Али-баба и Куриная Фея - Ганс Краузе

Тридцать ребят, живших в интернате, чувствовали себя здесь как дома. Раньше, когда в замке ещё распоряжался граф, тут, в этом закопчённом здании, размещалась графская прислуга. Два года назад дом перестроили, превратив в интернат. На первом этаже, где в былые времена батраки графа старались забыть все свои невзгоды за кружкой горького пива и бутылкой дешёвой водки, помещались сейчас столовая и кухня. Спальни мальчиков находились на втором этаже, а девушек — наверху, под самой крышей. Комнаты были небольшие, в них стояло максимум четыре кровати. Рената жила вместе с Урсулой, Лорой и Бриттой. Комнатка у них была низкая, в интернате её называли «Ласточкино гнездо». Это же было написано на дверях.

Все четверо девушек из «Ласточкина гнезда» учились в народном имении уже второй год и прекрасно ладили друг с другом. Они редко спорили, большей частью из-за какого-нибудь пустяка. После этого они немного дулись друг на друга, но не позже чем через двадцать четыре часа всё уже было забыто.

«Кто любит смеяться, тот счастливо живёт» — это изречение, написанное на клочке бумаги величиной с почтовую открытку, висело над кроватью Стрекозы. Но теперь Стрекозе было совсем не до смеха. В отчаянии она рассматривала своё голубое праздничное платье; на лёгкой шерстяной ткани темнело большое коричневое пятно. Горчица давно отошла, но постное масло, на котором она была разведена, прочно въелось в ткань.

И Стрекоза, которая в полном соответствии с изречением на открытке улыбалась с раннего утра и до позднего вечера, сейчас готова была расплакаться.

— Никуда я не пойду, — слезливо жаловалась она. — С таким пятном лучше сидеть дома.

— Да ну! А я думала, у тебя свидание. Так почему же ты хнычешь? Говорят, любовь слепа, значит, твой тихий Эгон всё равно ничего не заметит, — поддразнивала Урсулу шестнадцатилетняя Бритта Лампрехт, на вид совсем взрослая девушка.

Бритта стояла перед зеркалом. Она уже успела тщательно причесать резиновой щёткой свои светлые завитые волосы; сейчас очередь дошла до несмываемой помады. Бритта так долго подкрашивала себе губы, что они стали ярко-сиреневыми, совсем как ежевичное мороженое. Бритте казалось, что это красиво. В деревне сегодня были танцы, и девушке хотелось, чтобы все приняли её за настоящую даму. Кругленькая и спокойная Лора Хамбах сидела, наморщив лоб, перед своим открытым шкафчиком. Она решала весьма сложный вопрос, как ей поступить. Одеться нарядно или удобно? Надеть ли ей новые замшевые туфли на высоких каблуках или старые спортивные ботинки? Лора намеревалась пойти в Дом культуры и поиграть там в настольный теннис. Поэтому она в конце концов выбрала старые ботинки.

Рената не собиралась переодеваться. Она сидела на кровати и рылась в своём портфеле.

— Разве ты никуда не идёшь? — удивилась Бритта.

Рената покачала головой. Ей надо было наконец-то ответить на письмо младшей сестрёнки. Вот уже целых три недели, как она собиралась это сделать, и откладывала со дня на день, а теперь письмо куда-то затерялось. Проклятье!..

— Какое ужасное пятно! — вздыхала Стрекоза. На голубое платье капнула слеза.

— Попробуй почистить вот этим. — Лора нашла в своём шкафчике бутылочку с жидкостью для удаления пятен.

На этикетке бутылочки было написано: «Смерть пятнам». В приложенной инструкции значилось, что «Смерть пятнам» без труда удаляет пятна от дёгтя, смолы, красок и жировые пятна всех сортов. К сожалению, о постном масле там ничего не говорилось. Пятно не сходило, зато платье Урсулы так сильно запахло бензином, словно его только что принесли из гаража.

Часы на деревенской церкви пробили семь.

Стрекоза громко всхлипнула. Она думала об Эгоне, который, наверно, уже ждал её у мостика. Обидится ли он, если она не придёт?

— Ну, Стрекоза, не реви! — Рената погладила подругу по голове. — Обожди, я кое-что придумала. — Она вынула из шкафа своё красное шерстяное платье с воротником в чёрную с белым клетку. — Скорее одевайся, ты ещё успеешь. По-моему, оно тебе будет впору.

— А ты правда одолжишь мне его?

— Не задавай глупых вопросов.

— Чудесно! А что ты хочешь взамен?

— Хватит болтать чепуху, не то я опять повешу платье в шкаф.

— Ради бога, не надо! Я молчу. — Стрекоза была счастлива, она уже снова что-то напевала. Платье ей пришлось как раз впору. — Скорей. Где моё пальто и шляпка?

