Четыре времени года украинской охоты - Григорий Данилевский

Мы снова вползли в кузницу и заперли на засов двери. Свеча была потушена. Ружья взяты в руки.. Пономарь поднял тряпицу у окошка, и припал лицом к отверстию. Я тоже прислонился к стене и стал из-за его плеча смотреть в окошко. Но, кроме снежной поляны, блеска месяца и темной кучи привады, ничего не было видно. Дремота снова стала одолевать меня. Я прилег опять на солому, прося собеседника сказать мне, когда придут волки.

Долго я лежал. Помню, что впотьмах, от течения воздуха, вздуло уголек в кузнечной печи, где перед вечером работали, и он сверкал, как звездочка. Пономарь стоял. как вкопанный, не шевелясь и почти не дыша. Я заснул. Не помню, что мне виделось во сне. Лесной голос ли, порхающий по свету и влюбляющийся в сонную земную красавицу, мотыльки ли Пава и Адамова-голова, или мой дедушка и былые охоты старых времен... Помню одно, что нежданно над моим ухом грянул выстрел, в моих глазах зажегся пожар; я вскочил. будто разорвало у меня череп... Смотрю — пономарь старается, в дыму от своего шведа засветить спичкой свечку в кувшине. Зажег и выскочил из двери. Я очнулся, понял окружающее меня и тоже выбежал за ним...

Он. простоволосый, со спущенною с плеч шубой и с растрепанной бородой, стоял у привады...

Два огромные волка лежали на. снегу, убитые наповал его самоделковою картечью. — «Вот и прибыль, — сказал он. — а ловчился и целился чуть не полчаса... А уж ждал — так чисто всю ночь!»

Я взглянул на небо. Звезды потухли. Вверху носился туман. Дал белела. На востоке занималась заря, шли желтоватые светлые полосы. Не далеко оставалось до утра.

— Два только и было волка? — спросил я пономаря.

— Каких два! восемь... Как пришли, у меня так и потемнело в глазах... Да, бестии прежде всего стояли поодаль, вправо, и как нарочно, будто знали, все посматривали на кузницу, на нас... Ведь смешно, а все думалось: ну, как вместо лошадёнки-то моей палой, да кинутся они на нас! Ведь бывали такие случаи, сударь, что охотник, наш брат, засядет в какой-нибудь хлевушок, бацнет, промахнется, а зверь к нему, да и ну рваться сквозь плетень — полуживых от страху по утрам выносили...

Зимой в степи еще недавно помещики охотились почти каждое воскресенье, с тенетами и облавами на лисиц, волков и зайцев. Эта охота всем знакома. С утра объездчики, бывало, проследят хоть красного зверя, найдут его логовище, поставят в кустах тенета, с противоположной стороны пустят правильным строем «кричаней», со стрелками по крылам. и облава двинется. Хозяева сами ждут у тенет. И вот. чуть раздадутся, сперва отрывочные и тихие голоса гонцов, уж тут ждите прежде всего лисицу. Она хитра и поднимается первая. Волк лежит крепче. Вы стоите с ружьем в руках; за вашей спиной, саженях в десяти, тенета; впереди вас чистая площадка, перемычка, огражденная другими кустами, положим, мелкими соснами. Вы смотрите. Белый снег режет глаза. Курить хочется. Нельзя пошевельнуться. Оба курка тяжелого мортимера[9] взведены. Тишина близ вас такая, что слышно, как из-под ног взлетевшей какой-то серенькой птички упал крошечный обломок ветки. Все тихо. Сухие стебельки прошлогодней травы торчат сквозь оледенелый белый снег. Где-то дятел долбит и стукает носом в гнилую кору сосны. И вот затрещала впереди вас сорока, всегда предвестница какого-нибудь гостя в лесу. Испуганная её криком, взлетает, влево от вас, зазимовавшая в степном бору сойка, сверкнув зелено-красно-желтыми, с белыми оторочками, крыльями. В низеньких соснах мелькнуло что-то бурое... Миг, и на поляну, высунув язык и хватая им снег, выбегает запыхавшийся лисовин. Он остановился и слушает, где шумят кричане. Он стал задом, стал боком; пушистый хвост так и горит на снегу. Ружье ваше взято на цель. Ну, как он увидел? Бац... Дым разлетелся, и по обагренному кровью сугробу взметывается перед вами убитая наповал ценная добыча... Вы опять сторожите. Но уже не выскакивает на вас другая лисица... Кричане ближе. Правое крыло «улюлюкает» — подняли волка. Но и волк пошел не на вас. По нём стукают выстрелы влево. А мимо вас шныряют одни озадаченные зайцы... Но неужели их тоже бить, после вашей «красной, благородной и славной добычи?»

Первая облава кончена. Кричаней угощают. Гонцы закусывают в одной стороне; паны бенкетуют[10] в другой. Шум и крик, смех и анекдоты...

