Иафет в поисках отца - Фредерик Марриет

— Фамилия моя Ньюланд, — ответил я.

— Ньюланд, гм! Славная фамилия, все полюбят ее непременно… гм, и так далее, — говорил Кофагус, уходя из лавки.

Я опять принялся за свое обучение. В это время Тимофей возвратился с пустым ящиком и засмеялся, увидев меня за работой.

— Нравятся ли вам начала… гм, и так далее, — сказал Тимофей, передразнивая Кофагуса.

— Не слишком трудные, — ответил я, отирая пот.

— Это было мое занятие до вашего прибытия, и я в продолжение года не выбрался еще из этих начал и думаю, что при них останусь.

Брукс заметил, что я устал, и велел мне оставить работу, чем я был очень обрадован и, повинуясь его приказанию, сел в углу лавки.

— Кажется, я окончил свою работу ante prandium (до обеда), — сказал Тимофей, кладя корзину под конторку.

— Нет, Тимофей, — ответил Брукс, — тебе еще надобно сходить post prandium (после обеда), только убрав прочь post.

Когда обед был готов, Кофагус и Брукс пошли в заднюю комнату, оставив меня с Тимофеем, чтобы дать знать, если придут покупатели.

Теперь удобный случай познакомить читателя с Тимофеем, потому что он будет играть важную роль в рассказе. Тимофей был мал ростом для своих лет, но прекрасного телосложения; у него было овальное лицо темного цвета, серые глаза, которые сверкали из-под длинных ресниц и притом так были косы, что встречались; он был ряб, но только вблизи рябинки его были заметны. Физиономия его всегда выражала веселость; он имел такое плутовское личико, что с первого взгляда нравился всякому, и я подружился с ним сейчас же.

— Откуда, Иафет, вы к нам попали?

— Из воспитательного дома, — ответил я.

— Вы не имеете ни друзей, ни родных?

— Если и имею, то по крайней мере не знаю, где они, — ответил я очень серьезно.

— Ну, не задумывайтесь об этом. Говорят, что я тоже воспитанник сиротского дома, но я не обижаюсь, только бы поскорее позвали обедать. Отец или мать, кто бы они ни были, бросили меня на произвол судьбы, да не унесли с собой моего аппетита. Я удивляюсь, как хозяин так долго изволит кушать, а Брукс ест менее птицы. Как ваша фамилия, Иафет?

— Ньюланд.

— Ньюланд… А моя, если угодно знать, Олдмиксон, к вашим услугам. Мне досталось это имя в наследство от насоса, находящегося в сиротском доме, на котором было написано «Тимофей Олдмиксон», и смотритель почел, что это название не хуже других; таким образом меня и окрестили, по имени мастера насоса, водою того же насоса, а когда я приобрел достаточную силу, то меня заставляли накачивать воду из того же насоса. Этим насосом я был занят в продолжение целого дня и называл свое занятие «работой при моем отце». Немногие сыновья беспокоили столько своих родителей, как я, и немногие так их ненавидели. Теперь, Иафет, я из вас высасываю все, что могу, по старой привычке.

— Следовательно, вы скоро высосете из меня все, потому что недолго рассказывать вам мою историю, — ответил я. — Но опишите, пожалуйста, что за человек наш хозяин?

— Он точно таков всегда, как вы его теперь видели, а когда он в дурном расположении, то еще смешнее. Мне он очень часто грозит, но никогда не наказывает, хотя Брукс и жаловался ему на меня несколько раз.

— Но Брукс, кажется, не зол?

— Да, он предобрый, но часто посылает меня слишком далеко. Брукс говорит, что люди могут умереть от недостатка лекарств, и причиной буду я, потому что оставляю часто мой ящик для шалостей. Это правда, но я не могу удержаться, чтобы не бросить свайку в кольцо; да, впрочем, за это получаю только удар, что ничего не значит. Когда же узнает об этом Кофагус, то мотает беспрестанно своей палкой под моим носом и твердит: «Дурной мальчик… толстая палка… гм… не позабудешь в другой раз… и так далее». И последние слова, — продолжал Тимофей смеясь, — заканчивают всегда и все, что бы он ни говорил.

В это время Кофагус и его помощник, окончив свой обед, вошли в лавку. Первый посмотрел на меня и приложил палку к носу.

— Маленькие мальчики всегда голодны… гм… любят хороший обед, жаренную говядину, пудинг… и так далее.

Он показал палкой на заднюю комнату. Тимофей и я на этот раз поняли его очень хорошо. Мы вошли в комнату, где была экономка, которая села вместе с нами и помогла нам докончить кушанье. Она была пресвоенравное маленькое женское существо, но так же точно честна, как и своенравна. Вот все, что я могу сказать в ее пользу. Тимофей не был ее любимцем, потому что ел порядком. Обо мне тоже она, кажется, не получила хорошего мнения по той же причине. С каждым глотком падала моя репутация в ее глазах и, наконец, опустилась до нуля. Тимофей пользовался подобной славой с давних времен, и за то же преступление. Но Кофагус не позволял ей ограничивать его на этот счет, говоря: «Маленькие мальчики должны есть или, в противном случае, не вырастут, и так далее».

Я скоро нашел, что нас не только хорошо кормили, но с нами хорошо даже обходились. Я был почти доволен своей судьбой; Брукс выучил меня делать надписи и все увязывать. Вскоре я достиг совершенства в этом, и, как Тимофей предсказывал, начала были опять в его руках. Кофагус одевал нас хорошо, но никогда не давал денег, и мы с Тимофеем часто оплакивали нашу участь, не имея за душой ни полушки.

Через шесть месяцев я составлял уже все лекарства, и Брукс мог отлучиться по делам. Он только отвешивал по рецептам, и потому, если кто-нибудь приходил, я просил ждать возвращения Брукса, говоря, что он скоро придет. Однажды, когда он вышел, я сидел за конторкой, а Тимофей умостился на ней с ногами, и мы оба жалели о том, что нет денег.

— Иафет, — сказал Тимофей, — я все выдумывал средство доставать деньги и наконец достиг своей цели; мы не будем отсылать приходящих в отсутствие Брукса, а сами будем лечить их.

Я вскочил от радости, услышав это предложение. Он не успел еще окончить его, как вошла какая-то старуха и сказала, что для ее внука нужно лекарство от кашля.

— Я не составляю лекарств, сударыня, — ответил Тимофей, — обратитесь к мистеру Ньюланду, который сидит за конторкой. Он знает, что нужно от всякой болезни.

— Боже мой, какое хорошенькое личико, и как еще молод! Разве вы доктор, сударь?

— Разумеется, — ответил я, — что вам нужно, микстуры или пилюль?

— Я не понимаю этих мудреных слов, но мне хотелось бы какого-нибудь лекарства.

— Хорошо, я знаю, что вашему внучку будет полезно, — ответил я, приняв значительный вид. — Тимофей, вымой эту склянку как можно чище.

— Сейчас, — ответил он с почтением.

Я взял мерку, налил немного зеленой, синей и белой жидкости из обыкновенно употребляемых Бруксом бутылок, дополнил ее водой, налил смесь в склянку, закупорил и надписал: «Haustus statim, sumendus» и передал через конторку женщине.