Сны натощак, или Клятва Горациев - Татьяна Первушина

Яна испугалась. Очень. Потому что глаза у головы были очень страшные – навыкате, рот искривлен, волосы спутаны, а цвет кожи неестественно желт, несмотря на обилие оттенков всех цветов на щеках и под глазами.

Вообще создавалось впечатление, что это кто-то пошутил и выставил на всеобщее обозрение экспонат рижского исторического музея, демонстрирующего средневековые казни. Яна была в этом музее еще маленькой, но из памяти ее никак не хотели стираться ужасные сцены повешения, колесования и прочего средневекового мракобесия. Вот и сейчас она очень надеялась на то, что голова на столе – это просто муляж. Конечно, успокаивала себя Быстрова, сейчас все разъяснится: хозяин квартиры, вероятно, делал фрагменты для какого-нибудь музея или театра; по каким-то, пока необъяснимым причинам, его убили, и он не доделал голову на заказ. Яна еще успела подумать: из чего этот дядька, интересно, головы делает: вся комната пропиталась какими-то жуткими запахами…

С трудом оторвав завороженный взгляд от страшной головы, Яна посмотрела на другую сторону огромной комнаты и увидела большую белую кровать; вокруг нее столпилось несколько человек, среди которых возвышался старший следователь прокуратуры Соловьев. Он первый обернулся, заметив вошедших и, грустно улыбнувшись, подал Яне знак подойти ближе.

Быстрова постаралась выполнить его просьбу как можно тише: сердце слишком гулко стучало у нее в груди, и она ступала буквально на цыпочках, чтобы не привлекать всеобщего внимания своим появлением. Но это ей, увы, не удалось. Потому что подойдя вплотную к кровати, Быстрова тут же схватилась за рукав Соловьева одной рукой, а другой зажала себе рот. На кровати лежало чье-то тело, но… без головы.

Разом прокрутив в мыслях фрагменты увиденного за последние две минуты, Яна резко повернулась на сто восемьдесят градусов и с мычанием ринулась по коридору. Добежав до все еще стоящих в коридоре врачей, она вопросительно замычала, не отрывая руки ото рта. Один из докторов все понял и рассеянно махнул рукой, показывая местонахождение санузла.

Холодная вода, которой Яна в течение пяти минут поливала лицо, наконец-то помогла обрести ясность мыслей. Быстрова, конечно, за время своей частносыщицкой деятельности видела уже много убитых, но чтобы вот такое… Даже не поддается осмыслению – отсечь человеку голову! Нет, на такую дикость нормальный человек явно не способен.

Выключив воду, Быстрова развернулась, и, не вытирая лица, с которого холодными капельками стекала влага, сцепив зубы, вернулась в страшную спальню. По счастью, головы на столе уже не было. Вероятно, ее уже «упаковали» на экспертизу. Тело на кровати тоже отсутствовало. Быстрова сосчитала до десяти и почувствовала себя вполне сносно.

Соловьев, о чем-то беседовавший с Репниным, увидев бледную, словно мел, Яну, молча показал на стул у окна, помог ей сесть и негромко добавил:

– А твоя Пучкова оказалась не такой слабонервной. Даже не пискнула – с интересом изучила все фрагменты тела, что оставил нам преступник.

– Олег, давай не будем вдаваться в подробности, – слабым голосом попросила Яна. – Ты лучше расскажи, кого здесь убили, и что ты обо всем этом думаешь.

– Ну, значит, так, – перекатился следователь с носков на пятки и обратно, – убит известный писатель Марат Аркадьевич Заволжский. Слыхала, наверное, о таком?

– Это тот, который написал «Смелее, в бой, мой генерал»? – робко предположила Яна. – Она не очень хорошо была знакома с творчеством современных литераторов, но радио в машине все же иногда слушала. Во всяком случае, фамилия Заволжский частенько упоминалась в различных эфирах.

– Вот-вот, «смелее в бой», – подтвердил Соловьев. – Убит он был, вероятно, еще вчера, во второй половине дня. Во всяком случае, предварительный осмотр тела показал именно это. В дальнейшем медэксперты определят точное время смерти, – он обернулся на кровать. – Орудие убийства – предположительно что-то вроде меча, взятого, видимо, из коллекции хозяина. – Яна тут же вспомнила, как она проходила мимо полузакрытой комнаты, в которой висела шкура леопарда.

– Кто же его обнаружил? – все еще поеживаясь, спросила Быстрова. – Кому так повезло? – Ей было не по себе: она стеснялась своей слабохарактерности и хотела побыстрее начать помогать следствию. А увидев Маргошу, которая деловито, словно раскормленный голубь на базаре, расхаживала вокруг страшной кровати, она совершенно пришла в себя и даже встала со стула.

Соловьев тем временем отвернулся и о чем-то вполголоса спросил криминалиста.

