Останется с тобою навсегда - Илья Вергасов

По-своему, по-особому изображена здесь и сама война - в органичном взаимодействии отдельных боевых операций и схваток с событиями, развернутыми панорамно и масштабно. Подобно своему герою, который в одном из наиболее напряженных батальных эпизодов поднимается на простреливаемую, обжигаемую взрывами колокольню, писатель стремится найти для нас и для себя наиудобнейший наблюдательный пункт для максимально широкого действенного обзора. Примечательно, что это - круг видимости командира стрелкового полка, той самой фигуры, которая, согласно утверждению генерала Гартнова из того же романа, представляет собой "опорный столб" в современной войне. Наверное, есть нечто первооткрывательское в этом обстоятельстве, в том, что Илья Вергасов, используя личный командирский опыт, наметил еще одну точку изображения войны, занимающую промежуточное, но принципиально важное положение между окопом переднего края и командным пунктом командующего армией или фронтом. Тем самым писатель внес пусть несколько запоздалую, но весомую лепту в известные литературные искания и споры насчет этих самых "точек".

Не менее значительное достоинство романа - воссозданная здесь поучительная и верная правде картина воспитания и становления молодого командира. В свое время этот своеобразный "педагогический процесс" занимал Леонида Соболева, определив одно из генеральных направлений его творческих раздумий и открытий от "Капитального ремонта" до "Зеленого луча". Над сходной темой, опираясь на большой документальный материал и рассказы фронтовиков, много работал и Александр Бек в "Волоколамском шоссе" и повестях, продолживших эту книгу уже в послевоенные годы.

Илья Вергасов и здесь находит собственный убедительный ракурс. За всем, что происходит с Тимаковым, мы следим "изнутри", вместе с ним переживая и срывы его, и удачи, и уколы самолюбия, и мучительные ожоги непоправимых ошибок. И отсюда же, через восприятие героя, особенно благодарно воспринимается атмосфера суровой и сердечной требовательности, которой окружают "заводного" комполка его старшие по званию и возрасту товарищи - генералы Гартнов, Бочкарев, Епифанов. Не спуская ни малейшего промаха, ни единого партизанского "заскока", ни на минуту не давая забыть об огромности и значительности задач, возложенных на плечи этого совсем еще молодого человека, они настойчиво, бережно помогают ему развить и утвердить нужные качества, направляют, дисциплинируют, облагораживают его энергию и дерзость.

Эта линия человеческих и профессиональных отношений является одной из самых удачных и перспективных в романе. Закономерно, что как раз на этом направлении наметилось особо занимающее писателя "противоборство" между неуемным Тимаковым и полковником Мотяшкиным - аккуратным, "правильным" службистом, не ведающим ни срывов, ни ошибок. "Партизанские" качества Тимакова, за коими ощутимо проступает присущее ему творческое начало, беспокоят и возмущают Мотяшкина. Сам он никогда не переступает пределы круга, отведенного ему параграфами устава, и одну из насущных своих обязанностей видит в том, чтобы и других людей держать в той же узде. Столкновение Тимакова с этим его "антиподом", как определил Мотяшкина сам писатель в одном из своих выступлений на страницах "Литературной газеты", продолжаются с переменным успехом на протяжении романа. И хотя они завершаются в пользу героя, Вергасов считал, что ему так и не удалось до конца обнажить этот непростой конфликт, и счел необходимым продолжить его исследование.

Точно так же не захотел он расстаться и с Константином Тимаковым. Сразу же по окончании романа "Останется с тобою навсегда..." он начал новый роман под названием "Горький миндаль", в котором обратился к дальнейшей послевоенной судьбе своего героя, к временам, которые были особенно чреваты для Тимакова столкновениями с мотяшкиными всех рангов и мастей.

Когда работа над этой книгой была в самом разгаре, Вергасов, не оставляя ее, приступил к реализации еще одного замысла - созданию романа "Доверие", где начал изображать события 1922-1923 годов. Главными героями здесь стали родители Тимакова - его отец, уполномоченный ЧК по борьбе с бандитизмом на Кубани, мать, которая, похоронив мужа, павшего в бою с врагами, отважно приняла на свои плечи всю тяжесть суровых лет и судьбу осиротевших ребятишек. И еще лежала на писательском столе почти завершенная рукопись романа "Оккупация" - Вергасов оставался верен своей главной теме, военной...

Илья Захарович вновь писал о трудных временах и жестоких испытаниях, в которых закалялись сердца и характеры советских людей. И сама эта его работа стала испытанием и подвигом, ибо трудился он, будучи тяжело больным, одолевая страдания и мобилизуя последние силы огромной волевой устремленностью, все с тем же презирающим смерть и беду тимаковским азартом. И, несмотря ни на что, вновь вышел победителем из этой воистину смертельной схватки, потому что все три произведения были завершены и подготовлены к встрече с читателями.

Горько думать, что автор не дождался этой встречи. 29 января 1981 года Илья Захарович скончался.

Тем дороже для нас его книги, воссоздающие образ неистового, навеки молодого поколения, еще при жизни вошедшего в легенду.

Вс. Сурганов

1

Войлочные тучи неподвижным шатром накрыли белую, как гигантский саван, яйлу. Лишь изредка взгляд упирался в сосенку, острой верхушкой пробившую снежную толщу. Наст тверд, скользко, каждый шаг отдается болью в коленных чашечках: вещевой мешок со всем моим партизанским достоянием - спасительное одеяло, пара сухого белья, лоскуток от парашюта, два автоматных диска, набитых патронами, котелок, шесть штук сухарей и пачка пшенного концентрата - тяжелеет и тяжелеет.

Четыре тысячи двести одиннадцать... двести двенадцать... Пальцы правой ноги упираются в узкий носок трофейного ботинка на номер меньше, чем я обычно ношу... Четыре тысячи двести двадцать пять... двести двадцать шесть... За моей спиной шагает начальник штаба, дыша с астматическим посвистом в бронхах.

- Константин Николаевич, время для привала, - раздается его голос с хрипотцой.

Четыре тысячи двести сорок два... двести сорок три...

Начштаба, охнув, падает:

- Да не могу больше, хоть убей. Судорогой свело всего.

Я помогаю встать ему на ноги.

- Ну еще с полтысячи шагов, Алексей Петрович. Пошли, пошли!

Четыре тысячи двести шестьдесят два... двести шестьдесят три...

- Окончательно запорем людей, - бормочет он недовольно.

- А если "рама" застукает? Поштучно всех пересчитают.

- Какая разница? За ночь троих-то потеряли.

- Большая. Во-первых, они не побегут прямиком в штаб карателей с рапортом, а во-вторых, пошагали, пошагали дальше.