Чужая невеста - Ева Никольская

— Тике аш! — немного подумав, заявил мужик и, прижав меня к стене своим обнаженным торсом, подхватил руками за бедра, вынуждая закинуть не скованные цепями ноги ему на талию.

От крайне двусмысленной позы меня бросило в жар. Не то, чтобы я вот так вот сходу возбудилась — жесткий секс никогда мне не нравился, но какая-то острота в происходящем была. И тело, вопреки перепуганному разуму, реагировало на ситуацию по-своему. А еще сидеть на полуобнаженном мужчине, прижавшись спиной к стене и смотреть ему в глаза было куда удобней, нежели висеть на цепях без какой-либо опоры под ногами. Кто вообще придумал это издевательство?! Зачем?

— Тике аш? — не сводя пытливого взгляда с моего скрытого под маской лица, повторил серый, но на этот раз его слова звучали как вопрос.

— Тике-что? — чувствуя себя полной дурой, шепотом переспросила я.

Губы его растянулись в довольную улыбку и… потянулись к моему рту. Я оцепенела, пытаясь сообразить, что такого ему только что сказала, а мужик, видимо сочтя отсутствие сопротивления за знак согласия, принялся ласкать руками мои плечи, бока, бедра, сминая пальцами тонкую ткань полупрозрачного наряда, сильно смахивающего на ночной пеньюар.

— Не… не надо, не надо, пожалуйста, — шептала я ему в ухо, когда он покрывал поцелуями мою шею. — Не надо, не надо! — умоляла, когда его руки рвали мою одежду, стремясь добраться до тела. — Не надо… Неве, Неве дан! — прокричала я слова, которые сами всплыли в моей памяти. — Неве, дан, неве, — повторила чуть тише, когда мужчина отшатнулся.

— Ильва? — как-то шокировано произнес он.

— Таш? — не менее шокировано спросила я и, глотая слезы, повторила: — Неве дан! — что на его языке означало "Прекрати немедленно".

Вот только внезапно открывшееся знание удивило меня куда меньше, чем пришедшее с ним воспоминание из жизни… из чужой жизни, но отчего-то знакомой, словно я когда-то все это видела во сне. В этом воспоминании был мальчишка по имени Таш, с которым мы ходили в лес ловить ящериц, чтобы потом пугать ими наших младших родственников. И та другая я звонко смеялась и кричала ему "Неве дан!", когда он пытался засунуть одну из ящерок мне за шиворот. Ведь это "подарки" не для нас, а для сестер и братьев!

Каких братьев? Каких сестер?! Я единственная дочь своего недавно умершего отца! А он… сын старейшины чуждого мне мира. Проклятье! Нет, это не пришельцы и даже не дроу, это хуже! Ибо про серых человечков со странными роговыми наростами на лбах я раньше вообще не слышала. А вот про мифическую смену тел и чужую память, фрагменты которой остаются в мозгу от прежней личности, читать доводилось. Но чтобы все это происходило со мной? Нереально…

Снимая с цепей, Таш без конца называл меня Ильвой, трогал мои короткие волосы, кривился, мрачно косился на продолжавшее ныть ухо, шептал какие-то успокоительно-извинительные слова и снова повторял "Ильва, Ильва…" А я молчала, позволяя обращаться с собой как с безвольной куклой. Потому что просто не знала, что сказать. Чужое тело, обрывки чужой памяти, языка… чужой мир, чужой мужик рядом! И слава всем богам, что сейчас он смотрел на меня, как на младшую сестренку, попавшую в неприятности, а не как на объект его сексуальных фантазий. От воспоминаний о недавних ласках меня передернуло. Секс — штука хорошая, но не по принуждению же и не в цепях!

Когда меня усадили на постель и избавили, наконец, от маски, я с удовольствием почесала нос и даже улыбнулась, ибо дышать без этого намордника сразу стало легче. Затем повернулась к спинке, над которой красовалось огромное зеркало. Не такое четкое, как в моем мире, но вполне сносное для того, чтобы рассмотреть в нем свое отражение. Вернее, не свое, а той самой девушки, которую я видела в "Лавке чародея" прежде, чем потеряла сознание.

На монстра серокожая брюнетка походила мало. Вполне себе миловидная, с точеным носиком и красивыми лиловыми глазами. Правда, сейчас некогда длинные волосы едва прикрывали острые уши, на одном из которых красовались какой-то темно-красный знак и три серьги. Руки пока еще плохо действовали после онемения, и все же я потянулась к левой мочке, желая коснуться украшений. Но Таш перехватил мои пальцы и крепко сжал их в своей большой ладони.

— Не надо, — сказал он, отводя взгляд. — Это вивьера, еще совсем свежая. Не трогай.

— Вивьера? — переспросила его, силясь вспомнить значение слова, но порой бывает сложно дозваться до собственной памяти, чего уж говорить про чужую.

— Клеймо шлюхи, Ильва, — едва слышно пробормотал друг детства. Мой друг, раз уж я теперь в этом теле.

Пробормотал и покраснел. Воистину дивное зрелище, когда по светло-серой коже скул разливается грязно-розовый румянец. Я аж залюбовалась, оттого, видать, не сразу сообразила, что клеймо — это не серьга, которую можно снять, и не рисунок, смываемый водой, а порочный символ, выжженный на моей мочке как знак того, что я… я…. Думать о том, кто теперь я, помимо того, что серая и остроухая, не хотелось.

— Как же ты сюда попала, Ильва? — натягивая на меня свою недавно снятую рубаху, спросил Таш. — Почему… почему именно ты?

Хороший вопрос. Кто бы еще знал ответ? Я тяжело вздохнула и развела руками, мол, понятия не имею. Потом немного подумала и, осторожно подбирая слова чужого языка, который, как и воспоминания Ильвы, был доступен мне пока лишь частично, попыталась сообщить ему о временной потере памяти и проблемах с общением. Вышло коряво, но мужчина, судя по утвердительному кивку, меня понял.

Какое-то время мы сидели молча. Я куталась в его просторную рубаху, он задумчиво смотрел на огонь, а тот тихо потрескивал, нарушая наше безмолвие. Не знаю, о чем размышлял в эти мгновения Таш, но у меня голова буквально взрывалась от кучи вопросов, которые я, увы, не могла толком сформулировать. А память прежней личности, так вовремя очнувшаяся минут десять назад, сейчас снова ушла, судя по всему, в глубокую спячку. Видать, эти мысленные терзания так четко отражались на моей кислой физиономии, что мужчина не выдержал и, хлопнув по покрывалу, сказал:

— Тайтрэ.

Ну, да, кровать. Я знаю, что она так называется. Вернее, теперь знаю, когда услышала это от него. И тут до меня дошло. Все произнесенные собеседником слова я воспринимала как давно знакомые, но слегка подзабытые. И для того, чтобы снова их вспомнить, мне больше не требовалось копаться в памяти Ильвы. Надо было просто услышать заново этот чуждый для землянки, но привычный для серой лэфы язык.

— Л-л-лэфа-а-а, — протянула, перекатывая пришедшее на ум слово на языке, как сладкий леденец.

— Да-да, ты лэфа, — улыбнулся мне Таш. — А я лэф. Помнишь?