В случае беды - Жорж Сименон

– В приемной вас ждут, – доложила мне Борденав, подняв голову над зеленым абажуром своей лампы.

Она скорее белокурая, чем рыжая, но, потея, пахнет точь-в-точь как рыжие.

– Кто?

– Какая-то девчонка. Не назвалась, не сказала, зачем пришла. Хочет личной встречи с вами.

– Какая приемная?

У нас две приемных – большая и малая, как мы их называем, и я знал, что секретарша ответит:

– Малая.

Она не любит женщин, настаивающих на личной встрече со мной.

Как был, с портфелем под мышкой, в шляпе и мокром плаще, я распахнул дверь и обнаружил незнакомку в кресле; скрестив ноги и дымя сигаретой, она читала киножурнал. Посетительница тут же вскочила и посмотрела на меня так, словно перед ней возник киноактер во плоти.

– Пройдемте со мной.

Я обратил внимание на ее дешевое пальтишко, туфли со стоптанными каблуками и, главное, прическу – конский хвост, модный у танцовщиц и известных девиц с Левого берега.

У себя в кабинете я разделся и сел на свое место, указав ей на кресло напротив.

– Вас кто-нибудь направил сюда? – осведомился я.

– Нет, я сама пришла.

– Почему вы обратились именно ко мне, а не к другому адвокату?

Я частенько задаю этот вопрос, хотя ответ не всегда льстит моему самолюбию.

– А вы не догадываетесь?

– Я больше не играю в загадки.

– Допустим, потому, что у вас есть привычка добиваться оправдания своих клиентов.

Недавно один журналист сказал то же самое по-другому, и в таком виде фраза обошла всю прессу:

«Если вы невиновны, берите любого адвоката; если виновны, адресуйтесь к мэтру Гобийо».

Лицо незнакомки было беспощадно освещено лампой, и я помню, что чувствовал себя неловко, всматриваясь в его черты: оно одновременно было детским и очень старым, этакой смесью простодушия и плутоватости, невинности и порока, добавил бы я, если бы мне не претили эти слова, которые я резервирую для присяжных.

Она была худа и в плохой физической форме, как все девушки ее возраста, которые живут в Париже, не соблюдая гигиены. Почему мне подумалось, что у нее наверняка грязные ноги?

– У вас нелады с юстицией?

– Непременно будут.

Она была довольна, что удивила меня, и, уверен, нарочно закинула ногу на ногу, приоткрыв их выше колен. Косметика, которую она освежила в ожидании приема, была кричащей и неумелой, как у проститутки последнего разбора или недавно приехавшей в Париж служаночки.

– Стоит мне вернуться к себе в гостиницу, если только это произойдет, меня возьмут; не исключено, что постовым уже розданы мои приметы.

– И вы хотели повидаться со мной до этого?

– А то! После было бы слишком поздно.

Я ничего не понимал и невольно заинтересовался. Этого она, несомненно, и добивалась: недаром же я перехватил беглую улыбку на ее тонких губах.

– Полагаю, вы невиновны?

Она безусловно читала отзывы обо мне, потому что ответила в тон:

– Будь я невиновна, меня бы здесь не было.

– За какое правонарушение вас разыскивают?

– За разбой.

Она произнесла это слово просто и сухо.

– Вы совершили вооруженное нападение?

– Оно ведь называется разбоем, верно?

Я поудобней устроился в кресле, приняв свою обычную позу: левая рука подпирает подбородок, правая небрежно чертит в блокноте слова и закорючки, голова чуть наклонена вбок, большие глаза безучастно вперяются в клиентку.

– Рассказывайте.

– Что?

– Все.

– Мне девятнадцать...

– Я дал бы вам семнадцать.

Я брякнул это нарочно: хотел неизвестно зачем задеть ее. Конечно, я мог бы сослаться на своего рода антагонизм, возникший между нами с первой же встречи. Она бросала вызов мне, я – ей. В ту минуту могло еще казаться, что шансы у нас равны.

– Родом я из Лиона...

– Дальше.

– Мать у меня ни домохозяйка, ни фабричная работница, ни проститутка.

– Почему вы так говорите?

– Потому что обычно так именно и бывает, верно?

– Читаете народные романы?

– Только газеты. Мой отец-учитель, мать до замужества служила на почте.

Она ждала ответной реплики, но ее не последовало, от чего посетительница несколько смешалась.

– До шестнадцати я ходила в школу, получила аттестат и год работала в Лионе машинисткой автодорожной компании.

Я счел за благо промолчать.

– В один прекрасный день я решила попытать счастья в Париже и убедила родителей, что по переписке нашла себе место.

Я по-прежнему молчал.

– Вас это не интересует?

– Продолжайте.

– Я приехала сюда, не имея работы, и сами видите, выкрутилась, раз уж жива до сих пор... Вы даже не спросите, как я выкручивалась?

