Алмаз темной крови. Книга 3. Дудочки Судного дня - Лис Арден

Девушка взяла с пола довольно объемный рюкзак, ловко закинула его за плечи и подошла к окну. Подтверждая довольное урчание кота, спавшего прямо на вишиной подушке, на улице шел дождь – несильный и нескончаемый осенний дождь. Конечно, рабочий костюм водонепроницаем, но все равно не очень-то приятно выходить из дома в сырость и холод.

Никто не знал, что Виша собралась в Лес; даже мама. Так полагалось. Меньше волноваться будут. Виша подошла к стенной нише, в которой сидела наблюдавшая за ней Уху, и осторожно взяла птицу в руки.

– Нам пора. – Девушка направилась к выходу. – Постарайся долететь до дому, не мокнуть же тебе все мое время под дождем. Ну конечно ты можешь переночевать на дереве, я ничуть в тебе не сомневаюсь. Хорошо, как скажешь.

Незаметно выйдя из дома, девушка перешла по разводному мосту через небольшой ров, облицованный керамическими плитками и заполненный дистиллированной водой; прямо над поверхностью воды чернели отверстия труб, оттуда при необходимости подавалась концентрированная смесь, превращавшая воду в ядовитый кипяток, сжигающий любую органику. Узкая тропа вела через обширные огороды, с ровными, аккуратными грядками, куполами теплиц, к фруктовому саду. Когда Виша подошла к последнему ряду садовых деревьев, рослых и безобидных, дождь слегка поутих, словно давая ей возможность сосредоточиться. Девушка остановилась под раскидистой яблоней, посадила сову на низкую ветку и посмотрела прямо в золотые глаза совы; птица со спокойным достоинством приняла взгляд ее карих глаз, похожих на переспелые вишни. Они смотрели друг на друга долго, и совиные глаза постепенно становились все более и более сонными, теряли ясность и выразительность, а потом и вовсе сомкнулись. Виша глубоко вздохнула, медленно отошла от дерева. Несколько минут она стояла, выравнивая дыхание, и когда оно стало легким и неслышным, сорвалась с места и побежала. К Лесу.

Для Виши это было уже почти привычное занятие. Она бывала в Лесу и весной, когда наливались соком березовые почки, настой которых дорого ценили медики, и летом, когда созревала малина на Опушке и осенью, когда Лес готовился к холодам, сбрасывал все лишнее – листья, ягоды, и поэтому можно было позволить себе задержаться подольше и взять побольше. Виша и другие собиратели были самой редкой разновидностью Измененных, появившихся в Обитаемом Мире после великого разделения земель. В те давние дни Безымянный хребет стал границей между землями, где растения стали полновластными хозяевами и стерты были сами воспоминания о людях, – и землями, где дети Леса и потомки некогда царивших в Обитаемом мире рас были вынуждены жить бок о бок. Мирным это сосуществование не назвал бы никто. Одна сторона не теряла надежды вернуть измученное тело земли под воскрешающую сень лиственного покрывала, а вторая раз и навсегда решив, что вымирание – это не для нее, создавала все новые способы и возможности выжить в изменившемся мире.

Собирателей было даже меньше, чем брохусов, хотя их уникальные способности были схожи. Брохусы умели подчинять своей воле все без исключения растения, от информаторов до воинов (пост из двух десятков брохусов мог держать в подчинении детей Леса по всей границе городских земель на глубину чуть более ста метров); они же обрабатывали все фермерские посадки, формируя у саженцев ровный, покладистый нрав и ликвидируя их интеллект. Собиратели тоже могли безнаказанно проникать в Лес – намного дальше контролируемых городом земель. Они уходили в чистые, первозданные области, не оскверненные дефолиантами и пожарными прогалинами, и приносили оттуда ягоды, листья, цветы – ведь с их целебной силой не могло сравниться ни одно искусственное лекарство, особенно если речь шла о восстановлении сил. Химики давным-давно научились синтезировать витамины, но почему-то кружка отвара из ягод лесного шиповника возвращала румянец на щеки больного куда быстрее и эффективнее. В мире, где большая часть пищи была искусственной, где фермерские продукты стоили дорого и не всем их хватало, где растительные элементы исчезли даже из орнаментов – запах июльской земляники кружил голову даже самому богатому горожанину.

