Скелет - Рэй Брэдбери

Но необычные ощущения не исчезли. Они усиливались.

Весь вторник и среду его ужасно тревожил контраст: кожа, эпидерма, волосы и другие внешние покровы далеки от идеала, а вот одетый ими скелет чист, гладок и эффективно устроен. Иной раз, видя, как опустились под грузом меланхолии уголки его губ, Харрис воображал себе за ними улыбающийся череп. Чего-чего, а наглости ему не занимать!

— Отвяжись от меня! — кричал Харрис. — Отвяжись! Ты меня поймал и держишь в плену! Ты зажал в тиски мои легкие! Освободи их!

Он лихорадочно хватал ртом воздух, словно задыхался под нажимом ребер.

— Да не дави ты на мой мозг!

Зажатый, как моллюск между своими створками, мозг кипел от боли.

— Оставь, бога ради, в покое мои внутренние органы! Не трогай сердце!

Его сердце екало от тревожной близости ребер. Они же, как белесые пауки, корчились, играя со своей добычей.

Однажды вечером, пока Кларисс была на собрании Красного Креста, Харрис лежал в постели и обливался потом. Он старался причесать свои мысли и все время натыкался на конфликт между беспорядочной наружной оболочкой и этой строго симметричной внутренней штуковиной из холодного кальция.

Лицо: жирное, в морщинах забот? А посмотри-ка на безупречное, белоснежное совершенство черепа.

Нос: слишком длинный?

А посмотри на нос черепа: вот на этих крохотных косточках нарос чудовищный хрящ, основа кривого руля на физиономии Харриса.

Туловище: полноватое, разве нет?

А вот скелет: худой, стройный, нигде ничего лишнего. Изысканная восточная статуэтка из слоновой кости, тоненький совершенный тростник.

Глаза: заурядные, тупо таращатся?

А взгляни-ка, будь любезен, на глазные орбиты черепа: глубокие и округлые, темные и безмятежные водоемы, всезнающие, вечные. Загляни в самую их глубину: бездонную мудрость, что там таится, не измеришь никаким отвесом. Ирония, жестокость, жизнь, все сущее на свете — в этих чашах тьмы.

Сравни. Сравни. Сравни.

Речистый и неистовый, он бушевал часами. Скелет меж тем, все такой же хрупкий и философски безразличный, спокойно висел внутри Харриса и молчал; висел спокойно, подобный хрупкому насекомому внутри куколки, и ждал, ждал.

Потом Харриса осенило.

«А ну-ка подожди. Подожди минутку. Ты ведь тоже беспомощен. Я тоже тебя поймал. Могу вертеть тобою как хочу. И никуда ты не денешься! А ну давай: запястье, пясть, фаланги пальцев — рука машет, машет как миленькая!» Харрис захихикал.

«Кости голени и бедра, слушать мой приказ: ать-два, ать-два, ать-два. Отлично».

Харрис ухмыльнулся.

«Борьба на равных. Шансы фифти-фифти. И мы поборемся, один на один. В конце концов, я мыслящая часть организма! — Отлично, это была победа, она ему запомнится. — Да, боже ты мой, да. Мыслящая часть — это я. Я мыслю, и ты мне для этого не нужен!»

И тут же его голову пронзила боль. Череп усиливал давление — он давал сдачи.

К концу недели Харрис расхворался настолько, что отложил поездку в Финикс. Когда он встал на весы, красная стрелка медленно подползла к отметке 164.

Харрис застонал.

«Как же так, уже десять лет я вешу ровно сто семьдесят пять фунтов. Спустить разом десять фунтов — это невероятно. — Он изучил свои щеки в засиженном мухами зеркале. Харриса потряхивало от холодного первобытного страха. — Погоди же! Я знаю, что ты задумал».

Он погрозил пальцем своему костлявому лицу, адресуясь прежде всего к верхнечелюстным костям, черепу и шейным позвонкам.

«Ну ты и чудила. Вздумал меня заморить, довести до истощения? Ты бы тогда торжествовал? Спустить все мясо, оставить только кожу да кости? Я иссохну, и ты выберешься на передний план? Как бы не так!»

Харрис побежал в кафетерий.

Заказав индейку, соус, картофельное пюре, четыре овощных блюда и три десерта, он скоро убедился, что его воротит от еды. Харрис заставил себя взяться за кушанья. И тут у него заболели зубы. «Больные зубы, вот как? — злобно спросил он себя. — Ну и пусть стучат и шатаются, пока не попадают в подливку».

Голову ломило, стесненная грудь дышала с трудом, в зубах пульсировала боль, но одну небольшую победу он все же одержал. Взявшись за стакан молока, он остановился и вылил содержимое в вазу с настурциями. «Э нет, дружок, не будет тебе кальция. Пища, богатая кальцием или другими минералами, которые укрепляют кости, больше не для меня. Обоих я больше не кормлю — только одного».

— Сто пятьдесят фунтов, — сказал он жене на следующей неделе. — Заметила, как я изменился?

— К лучшему, — кивнула Кларисс. — У тебя, дорогой, всегда имелась чуточка лишнего веса. — Она погладила его по подбородку. — Ты похорошел, лицо стало такое решительное, мужественное.

— Это не мое лицо, а его, будь он проклят! Выходит, он тебе нравится больше, чем я? — В голосе Харриса звучало негодование.

— Он? Какой такой «он»?

Из зеркала, висевшего за спиной Кларисс, сквозь гримасу ненависти и отчаяния, в какую сложились мышцы лица, ему улыбнулся его череп.

Кипя яростью, Харрис кинул себе в рот таблетку солода. Таков один из способов набрать вес, если организм отторгает другую пищу. Кларисс заметила пилюлю.

— Право, дорогой, если ты стараешься потолстеть ради меня, то не нужно.

«Да заткнись ты!» — едва не вырвалось у Харриса.

Жена подошла, села и притянула его голову себе на колени.

— Дорогой. Я в последнее время к тебе присматривалась. С тобой что-то… не так. Ты молчишь, но вид у тебя… затравленный. Ночью мечешься в постели. Наверное, тебе стоило бы сходить к психиатру. Но я догадываюсь, что он скажет. У тебя вырывались намеки, я их сопоставила и сделала вывод. И могу тебе сказать, что ты и твой скелет — одно целое, единое и неделимое государство со свободой и правосудием для всех. Вместе вы выстоите, поодиночке — падете. Если в дальнейшем вы двое не научитесь ладить друг с другом, как давняя супружеская пара, ступай опять к доктору Берли. Но прежде всего расслабься. Ты попал в порочный круг: чем больше себя донимаешь, тем больше выпирают кости, и ты донимаешь себя еще пуще. В конце концов, кто затеял этот раздор — ты или то безымянное существо, которое, по-твоему, помещается у тебя за пищеводом?

Харрис опустил веки.

— Я. Наверное, я. О дорогая, как же я тебя люблю.

— А теперь отдохни, — мягко проговорила Кларисс. — Отдыхай и ни о чем не думай.

Полдня мистер Харрис чувствовал себя бодро, но потом опять скис. Списать все на воображение было проще всего, однако, бог мой, его скелет сопротивлялся.

В тот же день Харрис отправился к М. Мьюниганту. Он шел пешком полчаса и наконец увидел на нужном здании стеклянную табличку с потертой надписью золотом: «М. Мьюнигант». И тут его потряс взрыв боли, кости буквально выворачивало из сочленений. Залитые слезами глаза ничего не видели. Харрис зашатался. Снова открыв глаза, он обнаружил, что успел завернуть за угол. Приемная М. Мьюниганта скрылась из виду.