Дело о лазоревом письме - Юлия Латынина

Труп был выставлен для опознания перед статуей: зевак было больше, чем мух в свинарнике. Шаваш заметил в толпе пятерых людей с укрепленной на шапке красной бумажной полосой. На полосе было написано «прошу справедливости». Это были просители, одетые так, чтобы судья их сразу увидел.

Вдруг запели флейты, засвистел губной гребешок: под тройною аркой ворот показался красный паланкин, украшенный почетными венками. С боков паланкин был обшит парчовыми звездами, впереди бежали слуги с палками, разгоняя народ. Из паланкина вышел высокий человек в длинном платье дворцовых сановников, прошествовал в сопровождении слуг к деревянному лотку с трупом; упал на землю и горестно зарыдал.

– Да это же императорский наставник Андарз! – прошептал кто-то рядом с Шавашем.

Шаваш раскрыл рот и стал смотреть. С мраморных ступеней управы поспешно сошел судья, лег на землю рядом и завопил от уважения к гостю. Они проплакали столько времени, сколько надо, чтобы сварился горшок каши.

Потом во двор спустился молодой чиновник в белой пятисторонней шапке, поклонился и произнес:

– Пожалуйте внутрь!

Шаваш смотрел на императорского наставника завороженно. Господин Андарз был стихотворцем и колдуном: одержал победу над западными варварами, засыпав их пылающими листьями; превратил одного чиновника в выдру; и однажды, когда государь пожаловал в его сад среди зимы, по просьбе государя устроил лето.

В общем, это был человек из тех, которых при жизни рисуют с двумя зрачками, а стихи его пели во всех харчевнях даже тогда, когда государыня Касия сослала его к ледяным горам.

Между тем Андарз и судья кончили плакать. Императорский наставник встал и брезгливо отряхнул песок с рукавов. Андарз и судья поднялись по мраморным ступеням; бронзовые двери закрылись. Из-за поднявшейся суматохи судья так и не подошел к просителям, несмотря на то, что красные полосы на шапках были очень заметны.

Шаваш подумал и пошел прочь из толпы. Через минуту он стоял с другой стороны управы, в маленьком загончике перед стеной, за которой держали преступников. В загончике скучало двое стражников. Один из стражников отобрал у Шаваша корзинку и сказал:

– Куда лезешь, мизинчик!

Мизинчиками называли детей, принадлежавших крупным шайкам: те носили в тюрьму корзинки, продавали краденое, а также, по распространившейся моде, большие люди в шайках употребляли их вместо женщин.

– Какой же это мизинчик, – возразил другой стражник. – Это Шаваш-сам-по-себе! Его сам Свиной Глазок приглашал в свое товарищество, а Шаваш отказался. «Я, мол, сам по себе». Свиной Глазок велел его не трогать…

И стражник покачал головой, сильно удивляясь причуде Свиного Глазка.

– Что тебе нужно? – спросил он.

Шаваш объяснил стражникам свое дело, они взяли из его корзинки лепешку побольше и пустили его к Лоне-Фазаненку.

– Неудачный человек Лоня, – сказал старый стражник. – Это же надо так: убить, а наутро попасться. Ты вот, Шаваш, часто слышал, чтобы человека схватили наутро после убийства?

– Нет, – сказал Шаваш, – я нечасто слышал, чтобы человека схватили наутро после убийства.

Стражник покачал головой и добавил:

– Воистину, когда человеку суждены неудачи, то даже приобретение богатства ведет к несчастью.

За стеной начинался маленький садик. В садике рос кактус агава, символизировавший колючее преступление, и морковка для кролика госпожи супруги судьи. За грядкой с морковкой начинался крытый каменный проход, с двумя стражами у входа и выхода, а в конце прохода начиналась собственно тюрьма. Но внутрь тюрьмы Шаваша не пустили. Четвертый по счету охранник порылся в корзинке, выбрал себе лепешку и сказал:

– Не нужна уже Лоне твоя корзинка. Слышал переполох во дворе? Это приехал сам государев наставник, господин Андарз. Он, оказывается, был знаком с покойником. Судья так и обмер. Сейчас его угощают чаем в Розовом Павильоне, а потом, конечно, сразу вызовут Лоню с товарищами на допрос: не дважды же ездить в наше заведение императорскому наставнику!

– Что же, – сказал Шаваш, – и допрашивать их будут в Розовом Павильоне?

– Ради такого случая, – сообщил стражник, – велено вести в Черепаховый Зал.

И забрал из корзинки еще лепешку.

Шаваш вынул из рукава розовую бумажку и протянул стражнику.

– Чего мне тут сидеть? Отдайте корзинку Лоне, если он вернется, а? А я пойду.

Шаваш, однако, никуда не пошел из тюремного двора, как сделал бы на его месте всякий разумный человек, торопясь покинуть это место подозрения и скорби. Едва каменный угол коридора укрыл его от взора стражника, Шаваш остановился, поплевал на руки и – просочился через не забранную решеткой отдушину около пола, которую он еще раньше приметил. Не то что взрослому человеку, но и крупной собаке было б невозможно пролезть сквозь эту отдушину. Но Шаваш, как мы уже упоминали, был не человек, а так – огрызок.

Во внутреннем дворике мальчишка остановился, обдумывая дальнейший план действий. Шаваш не знал, сколько времени полагается угощать императорского наставника чаем, но подумал, что это дело займет у судьи все время до Часа Коровы.

За стеной, покрытой синей глазурованной черепицей и увитой виноградом, начинались длинные кровли и башенки парадной части управы.

Виноградные плети оборвались бы под тяжестью взрослого человека, но Шаваша должны были выдержать.

Шаваш взобрался на стену, прокрался по синему ее коньку и перескочил на толстую черепичную крышу управы. Миг – и вот он уже пробежал по кровле крытой дороги, еще миг, – и вот он уже над крышей главного зала.

Шаваш лег на кровлю и тихо-тихо вытащил несколько черепиц. За черепицами начиналась вата, – Шаваш вытащил и ее. Шаваш просунул голову вниз и увидел толстые, как ананас, балки. Снизу к ним были прибиты тоненькие доски потолка. Между плоской черепичной кровлей, подбитой ватой, и потолком оставалось пространство в локоть высотой.

Шавашу этого было вполне достаточно. Он влез внутрь, задвинул, как мог, за собой черепицу и ужом пополз по серединной балке. Скоро он дополз до перекрестка балок, как раз поверх стены Черепаховой Залы, отыскал место, где из потолка выпал сучок, и вытаращил внутрь любопытный глазок.

Шаваш хорошо знал устройство здешних покоев, потому что трижды его таскали сюда как свидетеля, а однажды даже что-то пытались приписать.

Суд только начинался.

Господин судья, в желтом платье с квадратным воротником, расшитом ветвями и пятилистниками, восседал на возвышении. Поверх головы судьи травяным письмом было написано красивое изречение: «Если суды в государстве устроены ненадлежащим образом, государство перестает быть государством».