Охота «в наездку» зимой не слишком увлекательна. Это — любимое занятие юношей, новичков первой поры. Садятся верхом. берут по своре борзых к руке, разъезжаются «на дистанцию» в поле, так что друг другу слышен только крик или звук рога, и . пускаются по беспредельной равнине шагом. Едут час, едут два. Иной спустился в овраг. другой на курган наехал. Потом опять все сравнялись и движутся темными точками. Зверя не видно; не поднимается. Только вдали, версты за две, на косогоре, чернеет какая-то подвижная, будто перебегающая точка. Это — лисица, и препорядочная; по следу, должно быть, ласточек[11], либо полевых мышей следит и ловит! День уже темнеет; настали сумерки. Верховые, перезябшие и голодные, спускаются на реку, к деревне. И вдруг крик, все вытянулись, летят — заяц выскочил из камышей, у самых огородов. и пошел в гору... Ловите его...

Зимою же, близ хуторов, в пустынных «ливадах», где сеялись бакши[12] или какие-нибудь хозяйственные зелья, по снегу с утра рассыпается в приманку зерно. Днем ее клюют воробьи, огненные снегири и зяблики; а пройдет ночь — на утро, вокруг приманки, по пороше видны крестики от лапок куропаток... А! надо ставить силки. Воронкообразная, круглая сеть раскинута. Палочка подпирает дверку с западней. От палочки в овраг протянут шнурок. и баранья шапка с усами торчит из оврага. Вот стемнело. Слышно тихое курныканье куропаток, точно наседка сзывает летом в густой траве, в саду, цыплят. Бежит гуськом серенькое стадо. Клюет предательскую, дорожкой кинутую приманку. Дверка захлопнулась — и все в западне...

Перед святками и на святках мальчишки еще охотятся зимой на воробьев. Зажгут фонарь и в темную ночь пойдут в сарай. Перепуганные криком и светом, воробьи думают. что настало утро, что горящий фонаре — щель на светлый воздух, и сотнями, ослепленные, кидаются на крышку и на стекла фонаря, а ребятишки их ловят шапками.

В херсонских степях и на юге Екатеринославской[13] губернии зимою зачастую остаются в полях дрофы. Они кормятся травой, не везде, неглубоко покрываемой снегом, и ходят кучами, как овцы, прячась от метелей в лесках и степных лесных балках. На них тогда не охотятся. Но нередко несчастную, изморенную стужей, и обледенелую от инея птицу мальчишки - при этом просто хворостинками загоняют в хутора и убивают.

Есть еще в степях зимой особый род охоты. Это — охота на зайцев ночью, в садах и на хлебных токах. Она составляется обыкновенно невзначай. К вам приехал приятель-сосед. Вы пообедали. Сидите за чаем, млея, как млеют зимой охотники в толках об охоте; всё выболтали друг другу, рассказали, что нового по соседству и в городе; можно ли ожидать с весны урожая; как ссорятся ваш предводитель с губернатором; как такую-то полюбил такой-то, и как у такого-то, другой, такой-то, выиграл порядочный куш... Говорить больше не о чем. Уже и вечер пришел. Свечи догорают. романтический сверчок тоже не забывает о себе подать весть; недалеко и до ужина...

— А что, Ваня, не пойти ли в ток на зайцев?

— Пойдем. Петя?

И вот, делаются заряды; вместо опасных хлопков[14], на пыжи идет войлок. Шубы надеты, под сапогами подвязаны полстяные[15] подметки, чтоб не было слышно скрипу по снегу. Вы входите в темный сад, пробираетесь между кустами. Незримые обледенелые витки в потёмках бьют вас по лицу. Вы потихоньку под нос хихикаете и пересмеиваетесь с товарищей. Перешли вишенник, замерзший пруд. Остановились. В .десяти шагах от вас что-то шелестит, будто пробирается к забору...

— Петя! — шепчет товарищ.

— Что?

— Стрелять?

— А что?

— Заяц...

— А где же он?

— Вон-вон — как будто чернеет...

— Бей!

Выстрел раздается, и заяц, по непостижимому счастливому случаю, убитый наугад, вскрикивает, как плачущий ребенок, у забора...

Но вы спешите на ток. Уселись под скирдою. Темно, ни зги не видно. Ветер шелестит соломой. Близко сельское кладбище. Морозит. Товарищ ваш сидит далеко. Проходите час. Слышны между скирд какие-то шорохи, беганье; будто кто большой шагает. Вы даже ширину шагов стараетесь угадать. — «Уж не мертвецы ли это?» — спрашиваете вы сами себя, и мороз , подирает вас по коже — «из-за плеч вас берет», — как говорят у нас. И точно — вот будто кто перелез или перескочил в ток через забор из смежного кладбища. Идет или, кажется, несется с ветром... Что-то белое мелькает впотьмах. У вас даже испарина проступает на носу и на затылке... И вдруг из-за небосклона вырезался край месяца. Еще и еще, становится светлее. Золотой шар поднялся над степью. Снег заблистал. Скирды и сугробы выяснились, дорожки обозначились, а по дорожкам, взапуски и вприпрыжку, носятся зайцы. Да какая куча! И откуда они берутся! «Целиться по свету отлично!» — думаете вы, и ошибаетесь. Заяц виден. а прицельной точки на стволе не видно. Но бейте наугад. Одни перепуганные убегут, прибегут другие. Кормов в поле нет. Выстрелы тукают, и время летит незаметно до рассвета...