Нас научили - Виктор Мясников

А что, если в самом деле убьют? Ей сочувственное звание солдатской вдовы, какие-то льготы, наверное. Дочке пенсия, поди, побольше будущих алиментов. Да и ему никаких забот, как жить дальше. Лежи себе и руки накрест...

Тогда, в апреле, батальон построили прощаться. Окостенелые бледные цветы, эмалевая зелень жестяных листьев, прямые черные ленты с желтыми завитками букв: "Боевому товарищу..." Туго обтянутый транспарантным сатином узенький торец гроба, блестящие точки гвоздей. Юлдашев лежал в новенькой парадке. Ремень тоже был новенький, как с витрины Военторга, бляха вычищена до нестерпимого зеркального блеска, режет глаза. Солнце падает в широкие проемы окон, бляха сверкает - расплывчатый бллик прилип к потолку...

И он мог бы вот так же "сесть на пику". Юлдашев умер мгновенно - удар в сердце. Очень даже просто. А потом замполит полка ронял бы сухие слова, они падали бы в неотзывчивую тишину и шуршали робким подавленным эхом. Четыре гвоздя - и вперед ногами в громыхающий цинк, сверкающий морозными узорами. Леха Трушкин, земляк, прикрывая лицо черной коробкой, заварил бы последнее окно...

Мать жалко. Как там в песне? "Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда". Да ещё какая-нибудь паскуда на памятнике нацарапает "козел-вэвэшник". Разве его вина, что в Афган поехали другие? Собрал как-то замполит в ленкомнате и давай дрючить. Вас, мол, не зеков охранять призвали, на них никто нападать не собирается, а, наоборот, народ от них защищать. И если кто ещё рапорт о переводе туда напишет, пойдет нужники чистить. Все равно пока что никого не перевели в афганскую дивизию. Замполита самого, оказывается, за такие рапорты комдив лично отчехвостил.

... А ротный прямо-таки оскорбил. Сунул в тихий уголок сонтренаж отрабатывать да ещё помощничками наказал. Один - трус записной, у другого псина, окромя жратвы, ни черта не чует. Ясно, негодный пес, собак в розыске всегда не хватает. Не их к Постникову, а его к ним приставили, чтоб чего не стряслось. ""Приглядывай за войском"" Приглядит, служба медом не покажется.

Портянки высохли, можно выдвигаться в засаду. Да если бы ОН мог здесь появиться, послал бы ротный сюда этакое войско? Ни хрена, сам бы залег!

Доведя зернистую кирзу до матовой гладкости, кинул щетку Тукташву:

Насмоли как следует, по воде пойдем.

3. 09. 1984.

Щегловское счастье - пролеживать охапки подвялых трав, дуть чай, сколько влезет, лелея за щекой гладкий камешек карамели. И никаких тебе построений, разводов, нарядов, караулов...

А Постникову тоскливо. Он сидит и курит, подперши спиной костлявый черный дубок, у кромки речной старицы. Ровная глянцевая поверхность словно покрыта целлофаном. Маленькие тускло-оловянные рыбки тычутся в него, и, когда проклевывают, выплескивается кружок воды.

Третий вечер наступил, ротный смены не прислал. Что и требовалось доказать. Значит, не поймали... Надо продукты поберечь.

Лето спокойное было, до этого случая всего один побег, да и тот смешной. Со стройки зек через канализационный коллектор выполз. Не любят на зоне бегунов, потому как потом всякие ущемления сыплются. Закладывали контролерам, что решетку в колодце пилят, все равно те прохлопали. А на другой день беглеца милиция в городе подобрала - пьяный вдрызг валялся и в кармане почти полторы тысячи. То ли выиграл, то ли чужой тайничок раскурковал - водятся в зоне денежки - да и решил гульнуть. Погулял, на два года добавки раскрутился.

Прошлый год куда круче заворачивалось - побег за побегом. И все какие-то мерзкие, с убийствами, грабежами, разбойными нападениями. Один подонок девчонку одиннадцатилетнюю изнасиловал. Потом, на закрытом суде, с ней эпилептический припадок случился. Слова вымолвить не смогла - "ф-ф" - и упала на прямую спину. Все замерли от неожиданности. В пыльной пустоте маленького зала дробно заколотили детские локотки, бился затылок, метались по нечистому полу короткие русые косички. Страшно закричала мать, одетая в черное, как на похоронах...

В перерыве заседания всем караулом били в судебной камере: под дых, по почкам, под ребра. Зек только охал, но ни разу не вскрикнул. Адвокатша, сама ещё девчонка, весь перерыв не появлялась, где-то ревела, а защитную речь еле выговорила, глядя в пол. Размотали строгача на полную катушку. Хуже расстрела. Живым не выйдет с зоны, а соплей-вафлей нахлебается вышше крыши, и сами же зеки за поруганного ребенка кончат лютой смертью. Били и после суда, в автозаке, пока везли в СИЗО, до кровавой мочи.

