Иными глазами Очерки шанхайской жизни - Наталия Ильина

— У меня на руках пики… А она пас… У него длинная черва — а он — пас…

Из приличия меня спросили:

— Вы играете в бридж?

— Нет, — скромно сказала я.

Раздались громкие возгласы удивленья и возмущенья. Можно было подумать, что я призналась в неумении читать и писать. После чего с того конца стола с новой силой послышалось:

— Без козырей… а он пас… три трефы и одна пика на руках, а он…

— «А завтра утром проснешься и опять ничего, кроме водки и кроме карт» — тихо вспоминала я, предоставленная самой себе.

Впрочем, я недолго оставалась предоставленной самой себе. Прибежала опоздавшая дама — маленькая, шустрая, подвижная.

Шустрая дама быстро со всеми поздоровалась и, воспользовавшись моей беззащитностью, немедленно меня атаковала:

— Вы видели мою картину: «Снова закат»? Нет? Как же это вы! Непременно зайдите ко мне взглянуть. Очень удачно — все говорят! А художник Кисточкин, так тот прямо сказал: «Милая, вы гениальны! Милая, говорит, место этой картины в Парижском Салоне». Тема очень простая: закат и на этом фоне умирающий солдат. Над ним, наклонившись, сестра милосердия. Особенно мне удалось выражение небесного сострадания на лице сестры. Она смотрит, как будто говорит: «Боже, за что?» И в правом ее плече и в повороте шеи — выражение отчаянья. И прекрасно получилась, сжатая в кулак, рука умирающего. В этом кулаке — и ужас перед смертью, и покорность неизбежному, и юный задор, и беззаветная храбрость и… Да, кстати, почему вы не были на собрании литературного содружества: «Воскресенье — день ненастный?» Я там читала свои последние стихи. Все очень хвалили. Я сейчас вам прочту. Начинается так:

Наступаем. Наступаем. ПулеметыГрохочут где-то у реки.Закат в крови. У нашей ротыНа солнце ярко горят штыки…

Поэт Закатиславов так прямо и сказал, что это замечательно! Он говорит, что одной строчкой, этими «штыками, горящими на солнце», я схватила, почувствовала и передала всю поэзию войны. И еще есть строчка, от которой он в восторге. Вот: «упал, не дышит. На запад, на запад шагают войска». Понимаете мысль: он погиб, но наступление продолжается. Один человек, маленький винтик — он выпал, но машина… Закатиславов назвал это стихотворение гениальным! Вы его не знаете? Ну что вы! Это восходящее светило. Он у меня каждый день обедает. Непременно, непременно приходите на наше литературное собрание. Я приготовила доклад о Репине. «Репин и русская береза». Начинается так: «Репин — гениальный русский художник…»

Все было ясно: передо мной сидела бессмертная чеховская «попрыгунья», незабвенная Ольга Ивановна, которая немного пишет, немного поет, немного рисует и устраивает у себя «салон», где собираются знаменитости. «Попрыгунья» тоже читает произведения своего пера или показывает произведения своей кисти, после чего все, выразив восхищенье, потирая руки идут в столовую, где накрыт холодный ужин…

Тем временем остальные чеховские герои со скучающими лицами заказывали завтрак и жаловались на то, что здесь плохо кормят. Потом жаловались, что здесь долго не подают, а моя соседка, радуясь случаю поговорить перед аудиторией, щебетала:

— Ах, я совсем не умею ждать! Я такая темпераментная! Это во мне говорит татарская кровь. Мои предки скакали на необъезженных лошадях. Помните у Блока: «Скачи, скачи, степная кобылица». Или: «Несись, несись…», не помню… Мне иногда хочется сделать что-нибудь безумное!..

А дама из типа «душечек» тихо рассказывала своей соседке:

— Мой Васичка говорит, что золото очень поднялось в цене. Он говорит, что сейчас — это лучший вклад. Он говорит, что подарит мне несколько золотых колец. Сейчас, знаете, такие тяжелые времена! Как сохранить деньги? Единственный выход, Васичка говорит, это пока покупать золото… Я не знаю, почему все так обрадовались открытию второго фронта. Васичка мой совсем не радовался. Он пришел домой и говорит: Маничка, говорит, теперь жди: цена на сахарин упадет. Вторжение, говорит, началось. Я так руками и всплеснула: Как же говорю, Васичка, мы теперь будем? Он ведь у меня сахарином торгует. И вот все говорят, что Германии очень плохо и она скоро проиграет войну и Япония тоже, и мы хотя и русские и рады, конечно, но Васичка говорит, что нечего уж очень радоваться, потому что, говорит, теперь цены на медикаменты тоже, возможно, будут падать. А он ведь давно у меня закупил аспирин и выжидает, чтобы цена поднялась…

«Попрыгунья» забыла обо мне и набросилась на соседа слева, которому, как я слышала, читала свои стихи: «Наступаем, наступаем…»

Так как теперь война — самая модная тема, то «попрыгуньи» пишут, говорят и читают о войне. Они всегда пристально следят за модой. В сущности же, как и во времена Чехова, они пишут, говорят и читают только о себе.

— Я открываю две бубны, а он — пас, — азартно неслось с другого конца стола.

— …и такая тоска. Муж говорит: Сонечка, хочешь новое платье? У меня удачная комбинация с мылом и я все равно хотел тебе сделать подарок. И представьте, милая, даже платья не хотелось! Давно мечтала о синем шерстяном с золотой вышивкой и вдруг — неинтересно! Непременно пойду завтра к доктору. Нервы совсем разгулялись. Жизнь такая скучная. И эта война. Американских чулок во всем городе не достанешь…

Обедом все остались недовольны. Говорили, что сладкое — ужасно. Совершенно безвкусное. И, вообще, месяц назад кормили гораздо лучше.

Картежники страшно нервничали. Они выглядели, как люди, которые опаздывают на поезд, и лихорадочно посматривали на часы. В три — у них был назначен бридж. Они очень торопились. Сладкого не ели. Хором прокричали: «Пас» и быстро исчезли.

Попрыгунья побежала не то на выставку, не то на собрание кружка «Воскресенье — день ненастный». На прощанье сказала, что мы с ней понимаем друг друга, что общество этих людей — ужасно, «настоящее болото», и что мне необходимо пойти с ней немедленно не то на выставку, не то на собрание кружка.

Но я с ней не пошла. Я была уверена, что и там я опять встречу чеховских героев.

На сегодня чеховских героев было достаточно…

На улице было душно. Газетчики продавали экстренный выпуск военных новостей.

И просто не верилось, что где-то в мире грохочет война и ежедневно, ежечасно умирают люди…

СЕЛЕДКА В ШАЛЯПИНЕ

Видела собственными глазами.

На портрет Федора Ивановича Шаляпина, небрежно вырванный кем-то из журнала, продавец равнодушно бросил селедку. Селедочное туловище покрыло лицо Шаляпина. Продавец привычной рукой завернул селедку в портрет, покупатель заплатил, взял покупку и вышел.