Дорогой шеф, или Немножко нервно - Марина Сергеевна Комарова

Свет в окне: родственника твоего спрошу.

Я хмыкнула и послала качающий головой смайлик.

Упомянутый родич, мой троюродный брат Олег, и впрямь был юристом. Однажды мы пересеклись в Одессе. Светка тогда закатила глаза и заговорщицким шёпотом сообщила, что это мужчина всей её жизни. Только вот мужчина совершенно не проникся. Побеседовал с нами в кафе, выпил кофе и скрылся в неведомом направлении, сославшись на свои исключительно юридические дела.

В целом, с Олегом у меня хорошие родственные отношения, но не настолько, чтобы лезть в его личную жизнь. Точнее, устраивать его личную жизнь. За что он мне искренне благодарен и никогда не пытается пристроить к кому-то из своих друзей.

Мы ещё немного поговорили о ценах, косметике и украшениях. Похихикали, вспомнив сегодняшнего незнакомца, и попрощались.

Я отключила ноутбук и притянула к себе Сёму. Сёма никаких протестов не изобразил, только зевнул с протяжным мявом, напоминавшим скрип двери, и устроился на моём животе, плавно перетекая на грудь.

В этот момент я поняла, что перекормленного заботливой тётей Сарой котяру лучше на себя не класть, однако было уже поздно. Сёма всегда хорошо понимал «иди сюда» и тут же проявлял чудеса несознанки на «пошёл вон». Бороться с этим бесполезно. Рыжий нахал, проживая на метрах тети, явно показывал, что понимает только ласку, любовь и котлету.

Поглаживая рыжее чудовище по голове, я прикрыла глаза и сделала глубокий вдох.

Спать, пора спать. Но вместо этого в голову лезли совершенно дурацкие мысли.

Почему каждый раз перед тем, как надо рано вставать, обязательно прокрутишься часа два? Вспоминая события многолетней давности и соображая: тогда надо было ответить по-другому!

То есть, разумеется, существуют люди, которые в любой момент могут ответить остроумно, колко и с блеском на любой вопрос. Но… это не я. Не то чтобы я не в состоянии связать двух слов или испытываю какие-то проблемы с общением, но… реакция частенько оставляет желать лучшего. Вот как, например, сегодня. Можно было бы сказать что-то интересное, того и гляди, разговорились бы. А так…

Я заложила руки за голову. А так ни коня, ни принца. Сейчас, в тишине, покое и под громкое мурчание кота, вполне можно признаться себе, что встреченный мужчина был очень даже ничего. Такой… в моём вкусе. Почему-то с некоторых пор стали привлекать мужчины постарше. Уже состоявшиеся и знающие, чего хотят от жизни.

– Просто мы с тобой постарели, – однажды заметила Светка, и… была права.

Смотреть на юношей уже никакого смысла. Юноши – это либо ты сама юная нимфа, либо имеешь вкусы… специфические. И деньги, много денег.

За размышлениями я и не заметила, как провалилась в сон.

…Где-то играла музыка. Виолончель, рояль и кастаньеты. Странное сочетание, но интересное. Я стояла возле окна и смотрела на освещённую новыми фонарями улицу. Свет купался в лужах и растекался жидким золотом, отражая столбы и проезжавшие мимо машины.

В комнате было темно. Босые ноги утопали в густом ворсе ковра. Белая рубашка, явно не по размеру, расстёгнутая на груди, немного холодила кожу. Рубашка не моя, но сейчас это неважно. А ещё от неё умопомрачающе пахло можжевельником, такой горьковатой свежестью. Так пахло от встреченного мною мужчины.

Музыка затихла, но не исчезла. Сильные руки обняли меня со спины. Мягкие губы коснулись шеи, а дыхание заставило вздрогнуть. Внизу живота стало горячо, а во рту пересохло. Обернуться? Нет, нельзя, иначе видение исчезнет, словно и не было. И тогда станет невыносимо больно и пусто. Мечту можно сохранить, но смотреть на неё нельзя. Как мифической Психее на Эрота.

Гибкие длинные пальцы скользнули под рубашку, огладили бёдра и живот, скользнули к груди, но замерли. Он стоял позади, прижимая меня к себе мягко, но сильно. Из таких объятий не вырваться, даже если очень захочется. А хочется ли?

Его язык прошёлся по краешку ушной раковины. Зубы слегка прихватили мочку, руки стиснули так, что воздух исчез из лёгких. Желание медленно поднималось, покоряя всё тело.

– Моя… – выдохнул он, и внутри словно натянулась невидимая струна, готовая отозваться на этот зов.

На мои глаза легла шелковая лента, и с губ сорвался еле различимый стон. Одновременно стало сладко и стыдно. Приличные девочки не отдаются ласкам незнакомца, не принимают покорно завязывание глаз и не пытаются…

Где-то на краю сознания мелькнула мысль: как такое может быть?

Он потянул длинную деревянную спицу, удерживавшую мои волосы, и они упали на спину шелковым каскадом почти до талии. Моя маленькая девичья гордость и причина зависти многих подружек. Я почувствовала, как он гладит и перебирает пряди. Очень осторожно и нежно, словно прикасается к величайшему на свете сокровищу.

Но потом он вдруг резко повернул меня к себе и впился в губы, не дав выдохнуть. Я застонала в его рот, жарко отвечая на каждую ласку губ и языка. Он целовал умело и уверенно, зная в какой момент дать мимолётную передышку, а потом вновь закружить в водовороте страсти.

А потом короткими, немного жалящими поцелуями покрыл мою шею и ключицы. Взял в ладони груди, легонько сжал соски. По телу будто прошёл электрический ток, губы вмиг пересохли.

– Я хочу… – шепнула я.

– Знаю, – не дал он продолжить, подхватывая меня под бёдра и тихо посмеиваясь. – Меня все хотят.

Но он и сам хотел тоже. Его возбуждение чувствовалось, и от этого мои мысли путались. Хотелось и самой рассмеяться, только с губ срывалось частое дыхание.

Мы оказались на кровати. Рубашка отлетела в сторону и куда-то на пол. Его брюки – тоже. Поцелуи обжигали мой живот, влажные дорожки, вырисовываемые языком на внутренней стороне бёдер, заставляли разводить ноги и выгибаться похотливой кошкой. Хотя сама кошка никогда не согласится, что она похотлива. Всего лишь фантазия глупых людей.

С каждой лаской, с каждым прикосновением он распалял меня всё больше. Ещё немного – и, казалось, я сорву ленту с глаз и сама кинусь на него. Но меня всякий раз останавливали, сопровождая это довольным тихим смехом. Целовали до безумия, обдавая горькой свежестью можжевельника и разгорячённой мужской кожи. И это было правильно и хорошо.

В какой-то момент, уже потеряв контроль над собой, я вскрикнула, что больше не могу. Меня взяли, вырвав ещё более громкий вскрик, однако на этот раз не мольбы, а наслаждения. Всё исчезло, мы двигались в едином ритме, практически не разрывая поцелуя. Хриплые стоны и песня виолончели, доносившаяся из скрытых тьмой динамиков. Мои ногти