Акула пера в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович

В дверь туалета начали ломиться, я отодвинул шпингалет и столкнулся нос к носу с невысоким, черноволосым и голубоглазым мужчиной лет сорока. "Даниил Давидович Шкловский, отдел сельской жизни" — услужливо подсказала память баском Белозора.

— Ну, енот-полоскун! — сказал Даня. — Плохо выглядишь, Гера… Про планерку не забыл?

Забудешь тут! Я молча отсалютовал ему кулаком, мол — "но пасаран" — и отправился в кабинет за материалом по фанерному производству. Скорее всего, Арина Петровна имела в виду именно это, когда говорила о ПДО. Градообразующее предприятие, однако! Флагман лесопромышленного комплекса области и всё такое. А сейчас им руководит… Волков! Василий Николаевич Волков! А через лет пятнадцать он займет пост председателя горсовета…

Я с ужасом себя одернул — это что значит: сейчас? Нет никакого сейчас, есть сон, очень реалистичный… Заливают меня сейчас навязчивые люди в белых халатах всякими мельдониями, промедолами и фенибутами, или что там вкалывают от белой горячки, и проснусь я в неприятных стенах с кафельной плиткой. Я заметку про Макановический диспансер писал — знаю, о чем говорю…

В приемной сидела хмурая молодая женщина со сложной прической. Она осуждающе глянула на меня и поцокала языком. Дверь в кабинет главного редактора была открыта, но я специально задержался, чтобы глянуть табличку и не опростоволоситься.

Главным редактором единственного и неповторимого печатного органа родного Дубровицкого района на данный момент был некто Сергей Игоревич Рубан. Видимо, это он и восседал за громоздким письменным столом на фоне переходящего красного знамени, которое, как снова подсказала память, наша редакция отобрала у конкурентов — Мозырской "Новой жизни". С обеих сторон от знамени висели портреты: Леонида Ильича Брежнева и Петра Мироновича Машерова. Вот такой у нас, оказывается, ярко выраженный местечковый патриотизм, однако!

Вся стена была сплошь увешана почетными грамотами и дипломами — говорю же, быть на хорошем счету — это у нашей редакции такая традиция… Что во сне, что в реальности.

— Герман Викторович, вам нехорошо? — вежливо поинтересовался шеф и подозрительно принюхался. — Присаживайтесь, не стесняйтесь.

Конечно, единственное свободное место было рядом с Ариной свет Петровной, которая демонстративно отвернулась:

— Даже не дыши в мою сторону, слышишь? — прошипела она.

Ишь, какая цаца! Я ощутил приятный запах ее духов — и где только взяла, в эпоху-то нарастающего дефицита? И вдруг меня будто током ударило: запах во сне! Какой, к ебени матери, во сне может быть запах?

* * *

Глава 2, в которой всё не так плохо

— Гера, останьтесь, — сказал шеф, когда планерка окончилась и раздача слонов состоялась.

Я остался, пытаясь держать лицо. Сергей Игоревич строго блестел на меня стеклами очков в роговой оправе.

— Считайте, что сегодня у вас отгул. Материал вы сдаёте? Давайте его сюда, Арине Петровне, как вычитаю — отнесу… Всё, Гера, пойдите домой, приведите себя в порядок, отдохните, на речку сходите, вон какой разлив в этом году красивый… Нужно жить и работать дальше. Вы меня поняли?

Мне пришлось кивнуть, хотя я ни черта не понял.

— И вот вам совет — с большевистской прямотой: вам нужно жениться. Присмотритесь хоть в редакции — у нас тут есть незамужние девчата! — на сей раз стекла очков заблестели игриво. Вот уж — седина в бороду! — Не девчата — огонек! А муза ваша театральная — ну ее, ей-Богу, она вам только голову морочит!

Я даже удивился, когда при упоминании некой театральной музы щеки Геры-меня вдруг загорелись. Он что — влюбленный? Ну не-е-ет, этого паскудства мне и даром не надь, и за деньги не надь. Будем избавляться! Влюбленность, в отличие от любви — состояние физиологическое, основанное на биохимии, и потому справиться с ним возможно.

— Спасибо, Сергей Игоревич, я действительно что-то расклеился. Нужно время собраться с мыслями. Завтра буду готов к труду и обороне!

