Родишься только раз - Бранка Юрца

Там его вылечили, но на фронт больше не послали. Его послали в Марибор. Надзирателем. В Мариборе тоже была большая, огромная тюрьма.

Отец поехал за хлебом. Мы поехали за отцом, а заодно и за хлебом.

Когда я подросла, родители решили отдать меня в монастырскую школу. Они выбрали эту школу потому, что на словенском языке в то время в Мариборе обучали только монахини.

Когда мама привела меня в монастырь, то оказалось, что первый класс уже переполнен.

Я с удивлением разглядывала монахинь, их бледные, прозрачные лица, белые крахмальные косынки, покрывавшие чуть не весь лоб, ниспадавшие на спину черные накидки.

— Сестра Клементина, — сказала одна монахиня, — давайте запишем эту девочку! Эта уж будет последней. У нее такая смышленая мордашка!

Монахини переглянулись, и сестра Клементина взялась за перо.

— Как тебя зовут?

— Когда родилась?

— Двадцать седьмого апреля, — ответила за меня мама.

— Метрическое свидетельство у вас есть?

— Нет, — ответила мама.

— Напишите, чтоб вам прислали. Метрика — это документ. Память может подвести, а документ есть документ, документу нельзя не верить.

Мы написали Тышлерам, за границу, в Италию. Через некоторое время пришло метрическое свидетельство, документ над документами. Крапивский священник послал нам его за подписью и печатью.

В метрическом свидетельстве, которое сопровождает человека до самой могилы, черным по белому было написано, что я родилась двадцать четвертого мая.

Ничего не попишешь! Документ есть документ, память же может подвести. Так вот и случилось, что у меня до сих пор два дня рождения.

Во всех документах, без которых не проживешь, написано, что я родилась в мае, дома же все знают — со слов мамы, которая дала мне жизнь, а также со слов отца, который в тот день напился! — что я родилась в апреле, за три дня до маминого дня рождения.

Мы не отмечали ничьи дни рождения. Вышла заминка с моим днем рождения, вышла заминка с моим именем Бранка, которое отец нашел в каком-то календаре. Ежегодно 17 октября мама давала мне целую тарелку сладкого винограда и весело говорила:

— Вот тебе на именины. На именины и на день рождения. Все равно не знаем, какой настоящий. Так оно лучше!

Мамины синие глаза сияли. Виноградины, полные сладкого сока, улыбались мне, и я досыта наедалась чудесного спелого винограда.

Я всегда выздоравливала

Моей маме на всю жизнь запомнился первый визит к врачу.

В Крапиве не было врача. Он был в Комене. Туда-то и поехала она со своим отцом, когда ему сосной придавило ногу.

Со станции шли пешком. Одной рукой дед опирался на палку, другой держался за Ханету.

Вошли в кабинет. Дед снял кепку, как того требует приличие, и застыл на пороге.

Врач даже не взглянул на вошедшего.

— Добрый день, — сказал дед.

Дочка молчит, как и подобает девчонке. Ждет, когда врач поздоровается с ними. А он будто воды в рот набрал. Сидит себе за столом и головы не поднимает.

— Ну-с, зачем пожаловали? — наконец спросил врач, все еще глядя в свои бумаги.

Дед словно язык проглотил. Он все стоял и мял в руках кепку.

— Добрый день, — повторил он наконец.

Дочка по-прежнему молчит и смотрит попеременно то на отца, то на врача. На душе-у нее тяжело. Если б врач приветил отца, у него бы, наверное, развязался язык.

Врач поднял глаза и раздраженно спросил:

— Так зачем же пожаловали?

Дед кашлянул. Веки у него дрогнули, кепка чуть не выпала из рук. Он закивал головой, как бы в знак приветствия, и еще раз сказал дрожащим голосом:

— Добрый день!

Дочка смотрит на врача в белом халате и с тяжелым сердцем думает: „Никак, он встал сегодня с левой ноги!“

Врач поднялся. Глаза его грозно сверкнули, усы под носом встопорщились.

— Добрый день! Добрый день! Добрый день! — затрещал он как трещотка. — Сыт по горло вашим „добрым днем!“. Скажите лучше, зачем пришли?

Дочка смотрит на отца, на его искалеченную ногу. Неужели врач не понимает, зачем он потащился в эдакую даль?

Так вот наша семья и узнала, как обстоит дело с врачами, и старалась обходиться без них. Мама, присутствовавшая при унижении своего отца, питала к ним особую неприязнь.

Но ей пришлось пойти к врачу, когда заболела я.

Разумеется, она бы не понесла меня к врачу, не живи мы в то время в Копере.

