Вор в роли Богарта - Лоуренс Блок

— Спасибо.

— И вполне, как мне кажется, соответствующее…

Что он имел в виду? Артур Дж. Раффлс — так звали героя одного романа, а кот жил в книжной лавке. Но сам по себе этот факт еще не означает, что Раффлс — более соответствующее имя, чем, скажем, Квикег[5] или Эрроусмит.[6] Однако этот самый Артур Дж. был благородным взломщиком, эдаким вором-любителем. Я и сам вор, правда, стремлюсь стать профессионалом.

Но откуда этому типу, седовласому, тщедушному на вид, тощему, точно палка, и весьма элегантно, хоть и не по сезону, одетому в костюм из коричневого твида в елочку и клетчатый жилет, могут быть известны такие подробности?

Хотя с другой стороны, нельзя сказать, что род моих занятий является государственной тайной. В полиции на меня имеется нечто вроде послужного списка, не знаю точно, как они это там называют. Правда, до суда дело давно не доходило, но время от времени меня арестовывают, и пару раз за последние несколько лет мое имя фигурировало в газетах, причем отнюдь не в связи с торговлей книжными раритетами.

И я сказал себе, как Скарлетт (тоже совершенно замечательное имя для кошки), что подумаю об этом завтра, и устремил все свое внимание на книгу, которую он положил на прилавок. Маленький томик в синем коленкоровом переплете, избранные стихи Уинтропа Макуорта Преда (1802–1839). Книга досталась мне вместе с остальным товаром, когда я покупал лавку. Время от времени я почитывал эти стихи. Пред — настоящий виртуоз метра и рифмы, хоть и не слишком глубок, а потому я вовсе не горел желанием расстаться с этим томиком. До сих пор ни единая душа не проявляла к нему интереса, и я был уверен, что он так навсегда и останется при мне.

Скрепя сердце выбил я чек на 5 долларов 41 цент, дал сдачу с десятки и опустил моего старого друга Преда в пакетик из коричневой бумаги.

— Немного жаль расставаться с этой книгой, — заметил я. — Она была со мной все то время, что я владею лавкой…

— Да, это, должно быть, нелегко, расставаться с любимыми книгами, — откликнулся он.

— Но таков бизнес, его законы, — ответил я. — Не хочешь продавать — не выставляй на полку.

— Совершенно справедливо, — сказал он и тихо вздохнул. Лицо тонкое, со впалыми щеками, а белые усики столь безупречны, что, казалось, их подстригают по волоску. — Мистер Роденбарр, — начал он, помолчав, и устремил на меня взгляд невинных голубых глаз. — Я хотел бы напомнить вам одно имя. Абель Кроув.

Если бы не его недавние комментарии в адрес Раффлса, я бы воспринял эти два слова не как имя, но скорее как существительное и краткое прилагательное.

— Абель Кроув… — протянул я. — Давненько не слышал я этого имени.

— Он был моим другом, мистер Роденбарр.

— И моим, мистер… э-э?..

— Кэндлмас. Хьюго Кэндлмас.

— Рад познакомиться с другом Абеля.

— И мне тоже очень приятно, мистер Роденбарр.

Мы обменялись рукопожатиями. Ладонь его оказалась сухой, а хватка — на удивление крепкой.

— Не хочется тратить время попусту, сэр. У меня к вам предложение чисто делового характера. Взаимовыгодное. Риск минимален, потенциальная прибыль весьма высока. Но время играет существенную роль. — Он покосился на распахнутую дверь. — А не могли бы мы поговорить где-нибудь приватно, не опасаясь, что нам помешают?

Абель Кроув был скупщиком краденого, лучшим из всех, кого я знал, человеком по-своему абсолютно неподкупным — и это в среде, где понятия не имеют, что означает это слово. Абель, кроме того, прошел концлагерь, имел кое на кого зуб размером с бивень мастодонта, а также питал пристрастие к трудам Баруха Спинозы. Я всегда старался вести дела только с Абелем и ни разу об этом не пожалел. Пока не настал черный день и Абеля не убили в собственной квартире на Ривер-Сайд-драйв. Убил его один человек, который… Ладно, не важно. Просто мне удалось проследить за тем, чтобы убийца не ушел безнаказанным. До сих пор испытываю по этому поводу чувство глубокого удовлетворения, хотя вернуть Абеля это не помогло. И вот теперь у меня гость, который утверждает, что тоже был другом Абеля, и хочет мне что-то предложить.

Я закрыл дверь, повернул ключ в замке, повесил в витрину табличку: «Буду через пять минут» и провел Хьюго Кэндлмаса к себе в кабинет, находившийся позади торгового помещения.

