Господин Чичиков - Ярослав Веров

Чичиков развернулся, не дав темпераментной директрисе возможности протянуть ручку для поцелуя, и удалился.

Спустившись с библиотечного крыльца, Чичиков вдруг заволновался. Нестройно грянули выносные колокола на площадке перед все еще недостроенным губернским кафедральным собором. Чичиков забрался в машину и приказал:

– Подрули туда, и кивнул в сторону красной кирпичной коробки собора.

Рядом с долгостроем располагалась небольшая, выкрашенная голубой краской часовенка-церквушка. Чичиков неловко выскочил из машины, быстрым шагом устремился к распахнутым дверям. Навстречу ему вышли люди – невеста в фате и жених в окружении свиты. Венчались, судя по нескольким дорогим машинам, люди состоятельные. Процессия проплыла мимо фотографироваться на площади, у звонницы. Чичиков вошел в часовню. Внутри было пусто, только бабулька сидела у ящика со свечами да пахло ладаном.

Чичиков принюхался. Оглянулся на бабку и для приличия перекрестился. Потом приблизился к алтарным вратам и три раза постучал. Наклонил голову, словно к чему прислушиваясь. Будто что-то должно было откликнуться из-за врат. По-видимому, удовлетворившись результатом, он вздохнул, солидно одернул пиджак и, проходя мимо бабки, обронил:

– В яме стоите…

На что старая немедленно ответила:

– Напился, что ль?

– Тьфу, ведьма, – себе под нос пробормотал Чичиков.

Глава 2. Странная камера № 76

На следующий день Чичиков проснулся поздно.

– Степан! – позвал он.

Степан не откликнулся, потому что его в номере не было. Зная привычки хозяина, Бычок посчитал, что раньше двух тот никак не встанет. И потому спокойно сидел в баре, опохмелялся. Бар располагался напротив гостиницы. Бычок выбрал его из экономии, за умеренность цен.

Чичиков принялся искать свой сотовый телефон – под подушкой его не было, он валялся под кроватью. Чичиков вспомнил, как он уже было совсем заснул, но позвонила Ядвига Романовна и заплетающимся языком пожелала «своему пупсику» спокойной ночи. Тогда он и запулил телефон под кровать. «Ах, стервь… Вот ведь стервь…» – бормотал он, натягивая брюки. Сбросил Бычку приказ явиться в номер и в ожидании принялся размышлять, какие меры следует к нему применить. Ведь нажрался уже скотина, как пить дать, с его-то способностями, небось, всю ночь квасил. «Пускай поработает. Прокатиться что ли к морю? Сто километров – час туда, час обратно. Можно».

Затем он решил позвонить директрисе. Позвонил. Вчерашнее состояние сильного алкогольного опьянения чудесным образом оставило Ядвигу Романовну без последствий: голос был свеж и бодр, а тон – деловой.

– Ну, как там наша «мышка»? – не дослушав приветствие Ядвиги Романовны, спросил Чичиков.

– Какая «мышка», Сергей Павлович?

– Та самая. Я часа через три, – Чичиков подумал, – четыре заеду.

– Угу-угу, понятно. Я потороплю.

– Поторопи…

«…дорогуша, нет сил в вашем сраном городе сидеть», – мысленно продолжил фразу Чичиков.

На первый взгляд, обижаться Чичикову было не на что. Вчерашние триста долларов он отыграл в казино, да сверх того положил в карман еще пятьсот. Мог и еще выиграть, если бы рядом не было директрисы. После первого же выигрыша ее понесло, видимо, стойкая к действию спиртного, она оказалась беззащитной перед искушением азартом. Чичиков даже пытался заинтересовать ее мужским стриптизом, но обнаженные торсы атлетов не шли ни в какое сравнение с завораживающим бегом шарика по лимбу рулетки. Чичиков пытался научить ее азам правильной игры, мол, сперва ставь на цвет и четность и смотри удачу – если здесь не везет, переходи на игральные автоматы. Да записывай выигрышные номера, «корова». Впрочем, «корова» эта ничего не слушала и метала фишки на номера, пока все не спустила. Чичиков новых ей давать не стал. Он объявил, что и без того они много выиграли и хорошо бы эти шальные деньги прогулять, иначе удача больше не придет. Ей захотелось танцевать и пить водку. Мужской стриптиз возбудил в ней, наконец, некий интерес, она даже плотно прижала Чичикова к себе во время танца, так что у него сперло дыхание. Потом они долго пили водку, Чичиков все ждал, когда же она отключится, но, утомившись ожиданием, заскучал и вдруг заявил, что пора ехать домой. Сразу домой не получилось, но, может, оно было к лучшему: к ним присоединилась компания из двух мужиков и девицы, с которыми Ядвига успела перезнакомиться во время танцев. Они стали пить на посошок, потом на брудершафт, потом целовались; Чичиков вызвал такси и уехал.

