Могила галеонов - Мартин Стивен

Джордж разжал свои медвежьи объятия и выпустил Грэшема. Повернувшись к Маниону, он сказал, обращаясь к нему:

— Ты опять говоришь его милости правду? Я же тебя предупреждал! Я ведь знаю его дольше твоего. Надо ему льстить. Люди богатые не воспринимают правду. Особенно люди молодые, у которых ум не в голове, а в чреслах.

Он протянул Маниону свою лапу как равному, и тот пожал ее. Джордж нравился слуге, не обращавшему внимания на его внешность. Манион судил о людях по их сердцу, а сердце у Джорджа было большим и справедливым.

— Нынче вечером лести и так будет довольно, — заметил Грэшем, открывая бутылку доброго испанского вина, принесенного слугой из погреба. Если и было что-то странное в том, что два джентльмена и слуга вместе сидели за бутылкой, то никто из троих уж точно не замечал подобных вещей.

— Все верно, — сказал Джордж. — Королеве будут говорить, будто танцует она несравненно, выше всяких похвал, и что она вообще идеал красоты. В ее честь тут же напишут несколько сонетов, хотя она — старуха, бледная, как беленая стенка.

— Ты ведь сообщишь об этом сегодня ее величеству, не так ли? — осведомился Грэшем невинным тоном. — Интересно, что тогда случится с твоей головой?

— Моя голова крепче держится на плечах, чем твоя, Генри, — ответил Джордж. В его тоне появилась неожиданная резкость, удивившая его друга. — Говорю тебе, ты играешь с огнем! Кому-кому, а тебе сегодня лести не дождаться. Ты столкнешься только с завистью, если не с ненавистью. Ты все еще намерен оставаться одним из людей Уолсингема? Сейчас наступили опасные времена.

Уолсингем являлся главным шпионом Елизаветы. Человек пожилой и подорвавший свое здоровье, он долгое время финансировал из собственного кармана обширнейшую и достаточно вредоносную сеть информаторов в Европе. Уолсингем завербовал Грэшема, когда тот еще был бедным студентом-первокурсником. Когда же благодаря неожиданному наследству Грэшем вдруг сделался сказочно богат, то остался на службе у Уолсингема: Генри не мог обходиться без чувства риска и игры с опасностью, ставшими для него чем-то вроде зелья.

— Жизнь вообще штука опасная, — заметил он беспечно.

При всех своих дурачествах Джордж Уиллоби обладал острым умом. Он также до странности хорошо знал придворную жизнь. Если Грэшем чувствовал себя по-настоящему только в Кембридже, то для Джорджа стали повседневной жизнью рассуждения о том, кто — в фаворе, а кто — не в фаворе, чья звезда сейчас восходит, а чья уже закатилась. Странно, но человек, столь простой с виду, обожал заниматься жизнью ненадежного придворного мира.

— Но именно сейчас время на редкость опасное, — возразил он. — И опасное вдвойне с тех пор, как мы решили казнить королеву Марию Шотландскую.

Грэшем ничего не ответил.

В жилах Марии Стюарт, дважды законной королевы — и Франции, и Шотландии, текло достаточное количество крови английских королей, и она могла стать не только преемницей королевы Елизаветы, но и ее наследницей в настоящее время. Она бежала в Англию, когда Шотландия восстала против нее, и, к несчастью для себя, оказалась пленницей своей кузины Елизаветы, хотя и потом Мария оставалась центром заговоров. И вот в феврале ее казнили. Одна королева приказала убить другую. Католическая королева была убита по воле незаконнорожденной протестантки Елизаветы. Причем Генри Грэшем знал: он до конца своих дней будет сожалеть о той роли, которую он сам сыграл в этом деле.

— Хоть ты лично и участвовал в этом, — продолжал Джордж, подливая себе вина, — многие у нас говорят, что казнь Марии Шотландской — роковая ошибка. В политическом смысле это действительно так.

— Уолсингем придерживался совсем другого мнения, — сказал Грэшем. — Он считал, что держать у нас католичку — королеву с законными правами на престол — значит пригреть змею на груди и провоцировать свержение Елизаветы. Кажется, я достаточно точно его цитирую.

— Можешь цитировать его как угодно, но не забывай: в наше время все меньше людей к нему прислушиваются. — Джордж в возбуждении встал со своего места. — Ты никогда не знал жизни двора, — продолжал он, обращаясь к другу, словно отец, наставляющий сына. — То, что столь долго считалось само собой разумеющимся, теперь больше таковым не является. Королева постарела, Генри, пусть говорить так для придворного и значит рисковать головой. И лорд Бэрли стар…

При этих словах все трое встали и преувеличенно низко поклонились друг другу. Чужаку это показалось бы странным, но трое молодых людей лишь выполнили издавна принятый у них ритуал, совершаемый, когда они упоминали Бэрли, статс-секретаря королевы, поскольку лорд Бэрли отличался слишком большим пристрастием к протокольным формальностям.

— Смейтесь-смейтесь, — заметил Манион, — только не забывайте: вы смеетесь над самым могущественным человеком в Англии.

— В самом деле? — переспросил Джордж. — Скорее, он считался таковым раньше. Ходят слухи, будто он выжил из ума. Старая гвардия уходит, надо осознать это. Уолсингем серьезно болен. У королевы нет наследника, да нет и ясного закона о престолонаследии. Диво ли, что при дворе начинается смута? У нас довольно внутренних угроз, чтобы добавлять к ним еще и внешние.

— Внешние? — переспросил Грэшем, невольно заинтересованный.

— Да, после казни королевы-католички при дворе началась настоящая паника. Для Испании это событие стало последней каплей.

Король Филипп Испанский однажды уже правил Англией в качестве супруга Марии. Сие обстоятельство и злосчастное родство с Тюдорами дали Испании некоторые основания для притязаний на английский трон. Но самое главное — Филипп, и так уже имевший власть над многими странами, яро ненавидел протестантскую Англию, восставшую против римско-католического правления. Джордж захохотал, вспомнив в связи с этим пикантную шутку.

— Наши епископы наложили в штаны, — сказал он. — Говорят, один из них упал в обморок, когда кто-то жарил мясо на огне. Сказал: запах напоминает ему запах костров инквизиции. — Говорят еще, половина наших епископов начала учить испанский язык, — усмехнулся Грэшем.

— Да многие из них и на родном языке говорят через пень колоду, — заметил Манион. Он не жаловал, во-первых, английское духовенство, а во-вторых — испанцев.

— А что серьезные люди при дворе думают о престолонаследии? — спросил Грэшем. Джордж должен знать подобные вещи. Если об этом вообще что-то говорится, то ему это известно. Ближайшим наследником, вероятно, считают Якова VI Шотландского, сына казненной Марии Стюарт.

— Мнения разделились, — отвечал Джордж. — Одни ставят на короля Испании, другие — на короля Шотландии; есть и такие, которые считают, что королеве еще не поздно выйти замуж за кого-то из английских аристократов, человека моложе ее, и тогда мы получим короля.