Три года на планете Марс - Альберт Дейбер

После ужина всеобщее внимание снова сосредоточилось на инструментах. Эти последние указали, что шар достиг границы земной атмосферы или, другими словами, что предстоит войти в неизмеримое пространство межпланетного эфира.

Тихо и спокойно прошла первая ночь в гондоле, высоко в пространстве мирового эфира. В течение этой ночи шар быстро поднимался. В семь часов утра 8-го декабря он достиг 90723 метров высоты. Термометр, висевший у слюдяного окна гондолы, показывал ужасный холод в 120° ниже нуля. Глубокий мрак окружал «Мирового пловца». Ни один солнечный луч не прорезывал черного, как смоль, мрака этого дня. Все быстрей и быстрей поднимался воздушный корабль, держа курс, согласно с управлением рулевого, прямо на восток. Около полудня меритель быстроты указал на огромное расстояние шара от Земли, расстояние, доходящее до 220000 метров. Если подъем будет продолжаться в этом быстром, прогрессивно возрастающем темпе, то «Мировой пловец» должен был через несколько дней очутиться вблизи луны.

С приближением к Луне, «Мировой пловец» снова попал на солнечный свет, и жители гондолы опять могли наслаждаться яркими лучами первоисточника всякой силы. Хотя ученые не находились еще в пути и двадцати четырех часов, полный мрак окружавшего их мирового пространства представлялся им слишком долгой ночью.

Так прошел второй и третий день путешествия. Воздушный корабль замедлил свой полет и наконец совершенно остановился. Ученые бросились к окнам гондолы, чтобы исследовать, что причинило эту совершенно непонятую остановку. Удивление и восторг перед тем, что предстало перед их глазами, в первую минуту так поразило путешественников, что они с минуту простояли, точно окаменелые. Затем их восторг шумно прорвался наружу.

— Изумительно! Невероятно прекрасно! Ради одного этого стоило предпринять путешествие! Бесподобная картина! Луна! Луна! — бессвязно вырывалось из уст зрителей. Непосредственно под ними, ярко освещенные солнцем, показались огромные, часто растрескавшиеся, дико скученные, дерзко стремящиеся вверх горы, отбрасывающие тени удивительной, неизвестной ученым дотоле резкости. Между ними зияли глубокие, доходящие до нескольких тысяч метров пропасти и неисчислимое количество потухших кратеров втиснулось между пропастями и отвесными стенами скал. Довольно ровные местности опять-таки были окружены валоподобными кольцами прежних огромных вулканов. Удивительное освещение с его необычайными теневыми картинами, вообще все впечатление было так своеобразно и так радикально отличалось от всего, виденного учеными на Земле, что они совершенно не были в состоянии сравнить одно с другим.

Куда бы они ни направили свои взгляды, нигде, положительно нигде, не могли они найти ни малейших следов какой-нибудь растительности или воды. Ни озера, ни потока, ни волнующегося океана, ни зеленеющего дерна, куста или дерева, ничего, ровно ничего не было видно. Немая, поразительная картина смертного оцепенения, которая раскрылась здесь перед путешественниками, не преминула оказать своего действия на них. За первым мгновением шумного восхищения быстро последовало глубокое молчание и серьезность, которую пробуждает в каждом мыслящем и чувствующем человеке смерть. Лишь короткое время можно было предаваться наблюдениям за той частью Луны, которая была видна из гондолы.

Снова привели в действие электрическую силу; крылья винтов завертелись, и «Мировой пловец» стал удаляться с все возрастающей скоростью от мертвой дочери живой матери-Земли.

Уже давно гондолу окутала темная ночь, и страшный холод мирового пространства царил вокруг шара. Несмотря на герметические затворы и густые слои мехов, которыми была обита гондола, путешественники только благодаря электрическому освещению и отоплению могли защититься от холода.

Так проходил день за днем. На смену первой неделе пришла вторая, затем третья и четвертая, а полет «Мирового пловца» все еще не приходил к концу.

Однажды, — это произошло на четвертой неделе пути, — тишина, царившая внутри гондолы, начала прерываться каким-то своеобразным шумом.

— Что случилось? — спрашивали с удивлением ученые у профессора Штиллера.

— Не могу себе объяснить, — ответил тот. — Ни наши часы, ни измеритель быстроты не могут быть причиной этого странного шороха. Известно, что мировой эфир не передает звуковых волн.

В гондоле шипело и трещало, точно в часовом магазине. Казалось, будто пустили в ход сотни будильников.

— Да ведь это положительно адский шум, от которого можно потерять слух и рассудок! — в ярости заревел профессор Тудиум. Но общий оглушительный шум совершенно заглушил его голос.

В эту секунду семь пассажиров гондолы были испуганы внезапным светом, похожим на вспышку огня.

Благодаря шуму было совершенно невозможно понять друг друга. Путешественники невольно закрыли глаза от сверкающего, режущего, проникающего в окна света. Каждая попытка снова открыть их сопровождалась нестерпимой болью. В эту критическую минуту профессор Дубельмейер, к счастью, вспомнил о своих очках для путешествий по глетчерам, которые он, в качестве страстного любителя гор, постоянно носил при себе во время каникул и которые он должен был захватить с собою тщательно упакованными в футляр и засунутыми в один из его многочисленных карманов. Осторожно принялся он снаружи ощупывать свой сюртук. Так и есть, в правом верхнем боковом кармане своего сюртука он нащупал какой-то продолговатый предмет. Благодарение Небу, это были его очки! Наконец-то ему удалось укрепить их у себя на носу. Защитившись темными стеклами, он наконец получил возможность открыть глаза. Прежде всего, он окинул взглядом всю внутреннюю часть гондолы. Его товарищи лежали, словно онемевшие, с закрытыми глазами. Выражение их лиц носило печать покорности непреодолимой судьбе.

С дрожащими коленями и бьющимся сердцем, профессор Дубельмейер прежде всего подполз к ближайшему слюдяному окну. Он хотел попытаться опустить приделанный к нему подвижной ставень, о котором, обезумев от необычайного шума, никто и не подумал. При этом он осторожно выглянул в неизмеримое мировое пространство. Какое величественное зрелище представилось ему! От восторга и волнения он забыл про ставень. Все его мысли и чувства были всецело поглощены дивным явлением природы, развертывающимся там, за окном.

Выливаясь из миллионов световых шариков, которые, подобно Млечному Пути, образовали на темном небе широкий светящийся пояс, сверкали и сияли издали в сказочной красе разноцветные лучи. Что это могло быть? Об этом сейчас же следовало спросить коллегу Штиллера, потому что при его помощи, быть может, удастся избегнуть еще какой-нибудь опасности, грозящей «Мировому пловцу». Профессор, прежде всего, опустил ставни на всех окнах, затем подошел к Штиллеру, надел защищающие глаза очки ему на нос и постарался вывести его из столбняка, потрясши слегка за плечи. Удивленный своей так внезапно вернувшейся способностью видеть, профессор Штиллер поднялся вместе с очками своего друга и стал следить за немыми пантомимами этого последнего. Он отодвинул ставень одного окна и выглянул наружу. Очарованный развернувшейся