Чичиков принял душ и привел себя в порядок. Явился Бычок. Чичиков повел носом:

– Пиво пил, скотина.

– От вас не утаишь, – покорно согласился Бычок.

– А ночью – водку паршивую. Печень надо жалеть, Степан.

– Я что ж…

– Собирайся, едем на море. Захвати в ресторане чего-нибудь. Там, на бережку поклюю… Морской ветерок, чайки, чайки… Бегом, я сказал!

Через три с небольшим часа Чичиков, освеженный, с румянцем на щечках входил в кабинет директрисы. Та, казалось, забыла о вчерашнем флирте и держалась с подчеркнутым достоинством. Чичикова, впрочем, эти оттенки совсем не интересовали. Он даже не поздоровался, а начал беседу вопросом:

– Готово?

– Добрый день, Сергей Павлович. Вот ваше ревю. Заметьте, я его даже не смотрела.

Чичиков принял папку.

– Прекрасно. Что ж, Ядвига Романовна, обе стороны, так сказать, выполнили свою часть договора, засим откланиваюсь.

– Ну ты и прохиндей, – бросила ему вслед директриса, на что Чичиков даже ухом не повел.

Впрочем, выйдя из кабинета, он довольно ухмыльнулся, вынул из папки несколько газетных вырезок и исписанных аккуратным почерком листов, наскоро просмотрел.

– «Мы-ышка». – С тем же довольством протянул он и, возвратив бумаги обратно, поспешил из библиотеки.

Удобно расположившись за журнальным столиком в гостиной и отослав Бычка – «можешь пить, но чтоб к ночи был как стеклышко», – он раскрыл папку и выложил на столик пухлую пачку бумаги. Латинской единицей были помечены все выписки и вырезки, которые относились к истории с городской тюрьмой. Чичиков углубился в изучение.

История эта началась давно, когда точно – сказать возможности не представляется. А известность тюрьма обрела после скандальной статьи в «Столичных Ведомостях». Статья называлась «Мертвые души в тюрьме города Н.» Оказалось, в городской тюрьме и смертность подозрительно высокая, и обращение с покойниками, вернее, с их личными делами, весьма странное. Мертвых заключенных как бы понарошку, на бумаге оставляли в живых, продолжали содержать на довольствии и даже освобождали, о чем составлялись исчерпывающие записи. Удивительно также, что родственники некоторых из них иногда получали письма с просьбами передать посылочку с чаем, табаком, едой и прочими нехитрыми тюремными радостями. Адресаты же давно покоились на кладбище, в казенном, пронумерованном захоронении.

Естественно, возникли нехорошие слухи, что заключенных и подследственных умерщвляли инъекциями, имитировали самоубийства, больным отказывали в помощи, впрочем, ничего такого доказать не удалось.

История вызвала немалый шум, приезжали телевизионщики, местная пресса тоже не осталась в стороне. Начальника тюрьмы сняли с должности, отдали под суд за злоупотребления и вскоре взяли на его место Григория Харлампиевича Кирияджи, до того занимавшего должность военкома в одном из районных военкоматов города К., той же Н-ской губернии. Не то чтобы Григорий Харлампиевич не брал взяток и не воровал – делал он это, конечно, но знал меру. Просто в городе К. сменилось руководство, и новый городской военком решил везде расставить своих людей. Григорий Харлампиевич, будучи далеко не глупцом, сообразил, что к чему, упираться не стал, лег в больницу, оформил на всякий случай инвалидность и, не дожидаясь, когда ему прямым текстом скажут, мол, уходи сам, пока не подставили, написал необходимый рапорт.

Помыкавшись без руководящего кресла, он решил принять должность начальника Н-ской тюрьмы. Хоть и понимал, что в свете «мертвяцкого» скандала берут его лишь потому, что никто из н-ских руководителей не зарится на такой черствый пирог. «Ничего, – положил он, – два-три года посижу, перекантуюсь, наведу связи, а там увидим, кто кого. Кирияджи еще не все сказал в этой жизни». Не знал честолюбивый грек, в какую халепу вляпался.

Приняв дела, Григорий Харлампиевич обнаружил прелюбопытный факт. Естественная смертность в тюрьме сохранялась такой же, что и при скандальном предшественнике, разве что стала на самый чуток поменьше. Кирияджи сделалось не по себе, он даже не мог уснуть две ночи кряду, притом, что употребил немало своего любимого красного вина.

К слову сказать, красное вино было его второй большой слабостью. Первой же были книги. Библиотека Кирияджи слыла одной из лучших в губернии, а сам Харлампиевич полагал себя человеком просвещенным, то есть широких взглядов, эдаким изнывающим от повседневного окружения «человеком инакомыслящим». Читал он преимущественно по утрам – привычка, выработанная за долгие годы, – вставал в пять утра, два часа читал и лишь потом собирался на службу. Кстати, прежнее, смещенное руководство города К., ценя его образованность, часто поручало ему готовить речи по разным поводам.