— Смотри мне! Завтра работы полно, людей не хватает, так что чтобы огурцом был, понятно?

— Понятно!

Явно кроме влюбленности у Белозора в жизни было что-то еще, о чем знали все, кроме меня. Вернувшись в кабинет, я провел короткую ревизию помещения и обнаружил в шкафу на вешалке пиджак — в тон брюкам. Пошарив по карманам, нашел паспорт, пару десятирублевых купюр, монетки и — стальной кастет, массивный, с упором для ладони и отверстиями для четырех пальцев. Ай да Гера, ай да сукин сын!

В паспорте нашел страничку с пропиской и облегченно вздохнул — всё тот же домик в Слободке, на окраине Дубровицы, где Викторович проживал и в далеком теперь 2022 году. Я бывал у него в гостях, потому вроде как заблудиться не должен… Из паспорта выпала и спланировала на пол сложенная вчетверо бумажка, заложенная за обложку — потому я не рассмотрел ее раньше.

На документе, как положено в двуязычной республике, значилось "ПАСВЕДЧАННЕ АБ СМЕРЦІ" — "СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ". М-да. Неделю назад у Белозора умерла мать.

Перекинув через плечо пиджак, я пошел по коридору к выходу, отсалютовав Аленушке из приемной, которая подкрашивала ресницы глядя в ручное зеркальце. Алена — еще одна из тех незамужних "девчат-огоньков", о которых радел шеф.

— Ты куда это, Белозор? А ну, запишись в журнале…

— Отгул у меня!

И побыстрее сбежал, закрыв за собой тяжелую металлическую дверь.

* * *

Чертовы ясени. Я никогда не понимал этой схемы с кронами ясеней. Жалкие обрубки деревьев, кроны которых с мясом выпилили коммунальщики, торчали посреди майской зелени, вызывая жалость и недоумение. Ну да, линии электропередач. Ну да, растёт клён ясенелистный довольно быстро, но несколько месяцев между очередной "стрижкой под ноль" и моментом, когда дерево пустит свежие зеленые побеги, город выглядел как тифозный барак с лысыми пациентами. Беленые стволы с корявыми утолщениями на месте крон торчали вдоль всех центральных улиц — и безумию этому конца не будет — в ближайшие сорок два года точно!

Я вдохнул необыкновенно чистый воздух и глянул вдоль улицы Чапаева. Это ведь была картинка из детства! Магазин "Юбилейный", бабулечки, продающие семечки на его высоком крыльце, одинокий велосипедист, без опаски крутящий педали прямо на проезжей части. Из щелей асфальта пробиваются одуванчики, щебечут птицы, на балконах хрущевок сушится белье…

Внешний облик Дубровицы кардинально изменился только в 2007 году, когда в нашем районе проводили республиканский сельскохозяйственный праздник "Дажынкі". Отштукатурили и выкрасили серые панельные дома, разбили несколько скверов и фонтанов, покрыли новомодной плиткой тротуары… Потом стали появляться сетевые магазины и частные павильоны, торговые центры и бутики. Но до этого — всё мое детство- я помнил родной город именно таким, провинциальным, серо-зеленым, сонным…

Я решил дойти до Слободки пешком, чтобы привести мысли в порядок и осмотреться. Шел наискосок, срезая через дворы, и дивился отсутствию машин на парковках, обилию зелени и минимальному количеству мусора и рекламы. Ни тебе пластиковых бутылок у подъездов, ни налепленных на асфальт пожеванных жвачек… Шелуха от семечек да редкие бумажные обертки от конфет — вот и весь мусор.

Мимо продефилировал мужичок в растянутых на коленях трениках и майке-алкашке. В руках у него было мусорное ведро, которое он выбил в контейнер, потом подцепил двумя пальцами подстеленную на дно газетку — всю в вонючей жиже- и отправил ее следом.

— Никанорыч! Давай к нам, козла забьем! — из беседки доносилось характерное ляпание костяшек по столу — пенсионеры играли в домино.

На скамейках сидели старушки и обсуждали предстоящую олимпиаду, какую-то Люсю из пятой квартиры и новый рецепт баклажановой икры. Из подъезда выскочила женщина в цветастом халате и громко крикнула: