Практика семейной расстановки. Системные решения по Берту Хеллингеру - Гунтхард Вебер

Но если здесь тоже объективно рассмотреть происходящее, мы об­наружим, что этот человек говорит тут только о себе, а вера, которой он требует, является в конечном счете верой в него самого. Тем самым он ставит себя выше не только своих приверженцев, но и провозглашенного им Бога, поскольку утверждает, что никого друго­го Бог подобным откровением не одарит, что все другие от подобного откровения отстранены и что сам Бог на веки вечные должен этому откровению подчиниться. Поэтому в просвещении и очищении нуж­даются в первую очередь религии откровения.

Религиозное сообщество

Если внимательно проследить религиозное развитие отдельно­го человека, мы увидим, что его религиозное чувствование, вера и делание начинаются с его привязанности к семье. То есть первые религиозные представления задаются нам семьей. Раньше религия входила в число условий, выполнение которых давало право при­надлежать к семье. Его нарушение воспринималось как отступни­чество и влекло за собой соответствующую кару. Поэтому раньше — а отчасти и сегодня — отступничество от религии семьи восприни­малось не столько как отступничество от религии, сколько как от­падение от семьи, и связывалось со страхом потери права на при­надлежность. При более глубоком рассмотрении этот страх не име­ет никакого отношения к содержанию религии, поскольку сходным образом проявляется в семьях, принадлежащих к разным конфес­сиям, независимо от их учения и практики. Слабее или сильнее он переживается в зависимости от того, насколько серьезно относится к своей религии семья. То же самое касается и так называемой религиозной позиции и позиции атеистической. Они точно так же обязательны — в той степени, в какой являются условиями сохра­нения права на принадлежность к семье.

Эти религии являются религиями группы. Своей религией груп­пы часто отграничивают себя от других. Благодаря ей они чувствуют себя выше других групп и стремятся за счет других расширить влия­ние своей религии и своей группы. Иногда религией они оправдыва­ют угнетение других групп. С аналогичным религиозным пылом от­стаиваются и некоторые политические убеждения, и влияние они имеют аналогичное.

Эти группы являются неким расширенным «Я» и действуют как расширенное «Я». Поэтому групповая религия в еще большей степе­ни является религией «Я». Для нее речь идет не только о том, чтобы овладеть скрытой действительностью, но еще и о власти над другими людьми и группами.

Естественная религия

Однако внутри разных религий существует выходящая за рамки привязанности к семье и группе глубокая личная набожность, хотя и уважающая внешние требования из верности к собственной группе, но внутренне намного перерастающая их содержание. К примеру, мистические течения в христианстве и исламе близки друг другу на­столько, что кажется, будто различий между религиями, из которых они происходят, уже не существует.

Следовательно, над тем, что разделяют традиции, содержания веры и религиозные ритуалы, есть религиозный опыт и религиозная пози­ция, которые являются личными, не зависящими от религии группы. Она связана с общим для всех людей познанием мира и тех пределов, которые он для нас устанавливает. Поскольку эта религиозная позиция одинаково доступна каждому, ее можно назвать естественной религией. Ей не нужны ни учение, ни практика. В противоположность другим ре­лигиям здесь нет превосходства одной религии над другой, нет притяза­ний на власть, нет пропаганды. Здесь каждый сам по себе. Поэтому ес­тественная религия объединяет там, где другие разъединяют.

Естественная религия — это личное достижение, и, может быть, наивысшее. А какого рода, я покажу на примере зарождения филосо­фии. Первым философам, о которых нам на Западе известно, так на­зываемым досократикам, удалось внутренне отказаться от доставших­ся им от предыдущих поколений представлений о человеке и приро­де и вверить себя действительности, такой, как она перед ними лежа­ла, без оговорок и страха. Первое, что они при этом испытали, было удивление — удивление, что что-то есть. Что жизнь возникает из чего-то, что остается скрытым, и что она снова в это скрытое опускается.

Такое удивление перед лицом реальности, какой она себя являет, — это благоговение перед тем, что есть, лишенное стремления этого из­бежать или как-то истолковать. Это смирение перед тайной без же­лания знать больше, чем она сама нам показывает. Это согласие с гра­ницами, которые устанавливает для нас познаваемая действитель­ность, без желания их уничтожить или переступить. Это в высшей степени религиозно, но при этом естественно и смиренно.