– Нет.

– А я все-таки скажу. Всеми правдами и неправдами.

Я не моргнул глазом.

– Всеми! Понимаете, всеми! – настаивала она.

– Дальше.

– Я сдружилась с Ноэми, ну, той самой, которую сейчас наверняка где-то сцапали и допрашивают. А так как известно, что дельце мы провернули вдвоем, все равно выяснится, если уже не выяснилось, что комнату в меблирашке мы снимали на двоих, и меня там будут ждать. Знаете «Номера Альберти» на улице Вавен?

– Нет.

– Это там.

Моя позиция начала выводить ее из терпения, и она постепенно утрачивала самообладание. Со своей стороны я умышленно напускал на себя вид этакой безразличной ко всему глыбы.

– Вы всегда такой? – с досадой бросила она. – Я-то воображала, что ваша роль – помогать своим клиентам.

– Прежде всего я должен знать, в чем должна состоять моя помощь.

– Да в том, чтобы добиться оправдания нас обеих.

– Тогда слушаю.

Она поколебалась, пожала плечами и вновь заговорила:

– Ладно, попробую... В конце концов, мы нахлебались этого под завязку.

– Чего?

– Желаете подробностей? Ну что ж, я не из стеснительных, и если вас тянет на пакостные истории...

В голосе ее зазвучали презрение и разочарование, и, чуточку злясь на себя за большую, чем обычно, жестокость, я в первый раз подбодрил ее:

– Кому пришла мысль о налете?

– Мне. Ноэми мысли не приходят – слишком глупа.

Девка она славная, но мозги неповоротливые. Словом, газеты надоумили. Я подумала, что, если капельку повезет, мы сможем разом выкарабкаться на несколько недель, а то и месяцев. По вечерам мне часто случается шататься у вокзала Монпарнас, и я малость изучила тамошний район. А на улице Аббата Грегуара приметила лавочку часовщика, открытую по вечерам часов до девяти-десяти.

Магазинчик маленький, освещен плохо. В глубине видна кухня, где старуха, слушая радио, чистит овощи или вяжет.

У окна, вставив в глаз лупу в черной оправе, работает лысый часовщик, тоже старикан, и я умышленно без конца ходила мимо, чтобы присмотреться к ним.

Этот кусок улицы освещен плохо, магазинов поблизости нет...

– Оружие у вас было?

– Я купила детский револьвер – такие с виду ни дать ни взять настоящие.

– Это произошло вчера вечером?

– Позавчера. В среду.

– Продолжайте.

– В самом начале десятого мы обе вошли в лавку. Ноэми притворилась, что сдает в ремонт свои часы.

Я держалась сбоку от нее и забеспокоилась, что старухи нет на кухне. Чуть было не отказалась даже от нашего замысла, но потом, когда старик наклонился, чтобы осмотреть часы моей подружки, показала ему дуло своего пугача и заявила:

– Налет. Не кричать. Отдайте деньги, и я не причиню вам вреда.

Он почувствовал, что с ним не шутят, и отпер ящик кассы, а Ноэми, как было уговорено, похватала часы, висевшие вокруг верстака, и рассовала их по карманам пальто.

Я уже протянула руку за деньгами, как вдруг почувствовала, что за спиной у меня кто-то стоит. Это оказалась старуха, в шляпе и пальто: она откуда-то вернулась и прямо с порога стала звать на помощь.

Моя пушка, видимо, ее не испугала. Она раскинула руки, преградила нам дорогу и заголосила:

– Спасите! Грабят! Убивают!

Тут я заметила рукоять для подъема и опускания железной шторы, схватила ее и ринулась на старуху, бросив Ноэми:

– Мотаем!

Я ударила и толкнула старуху, которая навзничь рухнула на тротуар, так что нам пришлось переступать через нее. Мы разбежались в разные стороны.

На тот случай, если придется разделиться, у нас был уговор встретиться в одном баре на улице Гэте, но я попала туда не сразу, потому что больше часа колесила по городу, аж до Шатле на метро добралась. В баре я спросила у Гастона:

– Моя подружка не приходила?

– Весь вечер ее не видел, – ответил он.

Часть ночи я провела не у себя, а на рассвете вернулась в «Номера Альберти», но Ноэми дома не было. Больше я ее не видела. Во вчерашней утренней газете в нескольких строчках описывается наша история и добавлено, что жена часовщика, у которой рана на лбу и поврежден глаз, попала в больницу.

Больше ничего пока не известно. Ни вчера вечером, ни сегодня утром о нас ни слова. Не указано также, что номер откололи две женщины.

Мне это не нравится. Прошлой ночью я в «Номера Альберти» не возвращалась, а нынче в полдень, направляясь в бар на улице Гэте, вовремя заметила двух шпиков в штатском.