– Так я и думал, – разочарованно протянул он, снова оборачиваясь к Быстровой, – никаких отпечатков…

– Ну, так кто первым увидел тело? – спросила Яна уже более твердым голосом Соловьева.

– Да соседка. Она и милицию вызвала. Кстати, очень интересная молодая дамочка, – хмыкнул отчего-то Олег. – Если хочешь, пойдем на кухню. Серега Репнин как раз начал допрашивать ее, так сказать, на скорую руку.

Они вместе прошли в кухню, которая, скорее, напоминала небольшую деревенскую избу: примерно сорок метров, обитые деревянными лакированными дощечками со всех сторон, впечатляли. Развешанные на стенах предметы домашней утвари «под старину», в «духе народных традиций» придавали «избе» вид музейной экспозиции. В глубине стояла встроенная кухонная мебель, тоже «с русским духом». А посреди «избы», словно гигантский гриб-боровик, высился дубовый стол на одной толстой ноге. Вокруг стола были расставлены ручной работы резные стулья с высокими спинками.

На одном из таких стульев и сидела красивая молодая девушка с огненно-рыжей копной волос («везет же мне сегодня на рыжих», – подумала Быстрова, вспомнив молодого хамоватого врачишку). Тонкой изящной ручкой рыжая девица трепетно сжимала белый батистовый платочек, которым изредка, с большой аккуратностью промакивала вокруг глаз. Вся ее заплаканная острая мордочка напоминала лисичку, во всяком случае Яна определенно сравнила ее с маленькой лесной хищницей. Рядом с рыжей сидел хмурый Сергей Репнин («ежик», как давно окрестили его Яна и Маргоша за непослушно торчащие во все стороны короткие волосы) и, включив диктофон, вполголоса задавал обычные в данной ситуации вопросы.

– Значит, вы говорите, Марина Витальевна, – прибавил «ежик» децибел своему голосу, увидев входящих в кухню Соловьева и сыщиц, – что Марат Аркадьевич вчера сам вам позвонил и попросил зайти?

– Да, – слабым, слегка подрагивающим голоском стала отвечать «лисичка», теребя воланчик пестрого шелкового халатика, – он позвонил мне и сказал, что неважно себя чувствует, что просит меня поскорее зайти…

– А почему именно вам он позвонил? – наседал «ежик», – вы были, простите, в каких-то особых с ним отношениях?

– Ну, как вам не стыдно! О чем вы таком говорите, – с укоризной взглянула рыжая на «ежа» и тут же снова опустила глаза. – Марат Аркадьевич, как бы это сказать, ну в общем, он платил мне за то, что я иногда прихожу к нему, убираю квартиру, когда домработница вместе с его семьей уезжает на дачу, покупаю продукты, даю лекарства… Знаете, – внезапно, словно вспомнив что-то хорошее, оживилась она, – Марат Аркадьевич ведь гений, он такой известный писатель, ему, естественно, не гоже заниматься хозяйством… Да и не умеет он этого делать… – Рыжая закашлялась, – не умел, простите, – она театрально промокнула платочком около глаз и снова затараторила, – вообще я ведь рядом живу, в этом же подъезде, только на шестом этаже. Родителей у меня нет… С детства… Ну, да это к делу не относится. Сначала с тетей Полей жила, а потом и тетя умерла. Но Марат Аркадьевич, он очень хороший…он не дал меня в детский дом сплавить. Стал моим опекуном, нянечку оплачивал, помогал с учебой в школе, в общем меня с детства опекал… Жалел, что ли… То подарок какой подарит на день рождения, то на Новый год сладостями завалит… И жена его, Наталья Николавна, всегда со мной очень приветлива. Она, когда я выросла, даже поручала мне заботиться о Марате Аркадьевиче, пока ее самой дома нет: доверяла. Потому что уже много-много лет мы все вместе тут… соседи…

Исчерпав, видимо, весь свой запас красноречия, рыжая замолчала и, деловито поправив на груди халатик, выжидающе уставилась на Репнина.

– В котором часу он позвонил вам вчера? – спросил Олег Соловьев, присаживаясь на один из резных стульев.

– Было что-то около пяти вечера, – задумалась на секунду Марина, – да, да, точно, я еще подумала, когда он позвонил, что на закате многим людям нехорошо делается – вегето-сосудистая система шалит, перестраивается к ночи.

– Вы медик? – удивленно вскинул брови Соловьев.

– Нет, а почему вы спрашиваете? – в свою очередь удивилась Марина.

– Ну вы про вегето-сосудистую систему так интересно рассказываете…

– Ах, это, – улыбнулась Марина, – так это я от тети Поли знаю. У нее все время гипертонические крисы были. Она и умерла-то после одного из таких вот крисов – сердце не выдержало… Поэтому я все про давление знаю, – вздохнула Марина.