Религия как бегство

И напротив, очень многое в унаследованной нами религии пред­ставляет собой попытку уклониться от действительности, какой она себя являет, и искать от нее избавления. Попыткой изменить познава­емую действительность согласно собственным представлениям и желаниям. Дать ей иное толкование, вместо того чтобы принять ее вызов. Раскрыть ее тайну, вместо того чтобы ее уважать. Но прежде всего это попытка устоять вопреки потоку исчезновения. Это попытка «Я» овла­деть непостижимой действительностью и подчинить ее себе.

За этими представлениями стоят архаичные, магические надеж­ды и страхи из тех времен, когда человек убеждался в том, что по-прежнему во всех отношениях зависим, и при помощи магических средств пытался заклинать жуткое и опасное. Из этой архаичной глу­бины души происходит потребность в жертвовании, умилостивлении, искуплении и возможности оказывать влияние. Со временем привыч­ка цементирует эту потребность в убеждения, хотя ничто не указыва­ет на то, что за этими убеждениями стоит реальность. Эти архаичные образы, несомненно, в значительной степени являются переносом человеческого опыта на то, что скрыто. Поскольку такая религиоз­ность переносит опыт уравновешивания, умиротворения, искупле­ния и влияния с человеческих отношений на скрытое другое, о кото­ром мы догадываемся, но которого не знаем.

Тем яснее становится на этом фоне, какой отдачи требует от че­ловека естественная религия, какого очищения духа, отказа от жела­ния влиять и властвовать.

Философия и психология

Безусловной заслугой философии и психологии является то, что они проложили путь к беспристрастному созерцанию действитель­ности и ее границ и тем самым помогли снова обрести признание ре­лигии в ее естественной форме. В области психологии нужно указать на Фрейда, который во многих религиозных представлениях распоз­нал проекции. Или на К. Г. Юнга, обнаружившего в божественных образах идеалы «Я» или заданные архетипы.

Самый радикальный анализ иудейско-христианской религии, ее основ и последствий я нашел у Вольфганга Гигериха в его книгах «Атомная бомба как психическая реальность» и «Борьба драконов. Посвящение в ядерную эпоху» [«DieAtombombealsseelischeWirklichkeit» (Giegerich 1988), «Drachenkampf. Initiation ins Nuklearzeitalter» (Giegerich 1989).]. Они посвящены глубокому иссле­дованию духа христианского Запада. Гигерих доказывает, например, что современные естествознание и техника — всего лишь продолжение основных стремлений христианства и, будучи очень далеки от того, чтобы поставить эти стремления под вопрос, упорно их исполь­зуют и доводят до конца.

Я сам, сравнивая опыт отношений в семье с религиозными пред­ставлениями и религиозным поведением, имел возможность наблю­дать, как отношение к религиозной тайне выстраивается по хорошо знакомым образам и опыту. Уже поэтому одно только представление о Боге как личности кажется сомнительным. Этот Бог наделяется качествами, намерениями и чувствами, заимствованными из опыта, связанного с королями и властителями. Поэтому он, к примеру, на­верху, а мы внизу. Поэтому мы приписываем ему озабоченность сво­ей честью, считаем, что его можно оскорбить, что он вершит суд, на­граждает или осуждает в зависимости от того, как мы себя ведем по отношению к нему. Как идеальный властитель, он должен быть спра­ведливым и благодетельным, защищать нас от невзгод и врагов. По­этому мы еще абсолютно чистосердечно зовем его нашим Богом. Как у короля, у него есть свои придворные — ангелы и святые, и мы сами, быть может, надеемся оказаться однажды в их числе.

Другие модели, которые мы переносим из нашего опыта на свое к нему отношение, — это ребенок и родители, сообщество избранных в семье или роде, деловые отношения к обоюдному интересу и уравно­вешивание «давать» и «брать», отношения между мужчиной и жен­щиной, к примеру, в представлении о священном браке и любовном единении, и, что может быть самое странное, отношение родителей и детей, когда мы, как родители своим детям, предписываем ему, что делать и как себя вести, чтобы он мог быть нашим Богом.

Я наблюдал также, что многим богоискателям не хватает отца, и когда они находят своего настоящего отца, их поиски Бога прекращают­ся. Или что многим аскетам не хватает матери, как, например, Будде.