Глава 2

И вот теперь, тридцать два часа спустя, я надавил на кнопку одного из четырех звонков, находившихся в подъезде дома Хьюго. Он впустил меня, и я поднялся на третий этаж. Кэндлмас ждал меня на лестничной площадке и провел в свои апартаменты, занимавшие целый этаж. Комнаты были обставлены с большим вкусом. В кабинете одну стену занимали встроенные застекленные шкафы с книгами, на полу от стенки до стенки, раскинулся обюссонский ковер — настоящее сокровище, а мебель выглядела элегантной и вполне удобной, что само по себе весьма редкое сочетание.

Воровская жизнь оставила на моих манерах один весьма прискорбный отпечаток — я имею в виду привычку внимательно оглядывать любое помещение на предмет вещей, сто́ящих кражи. Думаю, это сродни глазению на витрины. Я и в мыслях не имел воровать что-либо у Кэндлмаса — ведь я профессиональный вор, а не клептоман какой-то, — но глазам не прикажешь. И я углядел прелестную китайскую табакерку, вырезанную из цельного куска розового кварца, целый набор нэцке из слоновой кости, в том числе очень славного толстячка бобра, хвост которого, похоже, ушел путем всякой плоти.

Я не уставал восхищаться ковром, и Кэндлмас провел меня по другим комнатам и показал еще парочку, один оказался тибетским тигровым ковриком, тоже старинным. Я извинился за опоздание, в ответ мой новый друг сказал, что все в порядке, ничего страшного, поскольку третий наш компаньон тоже немного запаздывает, но должен быть с минуты на минуту. Я отказался от выпивки, но согласился на чашку кофе и не удивился, что он оказался свежим, крепким и удивительно ароматным. Мы поболтали немного об Уинтропе Макуорте Преде, порассуждали на тему того, каких бы высот он достиг, если бы туберкулез не оборвал столь безжалостно его молодую жизнь. Ведь Пред получил кресло в палате общин. Интересно, стал бы он и дальше заниматься политикой, оставив поэзию, что называется, за спинкой этого кресла? Или же разочаровался бы в политике, перестал бы строчить скверные вирши на злобу дня, к которым обратился к концу жизни, и вернулся бы к настоящей поэзии и создал зрелые вещи, которые затмили бы его ранние стихи?

Мы как раз об этом толковали, когда в дверь позвонили, и Кэндлмас, подойдя к панели и нажав кнопку, впустил в дом новоприбывшего. Мы подождали его на лестничной площадке; гость оказался пожилым толстяком с приплюснутым, как у мопса, носом и круглой физиономией. Цвет лица у него был как у пропойцы, а кашель — как у курильщика, но будь вы даже слепым и глухим от рождения, вы все равно сообразили бы, как этот господин проводит свои дни. Разве что у вас от простуды нос так заложит, что вы не учуете, как у него изо рта разит перегаром, а от волос и одежды — табачным дымом. Показательно было и то, как он поднимался по лестнице, останавливаясь на каждой площадке перевести дух, а уж последний пролет одолевал совсем не спеша.

— Капитан Хоберман, — приветствовал его Кэндлмас и пожал руку. — А это…

— Мистер Томпсон, — торопливо вставил я. — Билл Томпсон.

Мы обменялись вялыми рукопожатиями. На Хобермане были серый костюм, галстук в сине-бежевую полоску и коричневые туфли. Подобные костюмы в свое время украшали собой третьеразрядных советских чиновников доперестроечной эпохи. Единственным в мире человеком, столь же скверно выглядевшим в костюме, был Рэй Киршман, но у него-то костюмы — дорогие и отлично пошитые, просто пошили их, видно, на кого-то другого. Костюмчик же Хобермана был дешевкой и не сидел бы хорошо вообще ни на ком.

Мы зашли в квартиру и еще раз обсудили план. Через час капитана Хобермана ждали на двенадцатом этаже очень бдительно охраняемого жилого дома на углу Семьдесят четвертой и Парк-авеню. Он будет моим пропуском в этот дом. Его задача сводилась к тому, чтобы провести меня мимо консьержа, а уж дальше идти заниматься своими делами. А я займусь своими, только четырьмя этажами ниже.

— Вы будете там один, — уверил меня Кэндлмас. — Никто не помешает. Скажите, капитан Хоберман, а как долго вы намерены пробыть на двенадцатом этаже? Час?

— Да нет, малость поменьше.

— А вы… э-э… мистер Томпсон? Думаю, вы вполне управитесь за двадцать минут, хотя, если пожелаете, можете просидеть там всю ночь. Как считаете, стоит вам двоим договориться о встрече? Ну, после того, как все будет закончено?

Я полагал, что мне следовало бы вообще со всем этим не связываться и прыгнуть в то первое такси. Тогда бы я, может, уехал с красивой женщиной, вместо того чтобы наслушаться про китайские травы на всю оставшуюся жизнь. Видно, последние две недели я смотрел слишком много фильмов с Хамфри Богартом и это как-то отразилось на моей способности рассуждать.