Забиба и царь - Саддам Хусейн

Он засмеялся, и засмеялись все остальные.

И вот, когда стражник вышагивал возле ворот взад и вперед, послышались шаги. Стражник вгляделся в темноту и увидел силуэт человека. Он покрепче сжал в руке лук, достал стрелу из колчана, разбудил спящих стражников и крикнул приближающейся:

- Стой там, где стоишь!

Забиба проговорила дрожащим, прерывающимся голосом, запинаясь от страха:

- Прошу тебя, не стреляй! Я З-забиба, гостья царя.

Стражник подошел к ней и с удивлением воскликнул:

- Забиба? Гостья царя?

- Да, - сказала она и для большей убедительности кивнула головой.

- Проходи, проходи, - сказал стражник. - Прости, госпожа моя, мы не узнали тебя. Мы представляли себе...

- Что вы себе представляли?

Почтение стражи вернуло ей уверенность, и теперь она снова заговорила внятно. Не успел стражник ей ответить, как она сказала:

- Так что вы, скажите, представляли? Ваши представления не оправдались, и вы ошиблись во второй раз, решив, что я незваный гость, желающий проникнуть во дворец и замышляющий против того, кто в нем живет. Вы представляли, что я предстану перед вами в карете и что спереди и сзади меня будут сопровождать другие кареты? Неужели то, что женщина из таких же простых людей, как вы, желанна в этом дворце, не укладывается в вашем воображении? Я права?

- Да, госпожа, - ответили стражники.

А тот, что был уже в летах, сказал:

- Прости нас, госпожа, но воображение и фантазия - это отчасти то, что может быть в действительности. Часть того, что возможно для представляющего или воображающего, а возможность не слишком далеко отстоит от реальности и потому может осуществиться. Как же ты хочешь, чтобы мы представляли, что кто-то из простого народа пользуется благосклонностью царя и приглашен на свидание с ним, тогда как прежде подобного не случалось?

А Забиба с улыбкой прибавила к его словам:

- Да еще если ее зовут Забиба?

- Да, госпожа моя.

Улыбнулся бы и он, и остальные стражники, если бы не вспомнили, что она - гостья царя, и если бы закон и традиция не запрещали стражникам улыбаться в присутствии царя и его гостей.

А Забиба продолжала шутить и спросила, тихонько посмеиваясь:

- А знаете ли вы, как и почему меня назвали Забибой?

- Почему? Как, госпожа? - радостно подхватили стражники.

И она рассказала:

- Когда моя мать была беременна мной, моя семья работала у хозяина обширных угодий, которыми его наделил отец или дед нашего царя по причине, которая мне не известна и о которой я не узнала, хотя и спрашивала. Да и так ли важна причина того, что цари отрезают землю своей страны, вручая ее в награду, покрывая долги за азартные игры или отдавая захватчикам, одержавшим над ними верх?

И хотя стражники были людьми грубыми, их поразила смелость Забибы и то, что она говорила, поэтому некоторые из них улыбнулись, а некоторые сохраняли молчание, никак не высказывая свои чувства. Разве не с таких слов начинается сопротивление, чтобы увлечь души людей за собой? Такие слова пробуждают его зерна, и они прорастают, когда вызревает план сопротивления, привлекающий внимание всех сочувствующих, побуждая их двигаться в нужном направлении.

Продолжала Забиба:

- Закапризничала моя родительница, и захотелось ей изюма, но, поскольку исполнить желание было не в ее силах и не в силах отца моего, сказала она про себя:

- Ну, хоть бы одну изюминку.

Понятное дело, что и это ее желание оказалось неосуществимым. Поэтому, разрешившись мной, она назвала меня Изюминкой, ведь женщина вправе давать имя младенцу женского пола. Так воплотила она свою мечту через мое имя после того, как не смогла получить хотя бы одну изюминку из того изюма, который хотела. Воплотила имя своей мечты во мне, и таким образом стала бессмертной ее душа и ее мечта, которую она не смогла осуществить, после того как снизошла на нее милость Аллаха, ибо она умерла в родах. И если бы не звали меня Забибой, царь не выбрал бы меня, чтобы я наслаждалась его любовью ко мне или, по крайней мере, имела удовольствие быть им любимой. А знаете почему?

И прежде чем ответили стражники, она сказала:

- Потому что место винограда в закромах имущих или торговцев, на столах царя и важных вельмож. Когда у меня будет возможность, я сделаю так, чтобы и вы пробовали виноград и даже орехи. Кто знает?

Сказала так Забиба, радостно улыбаясь, и к ней вернулось все ее великолепие, и хотя одежда ее была простая, содержалась она в чистоте, и волосы на ее голове были в порядке и слегка прикрыты шарфом.

Тут закричал на них начальник стражи, подойдя к ним важной походкой:

- Почему вы тут собрались? А ну марш по местам!

И сказал ему пожилой стражник:

- Господин мой, вот гостья царя, госпожа Забиба.

- Что?

- Да, господин мой, Забиба, гостья царя.

Только сейчас заметил начальник стражи женщину, стоящую среди них, и спросил:

- Правда ли то, что он говорит?

Потом приблизился и спросил удивленно:

- Ты Забиба?

- Да, господин мой, Забиба. Гостья царя. Разве царь не сообщил вам о том, что сегодня ночью я буду гостить у него? - Сказала она это твердо и, как бы назло начальнику стражи, тоном уверенным, таящим в себе силу, исходящую от гордости и уверенности в себе, ведь она гостья царя.