Копер! В ту пору это был маленький несуразный приморский городок с тесными улочками и переулками, густо застроенными узкими двухэтажными домами с крутыми лестницами.

Жизнь людей проходила у всех на виду.

Все в доме знали, кто когда встает и ложится, у кого что готовится на обед и на ужин, кто из соседей затеял стирку. Через улицу была протянута веревка, на которой сушилось белье, и решительно все могли видеть, хорошо ли оно простирано.

Семейные ссоры тотчас же делались общим достоянием.

А уж про детский плач и говорить нечего. Он прорывался сквозь стены, полы и перекрытия, проникал за все перегородки.

Однажды я заболела. В сильном жару металась на постели, плакала и кричала до хрипоты.

Устав от крика, я засыпала, но, едва проснувшись, с красными, пылающими щеками, вновь принималась плакать. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если б в один прекрасный день к нам не сбежались женщины со всей округи. С ожесточением дергали они колокольчик на двери и настоятельно требовали, чтобы мама показала меня врачу.

— Без врача помрет! — в один голос заявили соседки.

Мама взяла меня на руки и, ласково улыбнувшись, стала тетешкать. Я успокоилась и тоже заулыбалась, а по щекам еще текли крупные слезы.

— Видите, — сказала мама. — Плач и смех — один грех.

— Нет, нет, ребенок очень болен! Несите его к врачу!

— Что вы так беспокоитесь за мою дочь?

Женщины ушли, но мои родители не на шутку встревожились и решили показать меня врачу, сколько бы это ни стоило.

— Пойдем к врачу! — сказала мама.

— А зачем? — спросила я.

— Затем. Ты нездорова. А врач тебя вылечит.

Мама надела на меня новое красное платьице в красный горох. Я рада была обновке и не упрямилась.

Всю дорогу мама несла меня на руках. Очень довольная, я прижималась к ней все крепче и крепче.

Наконец пришли к врачу. Мужчина в белом халате открыл дверь приемной со словами:

— Заходите, пожалуйста!

Мама вошла.

Я прильнула к ней всем телом.

— Добрый день! — приветствовал нас доктор. — Стало быть, болен ребенок. Так что же с ним?

Мама, уже выучившая наизусть все, что надо было сказать врачу, заговорила:

— Жар у нее. Отчего, не знаю. Словно в паутине запуталась, никак не вырвется. Мы очень беспокоимся.

— Хорошо сделали, что пришли, — заметил доктор и показал на стол. — Поставьте ее сюда и разденьте! Сейчас я ее осмотрю…

Мама поставила меня на стол, и я тут же начала кривляться и дрыгать ногами. Она легонько шлепнула меня и выпрямила, но я никак не желала стоять на чужом столе и то и дело подгибала свои еще нетвердые ноги.

— Стой, не вертись! — уговаривала меня мама.

— Не хочу! Не хочу! — кричала я.

— Доктору надо осмотреть тебя! Сейчас я тебя раздену. Будь умницей, веди себя как следует!

Белый халат врача внушал мне непреодолимый страх. Я ни за что не хотела раздеваться! Я хотела только к маме на руки!

Мама сердито приподняла меня, посадила на стол и начала расстегивать красное платьице.

Испугавшись за платье и туфельки, я подняла дикий рев. Я кричала, всхлипывала и изо всех сил колотила маму.

— Поскорее, пожалуйста, — с заметным нетерпением сказал доктор. — У меня нет времени, я не могу ждать, когда ребенок утихомирится!

Мама в сильнейшем замешательстве взмолилась:

— Успокойся, очень тебя прошу!

— Нет! Нет! Нет!

Потеряв терпение, мама стала срывать с меня одежду. Я брыкалась, дрыгала ногами, молотила ее кулачками и тянула за белую кружевную кофту.

Но исход боя был уже предрешен. Еще мгновение — и мое новое платье до пят лежало на белом столе. А пока я пыталась примириться с поражением, мама сняла с меня рубашку и трусы.

Теперь я орала во все горло, бросая косые, враждебные взгляды то на врача, то на маму, которая не защитила меня от чужого человека. По моим щекам ручьем текли слезы гнева и ярости.

Мама со стыда готова была провалиться сквозь землю.

— Ох, — сказала она, заливаясь краской, — ребенок такой нервный.

Доктор вскинул на нее удивленные глаза, изогнул правую бровь и спросил:

— Нервный?

Желая спасти его от колотушек, мама взяла мои руки и крепко прижала их к бокам.

— Вы это утверждаете? — слова его резали, как ножом. — Вы, милая, не знаете, что такое нервы. Ребенок просто невоспитан! В этом все дело!

Мама побледнела и потупилась.