кроме того, учителя предположили, что мне должны были передаться способности от отца, к тому моменту являвшегося признанной звездой математического сообщества Якутии, первого в истории доктора наук по математическому направлению среди саха.

Надо сказать, что предположения я оправдал почти сразу, правда довольно своеобразно. Через пару недель после