Сказал начальник стражи:

- Прости меня, но...

- Что, уважаемый начальник стражи? Разве я, рабыня его, не гожусь для того, чтобы быть его гостьей? Или ты в силах изменить решение царя и его волю?

- Нет, нет, ни я, ни кто-то другой не смеют изменить решение царя и его волю! Прости меня, госпожа Забиба, но мы не предполагали, что среди гостей царя и тех, кто приходит к нему, особенно ночью, может быть простолюдин или простолюдинка. Иногда по большим праздникам представал царь перед простыми людьми, чтобы видеть, как приветствует его издалека народ, но никогда не приходилось нам видеть то, что видим перед собой сейчас.

И тогда опьянило ее чувство того, что она одна удостоилась такой милости царя, и сказала она:

- Пусть я буду первой. Разве так странно, что среди восседающих с царем и тех, кто им подчиняется, а возможно, и среди его наложниц будет простолюдинка?

Разве не довольно знатным господам из богатых торговцев и крупных военачальников, министров и эмиров безраздельно владеть временем и царством царя? Пусть же они продолжают владеть богатствами и царством, но царя оставят нам.

Забиба улыбнулась и обратилась с вопросом к стражникам, которые внимательно ее слушали:

- Разве не справедливо то, что я говорю?

И все ответили:

- Да, госпожа наша, справедливо.

Начальник стражи, бросив недовольный взгляд на стражников, которые поддакивали Забибе, тогда как им предписывалось молчать, сказал:

- Прости меня, госпожа моя, я должен доложить о тебе главному хаджибу*.

Стало ясно Забибе, что до этой минуты начальник стражи не был уверен, что она - именно та гостья царя, о которой ему говорили, или не мог до конца в это поверить.

И сказала Забиба:

- Делай то, что велит тебе твой долг.

А после того, как начальник стражи удалился, сказала себе Забиба:

- Разве преданность и выполнение долга - не обязанность каждого из нас? Значит, сердиться мне не следует, потому что начальник стражи в соответствии со своим долгом желает убедиться, правда ли то, что я говорю, и не самозванка ли я, и в том, что именно я гостья царя, а не кто-то другой, и что имя мое принадлежит мне, потому что оно не из имен тех, о ком начальник стражи привык слышать и с кем привык иметь дело.

В спешке вернулся начальник стражи.

- Прости меня, госпожа моя! Взываю к твоей милости, - сказал он и говорил другие льстивые и заискивающие слова, прерывая их время от времени поклонами, чтобы она осталась им довольна.

Знала Забиба причину тому, потому что поняла, что главный хаджиб накричал на него и упрекнул за задержку. А возможно, все это сделал и сам царь. А что, если царь груб в отношениях с людьми?

Спросила она себя:

- Может, это сам царь сурово обошелся с ним?

И ответила:

- Вероятно, царя не было среди тех, кто это сделал, но разве те, кто окружает царя, не превосходят его в жестокости? Скорее они, а не сам царь, наказали бы начальника стражи.

А затем сказала сама себе:

- Разве начальник стражи выполнял не то, что входит в его обязанности? А что, если бы все случилось наоборот? Что, если бы он не выяснил, кто я такая, и ввел меня к царю, а я оказалась бы не той, которая нужна царю, что могло бы с ним стать? Так разве у того, кто дальше от царя и от его царства, не больше свободы?

И отвечала:

- Тот, кто далеко от царя, возможно, и свободнее, но это не для меня. Это моя возможность, и глупо было бы позволить возможности ускользнуть, особенно если она связана с самим царем. А царь этот - царь государства нашего. Быть далеко от царя - значит не иметь действенных средств в жизни, ибо это значит быть далеко от властителя и от собственности, будь то собственность личная или государственная. Тот, у кого нет собственности, оказывается безоружным перед жизнью, природой и ее созданиями. А того, кто оказался безоружным, природа и ее создания могут легко осилить. Его либо изгонят, либо растерзают. Тот, кого растерзают, умрет и потеряет свободу, потому что его смерть - это не та борьба, которой требует от него жизнь. И тот, кого изгонят, потеряет свободу. Природа и ее создания окажутся сильнее человека, лишившегося здравого смысла. Суть превосходства ума человека кроется в том, что он способен выдумывать и изобретать средства, позволяющие ему одерживать верх над живыми существами и приспосабливаться к природе. Человек не сможет сделать это, если не овладеет этими средствами, а собственность как раз из их числа, неважно, принадлежит она всем людям в целом или каждому по отдельности. Благодаря таким символам, как государство, и тому, чем оно обладает, человек, его ум и то, чем обладает человек, достигают необходимого превосходства. Если мы жаждем свободы, мы не должны позволять власть имущим иметь все, что им заблагорассудится, и лишать тем самым себя свободы. А если позволяем это, всякий разговор о свободе и равенстве возможностей окажется пустой болтовней. Если бы все с самого начала имели всё, чем должны обладать, в равной степени или если бы все отказались от того, что можно считать для человека лишним, то кто захотел бы обрести свободу и кто пустился бы в погоню за тем, что зовется свободой? Но поскольку все это не так, то даже когда все начинают гонку с одной черты, все равно одни бегут быстрее, а другие медленнее. Выходит, что люди неравны в результатах, которых они добиваются. Разве не объясняет различие в средствах то, что, пересекая стартовую черту, мы достигаем разных результатов, независимо от наших желаний и намерений?