Висимские рассказы - Юрий Согрин

– Ма-ам, иди сюда! – раздался из-за деревьев Пашкин крик.

Мать обеспокоенно поспешила на зов. Отодвинув ветки, она увидела присевшего на корточки сына.

– Что случилось? – встревожено спросила она.

– Да ничего, чего ты всполошилась? – Пашка приподнял лежащую на земле ветку. – Смотри!!!

Под веткой спрятался целый выводок белых грибов: в середине стоял гриб покрупнее, он был как бы за старшего, а вокруг него в своеобразном хороводе блестели мокрыми шляпками ещё с десяток боровичков.

– Ничего себе!.. – удивилась мать. – Как же ты их нашёл под веткой-то?

– А запнулся об эту ветку и чуть не упал…

– Это они специально её приподняли, чтобы ты запнулся и мимо не прошёл, – рассмеялась мать. – Эх, жалко Сашка эту красоту не видит. Ты давай, быстрее здесь, догонять его надо.

В это время откуда-то издалека послышался Сашкин голос:

– Э-эй, вы где та-ам?!

– Вот, я же говорю – потеряет нас, – всполошилась мать и тут же громко крикнула:

– И-дём, и-дём!

На покосе мать и Сашка сели перебирать грибы и готовить их к варке. Особых проблем эта процедура не вызывала: во-первых, грибы были влажные и легко промывались в журчащей рядом речке, а, во-вторых, непонравившиеся или сильно поломанные грибы тут же летели в сторону, никто их особо не жалел.

– Белочки да зайчики съедят, – шутила при этом мать.

Пашка тем временем разводил костёр, это была его прямая, хотя никем и не установленная обязанность. И получалось это у него хорошо, костёр разгорелся быстро, несмотря на непрекращающийся дождь.

– А ты куда залезла! – вдруг громко прикрикнул он, обернувшись к избушке. – Вот я тебя!..

– На кого ты там? – спросила подошедшая мать.

– Да вон, на эту вот проныру, – показал Пашка в сторону шмыгнувшей из избушки Дымки.

– Так это она от дождя туда спряталась, не ругайся. На-ка вот, принимай.

Мать подала наполненные до краёв грибами котелки.

– Давайте, варите, и про суп не забудьте, а я пока пойду, покошу.

– Так и я пойду, Сашка один справится. Косильщик-то из него всё равно пока никудышный…

Вжик-вжик, вжик-вжик – весело забегали оселки-брусочки по косам. Косить в такую погоду – одно удовольствие: и не жарко, и комары с мошками попрятались, да и трава такая мягкая, что не приходится часто точить косу – коси себе и коси.

Пашке из покосных дел всегда больше всего нравилась косьба. Вроде и считается, что занятие это очень трудное, а ему нравилось. Нравилось, как поёт при этом материна коса, свою он, как ни прислушивался, почему-то не слышал. Нравилось собирать попавшие под косу грибы и складывать их на какой-нибудь пенёк или возвышенное место, чтобы по окончании работы пробежаться по прокосевам с корзиной и вернуться, наполнив её до краёв. Нравилось, оглянувшись назад, видеть ровные валки скошенной травы. А в последнее время косьба нравилась Пашке ещё и потому, что в неофициальном соревновании с матерью стал он косить быстрее и накашивать больше. Пришло умение и, даже можно сказать, опыт. В связи с этим Пашка часто вспоминал изречение Обручева, висевшее в школе над их классной доской: «Умение, как и мускулы, растёт при тренировке». Ничего не скажешь – правильные слова.

А ведь было время, когда Пашка косить не умел совсем. Отец умер, а косить некому. Тогда мать стала приглашать помощников: то алкаша какого-нибудь местного, то Пашкиного дружка Федьку. Но им всем нужно было платить за работу, платить же частенько было нечем. И мать всеми правдами и неправдами старалась поскорее научить этому, казалось бы, немудрёному делу Пашку. Сначала она дала сыну самую маленькую косу. Потом стала посылать его на самые лёгкие полянки, где трава была мягкой и шелковистой, падающей от одного прикосновения острого жала косы. Когда приходили сторонние помощники, она посылала Пашку выкашивать скрытые от глаз елани. И он втянулся, пообвык, а теперь вот даже и мать обгоняет.

Правда, не обошлась эта учёба без неприятностей. Как-то Пашка точил свою косу, и в это время ему на ногу из скошенной травы прыгнула большущая жаба. От неожиданности Пашка дёрнулся, оселок сорвался с косы, и Пашка полоснул острым жалом по руке. Большой палец на правой руке был разрезан вдоль почти напополам. Пашка зажал рану и бегом бросился к матери.

– Батюшки! – всплеснула та руками. – И как же тебя угораздило?! На вот платок, потуже завяжи. Сашка!! Беги в избушку, сахарный песок принеси. Да побыстрее!

Сашка убежал. Мать задумчиво посмотрела на чайник.

– Вода-то кипячёная. Ну-ка, давай немного кровь обмоем.

Мать сняла повязку с Пашкиной руки.