Не мог тогда Постников спать после отбоя, все думал о девчушке той, о Светке своей маленькой, о зеке... Знал ведь, подлец, на что идет, - все равно изловят, а вернут в зону - растерзают мужики, у которых на воле пацанки с портфельчиками бегают да в скакалки прыгают. И молчал, когда в шесть кулаков месили. Принимал как должное. А заорал бы - оставили. За такие дела солдату в трибунал загреметь можно. И тут дошло до Постникова, что и он вызверился, не лучше этого зека стал. Но не содрогнулся, не ужаснулся, не было раскаянья в душе - молчала совесть, или что там за нее. И с холодным любопытством опытного слесаря-механосборщика принялся разбираться, что за машина такая - конвойная служба. Как это его, взрослого человека, вроде неглупого и как будто порядочного, обкатало так лихо всего за год, что он и не заметил своего превращения?

Солдат спит - служба идет? Где-то, может, и так, только не во внутренних войсках. Здесь служба, так уж служба - глаз не сомкнешь. А сон это почти отлет на гражданку - и увольнение, и отпуск, которые редким везунчикам перепадают за два года - ох каких долгих! - года. Сон для конвойника - святое. Молодым бы только на койку упасть - понятное дело, а кто по второму году службу тянет, ещё понятнее - из караулов не вылезают по пять, семь, десять дней, а то и по три недели! Являются с кровяными от недосыпа глазами, еле хрипя задубелыми от курева и чифира глотками. Только Постников урывает кусочек казенного сна - думает, рисует в голове шестеренки. И вроде правильный механизм получается: крутнется маховик завертелась вся механика, и ты - колесико зубчатое, хочешь не хочешь, а вертись со всеми. Да не хватает чего-то, вроде как в пустоте, на холостом ходу машина работает. Дошло, наконец, что конвой - только малая часть всего механизма, периферийный узел. И пошли передачи - конические и червячные, ременные да цепные - к другим группам, узлам и деталям. Завертелись бесчисленные колесики на невидимых, нематериальных осях приказов, статей и положений. Скользили колесики с оси на ось, притирались, скрипели и лопались. Те, что сработаны из бывалой закаленной стали, напрочь мололи все, что послабее; входили в зацеп друг с другом - искры сыпались и зубья крошились... Работал чудовищный агрегат - судьбодробилка... Давно когда-то машину разогнали, так и шурует с тех пор без остановки. Сама себя подстегивает, сама себя притормаживает, чтобы вразнос не пошла.

И он, ефрейтор Постников, замначкар, колесико на оси Устава боевой службы. Сцепляется колесико зубчиками с гражданами осужденными. Только на миг с каждым соприкасается, на четверть оборота, а притирается. И не только жаргон воровской перенимает, всякие "шмоны" да "макли", но и озверение зековское. А те озверением друг от дружки заряжаются, да от... охраны. И нет никакого выхода - работает машина.

Вот и сейчас сидит Постников, тоскует, бросает чинарики в воду, тычутся в них оловянные рыбки да и отплывают ни с чем.

Эх, отмотает он свои два года и будет постепенно забывать. Отвыкать. А тут не то что говорить, думать на людском языке разучился, все через тыр-тыр-мать. Пусть другие ночами ворочаются, соображают, для чего это народ сажают в лагеря, как картошку, да окучивают. Перевоспитывать? Что-то не в ту сторону перевоспитывают. Сел за пьяный подзатыльник, а вышел домушником, и уже ни в закон не верит, ни в советскую власть. Через полгода снова на нарах. Зек - это на всю жизнь. Раньше на лбу клеймо выжигали, ноздри рвали - не смоешь. Сейчас бумаги клеймят - тоже не человек. Может, для наказания садят? Может, да не столько государство наказывает, сколь сами зеки один другого давят и жмут, аж до петли и до побега. Блатные-то больше в кинофильмах сбегают, чем в натуре. Для тех и в зоне коньячок находится. А бегут в основном "обиженные", которым куда ни кинь - кругом клин. Вот и этот сорвался, расстрел себе обеспечил. И будет до последнего патрона отстреливаться - все равно не жить...

5. 09. 84.

Беспокойный, горячий ребенок карабкался под плащ-палаткой на грудь. Он влажно дышал в шею, теплые завитки челки щекотали губы. "Дочуня, как же ты в школу ходишь, такая маленькая?" - поразился Постников и вспомнил, что он ещё в армии. Неудобное чувство невозможности появилось в затылке. "Я в армии", - откликнулось неудобное чувство и сделалось деревянным шариком. Голова скатывалась с него, но что-то мешало под щекой. "Я в армии, в засаде..." - с удивлением подтвердил Постников, но дочки уже не было, а просто горячая струйка крови ритмично выплескивалась из артерии. "Мне перерезали горло", - с удивлением, почти удовлетворенный догадкой, подтвердил он. Тело ослабло, а ногам стало холодно, будто их накрыли мокрой простыней. "Вот и все. Кровь выбежит, и я усну уже насовсем".