У каждого собиратели был свой личный тотем – не символический, а живой; собственно, сроком жизни тотема и определялись начало и продолжительность карьеры собирателя. Тотем – животное или птица – появлялся перед своим избранником всегда неожиданно, и не одна мать застывала на пороге детской, увидев у изголовья спящего сына или дочери лесного зверя. Возраст избранника мог быть и младенческим и вполне сознательным; к Више из дома Вельда сова прилетела в десятую годовщину ее рождения. Между избранным и его тотемом устанавливалась тончайшая ментальная связь; они понимали друг друга с полумысли и общались как духовные близнецы. Позже, при помощи техник, полученных от брохусов, собиратель научался блокировать на время свое сознание, принимая сознание тотема как собственное; человек прятался за личиной зверя, как болотная трясина – за зеленой сочной травой. В этом состоянии ментальной мимикрии собиратель мог спокойно отправляться в Лес – зверей и птиц там терпели не в пример спокойнее, мог брать любые ягоды и даже коренья (если тотемом был крот), не ведерную корзину, разумеется, но довольно вместительную заплечную сумку. Тотем-птица так даже позволял своей второй половине левитировать, недолго, конечно, и не слишком высоко.

На все время заимствования тотем впадал в полусонное-полубессознательное состояние, похожее на зимнюю спячку; но если в это время нарушали его покой, контакт между человеком и зверем прерывался и собиратель оказывался в положении пришедшего на официальный прием в одном нижнем белье. И обычным скандалом он не отделывался. Почти все избранники разбуженных тотемов погибали, не успев дойти до контролируемых территорий. Поэтому и бытовала поговорка – «Собиратель – это не профессия, а участь». Однако при этом никто из избранных не отказывался от своего дара, никто не стремился избавиться от тотема раньше времени. Любого, хоть раз побывавшего в Лесу, тянуло туда снова и снова. Лесные сокровища стоили недешево, и хотя часть своей добычи собиратели отдавали в казну брохусов (отчасти потому, что были благодарны за обучение, отчасти потому, что здоровье брохусов действительно было дорого) но почти две трети оставались в их личном распоряжении. И продавались весьма недешево. Но даже не деньги заставляли собирателя возвращаться в Лес; редко кто признавался в этом, но гибельное лесное очарование приникало в кровь после первого же набега. Самым удачливым удавалось, минуя охранные заросли, проникнуть в Покинутые Поселения. Города, брошенные людьми до наступления равновесия, остались почти нетронутыми и все их сокровища только и ждали того, кто протянет к ним руку. Само собой, таких было очень мало, и еще меньше было тех, кому удавалось вынести эти сокровища за пределы Леса.

К собирателям, как и к брохусам, отношение у людей был разное. Кто-то считал их выродками, сорящими деньгами и прожигающими жизнь, а кто-то молиться на них был готов… большинство же просто привыкло к их существованию и не утруждало себя размышлениями об их сущности.

Виша из дома Вельда была старшей дочерью фермерши из Одайна. У Виши были мать, три отца, два брата и тотем сова. Первый отец, собиратель, подарил ей жизнь и погиб, когда Више не было и года. В память о нем девушка окрашивала длинные волосы на затылке в черный цвет и подстригала их в форме ласточкиного хвостика (отец был откуда-то с юга, с той стороны, откуда прилетают по весне ласточки). Второй отец, брохус, подарил ей двух братьев, и стал ее личным наставником после появления Уху. В год его смерти Више было шестнадцать, и она уже могла похвастать золотистыми ладонями. Третий отец, самый обычный фермер, появился в доме Вельда три года назад; спокойный и трудолюбивый, он легко прижился на ферме, ладил со всеми домочадцами и обожал свою жену. А Мэй Вельда, хозяйка одной из ферм в контадо Одайна, наконец-то наслаждалась покоем и определенностью в его обществе.

Что касается золотистых ладоней, то это был один из старейших обычаев собирателей. Из своих первых походов в Лес они приносили с опушки цветы зверобоя, венчики пижмы, молодые орехи; из этих растений получали очень стойкий краситель золотистого оттенка. В каждом городе у собирателей был свой мастер-татуировщик, он умел делать краску и знал порядок и правила нанесения рисунка на руки избранных. Первые завитки сложного узора делали в центре ладони. Из следующих набегов собиратели приносили молодые ягоды шиповника; из них рисовальщик получал оранжевую краску и продолжал ею узор до нижних фаланг пальцев. Одним словом, чем глубже заходил в Лес собиратель, тем богаче был его узор, тем больше оттенков украшало его ладони. У опытных средние фаланги покрывала прозрачно-красная вязь, сделанная из сока клюквы, растущей на болотах; у самых отчаянных подушечки пальцев были плотного, пульсирующего, красного цвета – они собирали на прогретых солнцем лесных пригорках землянику, ягоду капризную и нежную. Собирать ее было муторно и долго, да и опасно. Одним словом, пожимая руку собирателя, можно было легко определить кто перед вами – новичок или матерый волк.