Урсула спешила как на пожар. Эгон! Эгон! Она была готова даже раньше Бритты, которая ещё минут пять одёргивала на себе платье; ей всё казалось, что оно плохо сидит. Перед тем как уйти, Стрекоза бросила быстрый взгляд в зеркало.

— Какие у меня заплаканные глаза, — огорчилась она. — Но не беда, если Эгон что-нибудь заметит, я скажу, что чуточку простужена.

— До свидания, будьте здоровы!

Стрекоза, Бритта и Лора выбежали из комнаты.

В «Ласточкином гнезде» стало тихо. Пока Рената искала письмо, подкидывала в печку брикеты угля и придвигала свой стол поближе к лампе, Бритта уже стояла у танцевальной площадки, осматриваясь в поисках подходящего кавалера, Урсула спешила на свидание, а Лора во Дворце культуры отбивала первые мячи Карла. Великого, своего партнёра по настольному теннису. Собственно говоря, этого девятнадцатилетнего паренька звали Карл Венцель. Своё звучное прозвище он получил за длинный рост — шутка ли сказать: метр восемьдесят пять сантиметров! — да ещё потому, что был старше всех в интернате.

Карл Венцель был рыжеволос, носил очки, брился не реже двух раз в неделю, и ему единственному из всех ребят в интернате разрешали курить в столовой. Он обучался в садоводстве народного имения, а в будущем намеревался стать учёным садоводом; о своей персоне Венцель был весьма высокого мнения, считая себя намного умнее всех остальных учеников и полагая, что вполне оправдывает прозвище «Карл Великий». Даже старшие девушки и те, по мнению Карла, были дурочками. Бедная Лора от смущения проигрывала ему игру за игрой. Но Карл не обращал на неё ни малейшего внимания.

Положив на стол вечную ручку и лист бумаги, Рената наслаждалась тишиной. Она перечитывала письмо своей тринадцатилетней сестрёнки, которое, как оказалось, было использовано в качестве закладки. Оно лежало в учебнике «Разведение кур и уход за ними». Рената перечитала письмо, а потом, болтая ногами, несколько минут ломала себе голову, пока не придумала начало. Нагнувшись так, что её косы упали на бумагу, она начала писать. Вечное перо заскрипело.

«Дорогая сестричка! Большое спасибо за твоё письмо. Я давно уже хотела тебе ответить, но никак не могла собраться. Надеюсь, что дома всё в порядке и что все вы здоровы. Как у тебя дела с арифметикой? Надеюсь, что лучше? Как поживают папа и мама? Что поделывают Кетти, Густав и Пауль? Не огорчайся, что ты сейчас старшая в доме и должна всё делать по хозяйству. Я знаю, что у тебя теперь нет свободной минутки. Но мне тоже доставалось порядком, когда я жила дома и должна была ухаживать за всеми вами, пока отец с матерью работали на лесопилке. Только в то время вы были гораздо меньше и гораздо больше баловались. А когда я ходила за покупками, мне приходилось особенно трудно из-за продовольственных карточек. Помнишь, как старая Кивите, которая умерла в прошлом году, подарила нам как-то талоны на сахар и мы купили себе целый кулёк конфет? Пауль, конечно, очень упрямый мальчик, но ты его не шлёпай. Я прочитала недавно книгу Макаренко и теперь знаю, что хорошие люди вообще никого не бьют. Если Пауль по-прежнему иногда сосёт палец, ты должна объяснить ему, что взрослому мальчику так поступать не следует. Тогда ему станет стыдно. Я живу хорошо. Мы уже топим у себя в комнате печь, потому что теперь октябрь. Сегодня воскресенье. Все, кроме меня, ушли гулять. Я иногда люблю посидеть одна и почитать. Ведь дома у меня никогда не хватало на это времени из-за вас. У нас в интернате больше ста книг. Жаль, что по вечерам всегда так устаёшь. Меня выбрали в совет интерната, но это пустяки. В прошлом месяце к нам поступило несколько новичков. Одного из них мы прозвали Али-бабой. Должна тебе сказать — это ужасный мальчишка. Я его просто не выношу. Надеюсь, его скоро выгонят. Али-баба — это, конечно, прозвище. Мы прозвали его Али-бабой за то, что он ведёт себя как настоящий разбойник и вид у него разбойничий. На самом деле его зовут Хорст Эппке, но Али-баба подходит к нему больше. У нас здесь почти у всех прозвища. Меня иногда зовут Куриной Феей, потому что я хочу стать птичницей. Мне это дело очень нравится. Особенно интересно смотреть, как весной вылупляются цыплята. С ними тогда масса хлопот, потому что цыплята не переносят ни жары, ни холода. А самое опасное для этих маленьких созданий — сквозняк. За ними надо следить, как за грудными младенцами…»

Рената так углубилась в своё письмо, что не услыхала, как дверь тихо отворилась и в комнату вошла заведующая интернатом.