– Да-а, работать долго ты теперь не сможешь… – И, с досадой стукнув себя по ноге, продолжила: – И как ты так неосторожно?..

– Да жаба там прыгнула… – начал оправдываться Пашка.

– Жаба, жаба… Ты, что, никогда жаб не видел, что ли?..

В этот момент прибежал Сашка. Мать густо посыпала обмытую Пашкину рану сахарным песком, туго перевязала её и раздражённо буркнула:

– Иди вон… грибы собирай, работничек…

В тот год тяжёлой работы Пашке долго не давали. Так, унести-принести, кушать приготовить… Но, благодаря народному средству – сахарному песку, рана уже через неделю зажила и, что интересно, не оставила после себя никакого шрама-рубца.

И вот теперь Пашка был, что называется, «за коренного».

– Мам, а ты слышишь, как моя коса поёт?

– Да слышу, слышу. Ты уж не в первый раз спрашиваешь.

– А я вот не слышу. Зато твою прекрасно слышу.

– Господи! Да отвяжешься ты когда-нибудь или нет? Слышу – не слышу!.. Коси, давай, пока трава мокрая.

Пашка глубоко вздохнул и, что-то бормоча себе под нос, взялся за косу. Мать прислушалась: что он там бормочет? А Пашка в такт взмахам косы тихо приговаривал: «Коси – коса – пока – роса». Мать улыбнулась: «Совсем мужичком стал. Эвон какой валок-то сзади себя оставляет, меня обошёл. Жаль отец этого не видит…».

А за Пашкой, действительно, росли один за другим валки скошенной травы. Он их не раскидывал, не тратил время. Сашка потом раскидает. Сейчас же шёл противный мелкий дождь, и трава всё равно не просохнет.

«Ко-си – ко-са – по-ка – ро-са», – приговаривал Пашка, всё дальше уходя по прокосеву от матери. Косьба была в разгаре.

Когда гребёшь – отдыхать некогда

Ну, вот, всё, что можно было скосить – скошено. На лесных полянах лежит в ожидании солнышка и ветра скошенная трава. Ждёт, когда её обсушит и обдует, ждёт и боится – как бы дождь не пошёл. Впрочем, говорить, что всего этого ждёт скошенная трава – это, скорее, образное сравнение. На самом деле все в ожидании, все «на нервах», конечно же, косари-покосники.

В такие дни на покосе начинается настоящий аврал. Всё бегом, всё без перерыва-перекура. Ни о каких грибах и ягодах даже думать некогда. Счёт времени идёт на минуты. И перекусить приходится наскоро сухим пайком. Готовить некогда, некогда костёр разжигать. Всё бегом, бегом, бегом…

Мать постоянно подгоняла младшего сына:

– Что ты всё копошишься?! Поторапливайся, давай.

А Сашка гундел в ответ:

– Да я и так тороплюсь. Что, я виноват, что ли, что слепни меня кусают?

– А нас с Пашкой почему не кусают? – удивилась мать.

– Ну, не знаю… Шевелитесь, наверно, больше…

– Так и ты пошевеливайся! А то ведь съедят тебя совсем, что мы без тебя делать-то будем?

Пашка, быстро орудуя граблями, прислушивался к разговору и не мог понять, шутят мать с братом или серьёзно говорят. Ему было некогда встревать в этот балаган – он работал. Грабли в его руках мелькали, словно часть какого-то механизма. Туда, сюда, вверх, вниз. Он сгребал подсохшее сено к середине поляны, туда, где намечалось поставить копну.

– Сашка, давай от леса сено тащи!

– А как я его потащу-то? Его вон сколько…

– Так я тебе же показывал, как – на граблях. Собери кучу побольше да поплотнее, подсунь под неё грабли и тащи во-он туда, к центру. Понял?

– Чего тут не понять, – буркнул в ответ Сашка и принялся собирать кучу.

Пашка занялся своим делом, но через пару минут обернулся, чтобы проверить, правильно ли делает брат. И тут же громко закричал:

– Ты, что, обалдуй, делаешь?! Ты же так зубья у грабель сломаешь, да и сено с места не сдвинешь.

– Почему? – не понял Сашка.

– Да потому, что зубья-то нужно вверх повернуть, в сено, а ты их в землю воткнул. Ты, что, тупой, что ли?

– Ма-ам, – тут же захныкал Сашка, – а чего он обзывается?

– Он не обзывается, – откликнулась мать. – Он тебя уму-разуму учит, подсказывает. Кто тебе ещё-то подскажет? А ты не обижайся, лучше запоминай. В жизни-то всё пригодится. Вы ведь одни у меня помощники.

Если честно, то Пашка не любил эту греблю, а делал всё только потому, что это надо было делать. Ему не нравилась изматывающая жара. Ему не нравилось колючее сено, постоянно попадающее под рубашку. Ему не нравились муравьи, прыгающие с сена и больно кусающие везде, где находили место. Ему не нравилась вся эта авральная спешка, шараханье от набежавшей тучки и много ещё, чего не нравилось во времени, называемом греблей.