Мне повезло вернуться - Артем Шейнин

На мой безмолвный вопрос он в тот день так ничего и не ответил. Он вообще на него мне так никогда ничего и не ответил. Потому что через два дня, 8 декабря, дед умер…

Я так и не узнал, что думал главный тогда в моей жизни человек про Афганистан и наше туда возможное вхождение. Так и не понял, почему он так грустно качал головой… Ведь не мог же он тогда знать, что… Или мог? Не знаю… Может, встретимся когда-то — расспрошу, о чем он думал 5 декабря 79-го.

Но именно в тот день Афганистан вошел в мою жизнь. Как оказалось — навсегда. Я впервые прикоснулся к тому, что станет главным пунктом моей биографии, во многом «сделает», сформирует меня сегодняшнего. И почти одновременно из моей жизни ушел дед, который «делал» меня первые 13 лет. Наверное, вдвоем им не было места в моей судьбе. Проживи дед еще года три, и я вряд ли рвался бы в Афган. Я бы о другом мечтал, другим восторгался, по-другому учился… Но, видно, мне именно это было «написано». И потому-то, наверное, одновременно с появлением афганской темы закончилось и мое воспитание дома. Мама много работала, чтобы прокормить нас двоих, да и сам я скоро начал потихоньку зарабатывать и уже не особо к ней прислушивался. Любил, уважал, но делал больше по-своему.

То, чем 13 лет занимался дед, продолжили школа, улица, работа. И «советская пропаганда». Точнее, то, что сейчас принято так называть, часто с негативным оттенком. Хотя теперь-то я понимаю, что многим из нас удалось пройти то, что нам выпало, именно благодаря стержню, который дала эта самая «пропаганда». Мы искренне гордились своей Родиной, искренне считали, что СССР — самая лучшая страна в мире. Искренне любили ее и сочувствовали тем, кого угораздило родиться в какой-нибудь Америке.

Нам многим можно было гордиться. И среди этого многого непостижимой громадой возвышалась ПОБЕДА. Воевавшие были еще нестарыми людьми. Их было много, и от этого ощущение, что это победили ВСЕ МЫ, было вполне реальным. А фильмы про войну рождали эффект соучастия и присутствия. Я любил их и смотрел все по много раз. Дед еще был жив, когда вышел совместный советско-американский 20-серийный документальный фильм «Великая Отечественная». В американском варианте — «Неизвестная война». Каждую неделю мы с дедом шли в «Октябрь» смотреть очередные две серии. Плохо помню содержание отдельных серий, но навсегда запомнил, как смотрел эту черно-белую хронику дед. Я никак не мог понять, почему иногда у него начинали дрожать губы и подбородок, а по морщинистой щеке сбегала слезинка. Почему он плачет? Ведь мы же победили! Мы же выиграли войну! Я не спрашивал — понимал, что должна быть серьезная причина, чтобы заплакал этот обычно невозмутимый, много повидавший человек.

Он не много успел рассказать мне про войну — я был слишком мал. Но благодаря ему она стала для меня гораздо большим, чем просто история. Это было что-то личное, но я не знал что. А потом понял.

Как-то в очередной раз смотрел «Белорусский вокзал», где в финале идут кадры хроники — на Белорусском вокзале встречают фронтовиков. Я всегда любил этот момент: благодаря песне в исполнении Нины Ургант с экрана передавалось это невероятное ликование победителей. «Одна на всех, мы за ценой не постоим…»

И вдруг я поймал себя на мысли, что ЗАВИДУЮ им. Этим усатым дядькам, которые подбрасывают в воздух детей и смачно целуют подбегающих женщин. Завидую тому, что мне НИКОГДА не суждено вот так возвратиться с войны. Никогда не пережить самому ЭТО ликование… Может быть, еще и поэтому так запомнилась мне услышанная в начале декабря 79-го фраза про возможный ввод советских войск в Афганистан. От нее веяло войной. Войной, на которую я «успевал».

Минжин

Впрочем, поначалу я воспринял непонятную реакцию деда скорее как сомнение, что то, о чем сказали «голоса», вообще возможно.

В конце декабря — числа 28-го, наверное, — мы с друзьями были в гостях у одноклассницы, дочки монгольского дипломата. Посольство Монголии было недалеко от нашей школы, и дети многих дипломатов учились в ней. Хотя школа была даже не «спец», а вполне обычная, «рабоче-крестьянская», как мы шутили.

Звали девочку Минжин, и был я в нее по-мальчишески влюблен. А как обратить на себя ее внимание, не знал. И вот мы что-то там веселимся, «Boney М» какой-то играет, танцы-шманцы… И вдруг входит Минжин и говорит, что в Афганистан вошли советские войска. Так и сказала: «вошли»…

Все слегка остолбенели от такой новости. И тут я решил, что мой час настал, и очень «авторитетно» заявил, что это все фигня и что об этом я еще раньше слышал по «западному радио». И что это, мол, они все нагнетают, гады. Однако ожидаемого эффекта мое выступление не произвело, поскольку Минжин спокойно возразила, что узнала об этом не из «голосов», а от папы.

Авторитет папы-дипломата явно перевешивал мой авторитет политинформатора класса. И мне ничего не оставалось, кроме как пробурчать что-то вроде «все равно, фигня это все»…

Но когда после зимних каникул мы вышли учиться, темой первой же моей политинформации уже был как раз «Ввод ограниченного контингента советских войск в Афганистан для оказания братской помощи дружественному афганскому народу в отражении возможной империалистической агрессии».

«Моя война» становилась все более реальной…

В течение следующих двух лет вести из Афганистана приходили редко, и все больше в виде статей про то, как воины-интернационалисты строят школы. К статьям прилагались фотографии наших радостных солдат и не менее радостных афганцев, и при виде этих взаимных улыбок в реальность «империалистической агрессии» как-то не верилось. Тем не менее, войска из Афганистана почему-то не уходили. И чем больше они строили в Афганистане школ и сажали деревьев, тем меньше верилось, что занимаются они именно этим. Кого как, а меня эти сомнения только радовали…

После смерти деда «голоса» я не слушал. Сначала как-то не решался притронуться к его транзистору. Потом никак не мог справиться с настройкой, а вскоре старый «ВЭФ» совсем умолк. Так умирает старый верный пес вслед за хозяином. Источников «альтернативной» информации у меня не стало, а покупать новый приемник было не на что. Да и магнитофон стал для меня куда более насущной «мечтой». Так что происходящее в Афганистане на самом деле оставалось непонятным. Но поползшие со временем разговоры про «цинковые гробы из Афгана» эту «непонятку» раскрывали вполне определенным образом.

В январе 82-го я отмечал 16-летие. В гости пришла Минжин, которая к тому времени уже училась в спецшколе. Так что виделись мы редко, но отношения теплые сохранили. Хотя и чисто дружеские по-прежнему. И вот, по-дружески подтрунивая надо мной, она вспомнила, как два года назад мы поспорили из-за Афганистана: